Ятим видит, что ладони чисты. Знаков солнца на них больше нет, и это одновременно пугает его и выглядит обещанием. Может, Амеретэт нашла кого-то, кто станет новым шаманом? Ведь так передаётся сила?

Сила. Да.

Ятим наконец собирается с духом. Он должен проверить, обязан узнать, не стал ли беспомощным здесь. Не превратился ли в пустышку, которой самое время отправиться в горы и замёрзнуть там насмерть.

Он поднимает ладонь к небу, зовёт солнечную силу, испускает с пальцев огненную птицу… Краткий миг промедления — и сердце уже охватывает болью. Он видит, как за горой расстилается золотистый отблеск, чувствует, что нахмурившиеся небеса готовы обрушить ему на плечи снегопад. Он почти падает на колени, его мутит… И в это самое мгновение огненная птица взлетает с пальцев, повисает над ним, послушная, как и прежде.

Он может бросить её назад, и всё племя вместе с вождём охватит небесный огонь. Они погибнут, а он — сумеет вернуться к своим, в тёплые объятия Амеретэт. Он может… но не станет делать этого. Подобное зло отольётся племени годами голода. Он больше не шаман, но сила осталась ему. Солнце пощадило его, а значит, ему должно проявить терпение и идти тем путём, что уже лежит перед ним.

Срываются первые снежинки. Огненная птица превращает их в капли, но снега много, и вдали горы застилает рябым покрывалом, столь густым, что не разобрать, взошло ли солнце. Ятим стоит среди трав и смотрит на живой огонь, который выпустил из собственной души. Он не брал ни плаща, подбитого мехом, ни рубашки, и капли воды облизывают его кожу, холодя так сильно — он и не знал, что такой холод бывает.

Нужно уйти обратно в шатёр, но Ятим всё медлит. Пытается проникнуться внезапной свободой… Только разве лишение корней — действительно свобода? Нет, нет. Он не хотел бы такого, но не ему был дан выбор. Амеретэт — он уверен — решила за него, решила за них обоих. И сейчас она будет растить нового шамана.

Кто его мать?.. Кто его отец?

Ятим отбрасывает жгущие ревностью мысли. Даже если Амеретэт решилась и выбрала другого мужчину — она жрица и имеет на это право. Исчезновение знаков означает, что он свободен от всех клятв, от племени, от супруги. От всего. Пусть душа его отказывается принимать, но это так. Это закон, который ему не повернуть вспять.

Огненная птица меркнет, исчезает в навалившемся снегопаде, а Ятим падает на колени среди трав. Может ли он принять? Может ли он принять себя таким? Может ли? Может?..

Снегопад холоден, ветер пронизывающ, и Ятим понимает, что не хочет никуда возвращаться. Он определяет своё место здесь, в круговерти метели, закрывает глаза. Пусть ветер унесёт его последний вздох.

***

Дар просыпается и садится на укрытом шкурами ложе. Пола шатра откинута, а шамана нет внутри. И огонь в жаровнях погас, а угли не дают тепла. Обеспокоенный, Дар выскакивает наружу, на ходу набрасывая плащ на плечи.

Воины его племени спят, а снег падает им на плечи и головы, укрывает шатры, застилает всю долину и горы вдали. Солнце, должно быть, встало, но всё племя, околдованное снегопадом, спит, всё ещё спит. Пришла зима, и так и полагается — спать, пока есть возможность накопить силы.

Шаман!..

Дар смотрит в снегопад. Как шаман мог уйти в такую погоду? Неужели решился нарушить клятву? Да и побег ли это, или?..

Ведомый чутьём, что в нём сильнее звериного, Дар мчится в долину, полную сухих трав, бежит сквозь метель, не зная, как позвать того, кто решился остаться один на один с зимой.

…Он находит шамана без сознания, поднимает на руки, упрямо несёт обратно к шатрам. Удивительно или нет, но воины всё ещё спят. Никто не видит, как он вносит внутрь драгоценную ношу, как укладывает на собственное ложе, кутает шкурами.

Нужен лекарь, но Дар понимает, что это породит ненужные слухи, а он не терпит такого. Потому сам разжигает жаровни, сам составляет травяной отвар, щедро добавляя дикого мёда.

Шаман спит, лицо его печально, тени от ресниц дрожат на щеках. Дар не может отвести взгляда, проклинает себя, что не уследил, напоминает себе:

— Я — воплощение солнца на земле. И даже если ты хочешь уйти от меня к смерти, я тот, кто вырвет тебя из её когтей. Слышишь, шаман? Слышишь? Я это сделаю, я.

Снегопад к ночи заметает все следы.

***

Ятим открывает глаза от неумолчного стука капель. Некоторое время он никак не может понять, где находится, откуда взялся дождь, почему так сонно и тепло. Воспоминания не появляются, он долго лежит в темноте, и лишь в жаровне изредка чуть ярче разгорается алым уголь, так и не разбивая мрака.

Наконец Ятим вспоминает долину, метель и холод.

Разве он не собирался умереть там?..

Шевелиться тяжело, тело будто превратилось в камень, стало непослушным, неловким. Ятим с трудом поворачивает голову и вдруг понимает, что на его плече спит вождь. Что чужие руки обнимают его, что чужое колено покоится на его бедре. Словно бы вождь делится с ним теплом, одновременно заявляя права на него.

Снега обратились дождём.

Он остался жив.

Он лежит на ложе вождя.

Ятим сосредотачивается, набираясь сил, а затем рывком садится. Вождь пробуждается сразу же, удерживает его, не позволяя встать, выбраться из-под мехового одеяла и уйти в привычный угол.

— Ты перемёрз, — говорит он хрипло. — Чтобы не привязалась болезнь…

— Не привяжется, — прерывает его Ятим и всё-таки поднимается. Накатывает слабость, но он упрямо делает шаг к выходу. Кажется, дождь стал сильнее, нестерпимо хочется встать под ледяные струи и дать воде бежать по телу, словно она сможет унести все печали с собой. А вместе с печалями и странный жар, от которого тело слегка дрожит как в лихорадке.

— Что случилось? — останавливает вождь. Его руки опускаются на плечи, и сейчас вырваться не выйдет — все силы потрачены на то, чтобы стоять, не покачиваясь.

Ятим смотрит вниз, разворачивает ладони, но отметин там нет, они исчезли навсегда. Он теперь — шаман без племени, а может, и не шаман вовсе, а лишь владеющий силой, по случайности сохранившейся внутри.

Вождь не должен понять, откуда ему знать, что значат отметины? Откуда ему помнить, какими они были, чего сейчас не хватает? Но он ловит его за руки, он рассматривает пальцы, вглядывается, хоть темнота мешает разобрать подробности. Наконец усмехается.

— Что ж, значит, теперь ты не заложник больше.

Ятим вскидывается, его затапливает ярость, ярость дарит силы. Он выдёргивает ладони из тёплых рук, отступает, на ходу выискивая, что использовать в качестве оружия. Вождь же стоит на месте, всё так же с усмешкой глядя на него.

— Не заложник, — продолжает он. — Твоё племя теперь — здесь. Прежнее отвергло тебя, но ему ничто не грозит. Я не собираюсь его уничтожить, слышишь?

Ятим не верит. Но слушает.

— Ты разве не поклоняешься солнцу? — говорит вождь, голос его звучит особенно громко на фоне усиливающегося дождя. — Я здесь солнце. Я вырвал тебя из лап смерти. Останься со мной.

«Стань моим, — слышит Ятим. — Стань моим, стань, стань, стань». Стучат капли по пологу шатра? Колотится его собственное сердце?

Ятим сжимает зубы, проносится мимо вождя и замирает под струями, запрокинув голову.

На земле местами ещё сохранился снег, но ливень сжирает его, словно зима передумала приходить, опять уступила осени, откатилась в горы. Ятиму становится холодно, но вождь уже рядом, и обнимает за плечи, и притягивает к себе. Он выше, сильнее, крепче. От него волной исходит тепло, точно он действительно солнце.

— Чем заслужил твою ненависть? — спрашивает он.

Ятим вздыхает.

Ненависть?.. Но внутри у него плещется дождевая вода, тёмная вода, а не ненависть. Он позволяет увлечь себя в шатёр.

В памяти меркнет лицо Амеретэт. Огненная птица силы сворачивается в груди, покорная и готовая служить. Дождь выплёскивается на долину. Прежде чем скрыться за пологом шатра, Ятим ловит на щёки по холодной капле, словно дождь плачет за него.

***

…Наконец пришли настоящие снега, утопили долину, укутали лагерь, погрузили всё в прозрачную тишину. Солнце каждый день поднималось в белом тумане, утопало в сизых облаках, просвечивая лишь блеклым пятном. Его свет почти не дарил теней. И вместе с этим и прочих теней как будто бы стало меньше.