«Теперь на долго хватит ей этих яблок и еще не известно будет ли у нее возможность покупать их вообще».

Поезд стоял не долго, всего десять минут, но Ася успела набрать полные руки еды: пирожки домашние, в бутылках молоко, вареную картошку и даже яйца. Все это она принесла Юльке, положила на стол и сказала, чтобы она убрала себе в сумку. Юлька кое-что убрала, оставила позавтракать себе и Асе, остальные пассажиры с их купе еще спали. Ася наблюдала за ней, а потом вытащила из-за пазуха сторублевку и отдала назад Юльке. Юлька удивленно смотрела на цыганочку, а та смеялась и показывала руками, что денег не надо, что все это дали даром. Деньги пришлось взять, хотя Юлька никак не могла взять в толк, как могли дать даром те, кто специально пришли ночью наторговать копеечку.

А поезд шел, девушки поели и, улыбаясь, смотрели друг на друга. И вдруг Ася заговорила шепотом на русском языке:

– Ты не знаешь цыганский? Ты не цыганка, правда? Я не скажу своим, это ведь так?

Девушка молчала, она не знала, что отвечать и как поступить. С раннего детства Юлька от взрослых слышала, что цыгане – народ обманчивый и им верить нужно с большой осторожностью. Вот и сейчас, что задумала эта цыганочка, зачем ей нужна Юлькина откровенность? Юлька пожала плечами.

«Нет, не может она рисковать, не должна ни с кем даже на миг, даже на малость быть откровенной. Чем меньше о ней знают, тем лучше».

Поверила ли Ася, может, и нет, но больше вопросов не задавала. Она снова вскарабкалась на свою полку и там затихла, наверно, уснула. А Юлька потихоньку ела яблоко, и щемящая тоска одиночества и неизвестности сдавила сердце. И еще какое-то неясное предчувствие, что очень непростая предстоит ей жизнь, но Юлька отогнала от себя грустные мысли и чувства, стараясь успокоиться. Совсем не плохо складывается все в данный момент, а как будет дальше, время покажет, не стоит волноваться заранее.

А поезд шел, поддакивая ей, останавливался на станциях; и снова дергались вагоны, клацало что-то под поездом, шумно вздыхало; и вновь покачивались вагоны из стороны в сторону, а люди спали, доверив свои жизни машинисту и его помощнику, которые не имели право заснуть. Проснулась и заплакала Танюша, девушка переодела ее и дала грудь. Надо было заварить кашку, но Юлька почему-то боялась оставлять ребенка без присмотра, не сознаваясь себе, она боялась цыган. Может, потому что с детства детей пугали цыганами, что мол, они крадут детей, особенно тех, которые не слушают свою маму и папу. Но сейчас Юлька не ребенок, а опасения остались. «Не бывает дыма без огня», так говорила бабушка. Значит, это случалось, потому и стали говорить.

Малышка снова уснула, и Юлька взяла пустой термос и с ребенком на руках пошла по вагону к бачку с водой. Налила кипятка, закрутила крышку, так безопасно, не обварится кипятком, и снова вернулась на свое место.

«Надо бы еще поспать, – но спать не хотелось, и девушка вновь стала смотреть в темное окно, где изредка вспыхивали огоньки и пролетали мимо, это были разъезды или маленькие полу-станции, на которых скорый не останавливался.

Время для Юльки летело быстро. Ей нравилось ехать в поезде, так далеко она еще никогда не ездила. За те дни, что она провела с попутчиками-цыганами, она узнала много цыганских слов и уже многое понимала из их разговора, тем более что они часто мешали цыганскую речь с хохлацкой. Бабушка Юлькина тоже любила говорить на хохлацком языке – это не чисто украинский, со своим акцентом, многими словами непохожими ни на русский, ни на украинский.

Часто в купе приходили парни, и тогда Юлька отворачивалась ото всех, ей не нравилось то, что на нее все время, не отрывая взгляд, смотрит молодой цыган, которого все называли Андрей. Из их разговора Юлька поняла, что Андрей хочет, чтобы она с ребенком присоединилась к ним, к цыганам, а мать парня была против. И они постоянно ругались из-за этого. Юльку тоже не прельщала такая идея Андрея, он ей не нравился, хоть на вид он был видным, даже красивым парнем. Но быть женой цыгана, ходить с ним по базару и торговать, а потом возвращаться в цыганскую семью, где ей все чуждо: их язык, обычаи, нравы, а может, просто не было у нее симпатии к этому парню, а без любви замуж Юлька не собиралась.

Давно остались позади белые веселые домики деревень с большими садами и огородами. Южные города и смешанные леса, и теперь везде шли хвойные леса вперемешку с березами. Березки собирались в круги и были разбросаны по большим полянам среди хвойного леса. Изредка проезжали деревни с темными домиками, это были деревянные дома, потемневшие от дождя, солнца и ветра. И все казалось серым, хотя природа была великолепна. Но серые деревни навевали тоску, и Юлька уже думала о доме, но не давала себе расслабиться, так как рядом с ней была маленькая дочка, которой нужна была Юлькина защита и забота. Девушка оторвала взгляд от темного окна и посмотрела на верхнюю полку, где спала Ася.

«Спит ли? Она могла бы быть мне подругой, но как довериться чужим людям?! И одной трудно нести такой груз в душе, а может все, что я делаю, не верно. Это по моим понятиям, которые я впитывала с детства от бабушки, от матери, по деревенским понятиям, вроде все верно. А, возможно, что я ошибаюсь, и нельзя было брать ребенка и присваивать его, но этого ребенка хотели убить, закопать заживо, его бросили в сарае, в ящике, как котенка. – Юлька перевела взгляд на Танюшку, и сердце защемило от жалости, от отчаянья и еще не понятно от чего».

Этот ребенок был ее, только ее, недаром у нее в груди появилось молоко и пусть его не очень много, приходится прикармливать малыша, но в любую минуту есть готовая для ребенка еда. Пусть попробуют доказать, что это не ее дочь, не докажут.

«Я спрячусь так, что меня не найдут, и не нужны мне подруги, чтобы доверять им мою тайну. Если узнают двое, то это уже не тайна, так как о ней сразу узнают другие».

Юлька легла рядом с Танюшей. От ребенка пахло молоком и еще чем-то таким особенным запахом, как от только что раскрывшегося цветка. Девушка вдыхала уже знакомый и полюбившийся запах и незаметно для себя задремала.

С верхней полки тихо слезла цыганочка и подошла к Юльке. Девушка спала, положив на ножки ребенка ладошку, как бы охраняя его. Ася вглядывалась в лицо малыша. Ничего особенного в нем не было, как все новорожденные дети, только личико белое, а волосики черные виднелись из-под легкой розовой шапочки. И не понятно было кто это, девочка или мальчик.

«Наверное, мальчик», – решила Ася.

Ребенок ей нравился, она завидовала этой немой девчонке, что у нее есть ребенок. Ася уже три года замужем, а ребенка не было.

«Если у нее украсть ребенка, то как она докажет кто украл, если не может говорить?»

Ася протянула руку, дотронуться до малыша, но тут же отдернула. Она побаивалась этой немой девчонки. Иногда ей казалось, что она не немая, что она притворяется, будто не понимает и ничего не слышит. Ловила ее быстрые взгляды, чувствовала, что она бежит то кого-то, скрывается.

«А может, эта девчонка сама украла чужого ребенка? – мелькнула в голове нелепая догадка. – Тогда и у нее можно украсть ребенка, и никто не будет его искать, вернее не будут знать, где искать».

Ася снова потянулась к ребенку. Ей очень хотелось погладить его, ощутить под рукой детское тельце. Но внезапно руку ее схватили сильные жесткие пальцы, и слух резанул шепот:

– Не смей дотрагиваться и не открывай рот, только один звук и воткну тебе в горло вот это.

И Ася увидела в другой руке у «немой» узкий блестящий нож. В глазах был бешеный огонь, и, казалось, она еле сдерживает себя от желания вонзить нож в склоненную над ней Асю. В горле у Аси пересохло, она, даже если бы захотела, не смогла бы крикнуть. Юлька медленно поднялась, не отпуская руки Аси, и вывела ее, как под гипнозом в коридор.

– Ты хорошая девушка, но очень любопытная и это тебя может погубить. Я еду не одна, а в соседнем купе у меня попутчик. Пока он не видит, быстро скройся в туалете и пол часа не показывайся, не высовывай носа. Он не такой великодушный, как я. Быстро!