Кулеш у Сидора, как всегда, удался. Наваристый и очень вкусный. Правду говорят, что на свежем воздухе можно скушать даже самую гадкую пищу, но в данном случае варево Сидора было отменным. Я быстро опустошил свою миску, и почувствовал приятную тяжесть в желудке. Сейчас бы подремать в тени часок-другой, но никто меня не освобождал от несения службы по охране наших опасных и очень нужных припасов.
До самого вечера наши пушкари пытались повредить стены и входные ворота, и безрезультатно. Пошел в шатер к Тихону Чубу, нужно было сменить повязку. Пропустили меня беспрепятственно. Внимательно осмотрел рану. Воспаления нет, швы не разошлись. Смазал «вонючкой», наложил свежий мох. Пока бинтовал, прислушивался к разговору. Чуб ставил задачу куренному Черкасского куреня. Его казакам ночью предстояло скрытно подняться на северную стену. Там, по словам Чуба, есть удобный подход почти у самой воды, и охраняется этот участок стены не так строго. Не многие смогут вернуться из этой ночной вылазки, проскользнула в голове мысль. Закончив с врачеванием, вернулся к своим товарищам. Поскольку время моего бдения припадало на раннее утро, улегся спать, надо быть бодрым, чтобы в карауле не уснуть.
Поспать удалось недолго. Разбудили ружейные и пушечные выстрелы. Не иначе, черкасские казаки нарвались на неприятности, теперь жди вызова на лечение раненых. Как в воду глядел. Позвали. Пришлось резать и штопать, делать перевязки. Одному казаку отнял руку по локоть, от нее остались одни ошметки, ладонь и часть костей, валяются где-то под стеной. Молодому парню, чуть старше меня, с большим трудом сложил правую ногу. Он был без памяти, и я не выяснил, где он так качественно ее сломал. Из двух десятков раненых, прошедших через мои руки, четверо в тяжелом состоянии — перспективы на их выживание мизерные, все зависит от внутренних резервов организмов.
С рассветом артиллерийский обстрел крепости возобновился, огонь вели все осадные пушки. К ним присоединились наши «кулачки», установленные почти на гребне защитного вала. Непрерывная канонада не помешала нам спокойно позавтракать и продолжать готовиться к штурму, который, по словам нашего куренного, намечен на обеденное время. Я проверил свой мушкет и пистоль, прошелся точильным камнем по острой сабле. Мог бы ничего этого не делать, я знал, оружие у меня в полном порядке, но мне нужно было унять возникшее волнение, а если говорить правду, то меня терзал страх. Не подавал я виду, но избавиться от липких объятий этого подлого чувства никак не мог. В принципе бояться не зазорно, но нельзя свой страх демонстрировать окружающим меня казакам, засмеют, посчитают трусом, а это хуже смерти. Я пытался загнать страх поглубже в подсознание, как учил меня Герасим, но почему-то это не очень получалось. Предательски тряслись руки, подрагивали ноги. Говорить старался поменьше, опасался выдать свое состояние дрожанием голоса.
По сигналу трубы мы подхватили длинную лестницу и побежали к крепости. На ходу я прочитал мысленно «Отче наш», надеялся на Его защиту. Известная истина: чем ближе передовая, чем ближе окопы неприятеля, тем больше верующих. Мы штурмовали стену в стороне от ворот. Предстояло опустить лестницу в ров, и приставить ее к стене. Ее длины должно хватить до верхних зубцов. Преодолели половину пути. По нам защитники крепости открыли огонь со всех видов оружия. Рявкали пушки, стреляли ружья и свистели стрелы.
Нам пока везло. Десяток бежал в ногу, не снижая темпа, попавшие в лестницу несколько стрел, никому вреда не причинили. Вот уже показался край крепостного рва. За многие годы он немного оплыл, и спуск стал пологим. С разгона уперли нижний край лестницы в дно рва, и прислонили ее к стене. Первым стал подниматься Петр, я за ним, поскольку мы самые крепкие в нашем десятке, и нам предстояло подняться на стену и связать боем басурман, чтобы наши товарищи тоже могли подняться. Сказать легче, чем сделать. Мы находились на средине лестница, когда в нее угодило тяжелое бревно, сброшенное со стены. Удар был такой силы, что лестница переломилась посредине. Мы, подобно дозрелым яблокам, посыпались вниз, сопровождаемые выстрелами из ружей и самопалов. Кто-то кричал от боли, кто-то тихо умирал, наткнувшись на обломки нашего штурмового орудия. Я не пострадал, удачно свалившись на кого-то из казаков. Повертел головой, заметил ворочающегося у подножья стены Петра. На левом плече казака расплывалось кровавое пятно. Посмотрел по сторонам, и меня прошиб холодный пот. До стены добежал только наш десяток, остальных или выбили, или они вовремя повернули назад. Подхватив Петра под руки, помог ему подняться. Он стоял, покачиваясь, видно еще не отошел от падения. Быстро проверил остальных. Четверым, мы уже ничем не поможем, казаки погибли. Еще один казак Степан, сидел, пытаясь зажать рану на ноге. Быстро установил ему жгут. Взвалив себе на плечи Степана, подталкивал Петра к нашему лагерю. Бежали обратно, сколько было сил. Нести на себя казака с полным вооружением дело не из легких, да еще нужно помогать Петру, не потерять направление. От ранения его все время уводило в сторону. Вал скрыл нас от обстрела врагов. Не останавливаясь, потащил своих товарищей к нашему возу, нужно оказать помощь, иначе сгинут казаки от потери крови.
У Петра было сквозное ранение плеча. С ним я разобрался быстро. Рану прочистил, обработал и забинтовал. Вот со Степаном пришлось повозиться. Пуля, пробив ногу выше колена, не вышла наружу, образовала с внутренней стороны приличную припухлость ярко красного цвета. Ни о каком обезболивании речь не шла, пришлось резать по живому. Я просто дал Степану в зубы кожаный ремешок, чтобы он случайно зубы себе не поломал. Пулю извлек. Нормальная, круглая, и главное целая, в теле кусочков не оставила. Прочищая рану, выловил маленький ошметок шаровар, значит, посторонних предметов больше не осталось. Когда заканчивал перевязку, меня уже дергал за руку Твердохлеб, нужно было бежать спасать других казаков. Сбросив все, за исключением сабли побежал за куренным.
Буквально в десяти метрах от нашего воза собирали раненых казаков. Стояли громкий мат, стоны и крики раненых и умирающих казаков. Им пытались помочь, по мере сил и умений, казаки, хоть как-то владеющие способами врачевания, которое сводилось к одному — накладыванию повязок. На первом этапе это спасало от обильной кровопотери. Я брался лечить только самых сложных, из которых нужно было извлекать пули, осколки и стрелы. Тяжелораненых, с пробитой брюшиной и грудиной, казаки складывали в стороне, прекрасно осознавая, что выжить им не суждено, да и не успею я до них добраться. К заходу солнца, я израсходовал весь запас трав из своей сумки. А скольким казакам оказал помощь, сказать затрудняюсь, их было очень много. Когда унесли очередного казака, я присел возле колеса воза, обессиленный. Немного передохнув, отправился к своим товарищам.
— Спасибо тебе, Васька, — похлопал легонько меня по плечу здоровой рукой Петр. — Если бы не ты, сдох бы я под стеной. А так ты меня дотянул до лагеря, и Степку на себе вынес.
— Мы же в одном десятке состоим, из одного котла едим, — устало произнес я.
— Нет больше нашего десятка, Васька, полегли казаки. Только трое нас и уцелело. Степка, воевать не может, да и ходить ему не сподручно, даже опираясь на палку, его уже загрузили на телегу, отправляющуюся в Базавлук.
— А сам чего здесь отираешься? Ни стрелять из самопала, ни рубиться саблей ты не годен. Поехал бы на Базавлук, а там и в Заречье здоровье поправлять.
— Если поможешь собрать пожитки, то поеду сразу домой. Жаль, что не вынесли тела побратимов из-под стен, оставили там оружие, а оно семьям могло пригодиться.
— Сам видел, некогда было собирать, басурмане нас приложили от всей своей басурманской души. Удивляюсь, как нам удалось оттуда убежать.
— Ладно, пока тебя опять не уволокли врачевать казачков, помоги, брат, собраться.
Ближе с полуночи погрузку завершили. Петр оказывал посильную помощь, несмотря на ранение. Караван подвод, телег и возов с ранеными и увечными покинул лагерь еще до восхода солнца. Я просил Петра передать маме от меня поклон, а она в свою очередь передаст его моей жене.
