Белая Волга въехала в небольшое село и остановилась возле деревянного дома, огороженного невысоким штакетником. С соседнего двора выглянули все знающие старушки и зашептались:

– Гляди, гляди, еще одна приехала, – прошептала одна бабушка другой, – опять дитя вытравлять будет. И куда власти то смотрят?

– И почему это едут к ней, ведь сейчас в любой больнице могут сделать, не то что раньше. – Сокрушалась другая бабуля.

– В больнице фамилию и имя спросят, да еще где живет. А здесь только деньги нужны. Ни Бога не боятся, ни людей.

– А кто сейчас Бога боится? Да никто, и ты в молодости тоже не боялась. Ну что, не так что ли?

– Можно подумать ты его, Господа, боялась и почитала. И тоже была, не дай Господь, вспомнить. – Чуть не поругались старушки, но тут из машины вышла молодая женщина и отвлекла их от перепалки.

Женщина тревожно оглянулась по сторонам и в вечернем сумраке было видно, что она встревожена и нерешительна. Бледное лицо ее почти закрывал светлый шарф.

– Гляди, гляди, красивая, лицо чисто икона, белое, брови черные, – заметила одна.

– Где ты заметила черные брови? Их не видно, а вот волосы действительно красивые, наверное, крашенные. Сейчас не поймешь, брюнетка или блондинка, на год несколько раз перекрасятся.

– А плащик-то! У тебя такой был за всю твою жизнь? – перекидывались репликами старушки. – Стоит, думает идти или не идти.

Но тут с машины вышел мужчина, он был, по виду, на много старше женщины. Одет мужчина был просто: в какой-то серой куртке и таких же брюках. Он что-то резко сказал женщине, и она неохотно пошла к дому и вошла в него. Мужчина закурил и оглянулся. Бабки сразу присели за забором.

– Ой, Шурка, пожалуй, я пойду по огородам домой. Не дай Господь, увидит нас этот мужик. Видела, какой у него вид? До завтра, Шурка.

– Иди, Паша, иди, но только пригнись, чтобы не видел тебя этот черт, а я еще постою, посмотрю.

– Зашла бы ты в дом, Шурка, от греха подальше. Сейчас опасно за людьми присматривать, – на прощанье проговорила баба Паша, и, пригнувшись, как молодая, быстрым шагом нырнула за сараи и садочками, да огородами добралась до своего дома, который был через четыре двора.

– Баб Паша, где ты была? – встретила ее недовольным вопросом Юлька. – Я тебя тут жду, жду. Принесла вот тут тебе всего, чего ты заказывала. Небось, ходила снова к бабе Шуре, подглядывали?

– Ой, Юленька, что мы видели, опять подъехала машина белая, и оттуда такая цыпа вышла, а за ней бугай страшный, как черт.

– Бабуль, расскажи нормально, кто к тете Моте приехал? Говоришь городская и красивая женщина?

– Не то слово, такая красивая, как ангел, вся светлая, какая-то она особенная, не такая, какие до этого приезжали. И даже не вяжется то, что она приехала сюда с тем же, что и все приезжают, хотя она не хотела идти, а мужик заставил. Потом, как зыркнет по сторонам, у нас с Шуркой чуть инфаркт не случился. Я быстренько домой помчалась, а Шурка еще решила посмотреть. А что там смотреть, уже темно становится, – и, увидев, что внучка уходит, всполошилась, – ты куда?

– Как куда, домой, я тебя уже час дожидаюсь, а мне что-то сегодня нездоровится.

– Ты, Юлька, смотри, а то добегаешься и тогда тоже хоть к Мотьке обращайся, – пригрозила бабка.

– Я к бабе Моте не пойду, я рожать буду, не бойся, воспитаю, сейчас не то время, воспитать можно, – пошутила Юлька и выскочила с хаты, не слушая причитания бабки.

«Чудная бабуля, она думает, что я, как эти, которые приезжают на машинах. Что же там за красотка, глянуть бы на нее. А почему не посмотреть? Собак у нее нет, потихоньку подкрадусь и в окошко посмотрю, – решала девушка. – Городские они какие-то особые, все на них сидит ладненько, и ходят как королевы», – рассуждала Юлька, а сама огородами, шикая на собак, пробиралась к хате тети Моти.

Благо, что огороды были у всех не загорожены, так как пахали подряд. Осторожно зайдя от сараев, девушка постояла, прислушиваясь. Во дворе стояла тишина, а из окна бил свет, освещая перед собой двор.

«А вдруг мужчина где-то стоит, – стало Юльке не по себе от своих же мыслей. – Вот бы увидеть, где он находится!»

И девушка, темными закоулками двора, стала пробирать к калитке. Мужчина сидел в машине и курил, негромко играла музыка. Юлька отошла от калитки и прошла за угол дома к другому окну. Но занавеска закрывала окно почти полностью, лишь сверху окна оно было не закрыто, узкой полоской виднелась комната, но это было высоко. Девочка отыскала во дворе лестницу, поставила ее к стене и заглянула в окно. Женщина лежала на столе, а возле нее суетилась баба Мотя.

«Рожает, наверно уже скоро». – Догадалась Юлька, так как женщина стонала и дулась.

Юлька соскочила с лестницы и положила ее на место и, когда уже собралась уходить, вдруг заметила возле окна мужчину. Юлька тихо скользнула в сарай и забралась на сеновал. В щели крыши было видно двор.

«Вот черт! Чего его принесло во двор?!» – с досадой чертыхалась Юлька.

На свету было видно сумрачное лицо мужчины, и совсем он не был страшен. Обыкновенный мужчина, которому уже за сорок и, который, как видно, волнуется за свою женщину.

«И зачем он заставил сделать ее аборт? – недоумевала Юлька. – Наверное, какие-то у них проблемы», – решила она.

Тут мужчина как будто почувствовал ее взгляд, повернул в ее сторону голову и окинул взглядом сарай. И от его взгляда Юльке захотелось спрятаться далеко-далеко, куда-нибудь под землю, и она отодвинулась вглубь сеновала, сделала в нем углубление и зарылась, затаившись. Она слышала, как в сарай кто-то зашел, прошелся внизу, а потом по лестнице, забрался на сеновал. И даже сквозь сено почувствовала свет, видно, от фонаря. Девушка затаила дыхание и молила Бога, чтобы тот, кто сейчас стоял на сеновале, не увидел ее. Какое-то мгновение стояла жгучая тишина. Сердце Юльки билось так, что, казалось, слышит его и тот, кто стоит, прислушиваясь. Но свет переместился и потом послышался легкий шорох – это мужчина спустился с сеновала, затем обостренный Юлькин слух уловил его шаги во дворе. Но девушка не шевелилась, продолжала лежать, зарытая в сене. Потом во дворе послышались голоса и в сарай вновь вошли.

– Я тут оставлю, а утром похороню в садочке, – послышался голос тети Моти. – А это ваша жена? – Вдруг неосторожно спросила она.

– Вот это ты спросила зря, а мне говорили, что ты не любопытная. Но выходит, что это не так, – с угрозой в голосе проговорил мужчина.

– Нет, нет, мне это не нужно, просто вырвалось, ей было трудно рожать, но она не захотела, чтобы вы были рядом, вот я и спросила. Но мне ни к чему знать больше, чем я знаю и это я забываю сразу, как только со мной расплатятся.

– Хорошо, пойдем в дом, я расплачусь, – хрипло проговорил мужчина, и Юльку от его слов, бросило в дрожь.

Она боялась пошевелиться, и выдать себя, а в носу, от сена или с испугу щекотало и хотелось чихнуть. Юлька терла переносицу, щипала себя до слез, чтобы отвлечься. Слышно было как, наконец, мужчина и тетя Мотя вышли из сарая и зашли в дом. Юлька сидела в сене, предчувствуя беду.

– И что я сюда сунулась? Господи, помоги мне! И вдруг в сарае раздался негромкий плач ребенка. Юлька от неожиданности чуть не свалилась с сеновала.

– О, Боже, он живой! Как же так, бросили живого ребенка? О, злыдни! Хотят похоронить живого человека! Господи, отведи от меня и от малыша беду, и я клянусь тебе, Господи, что не оставлю его, заберу с собой, и позабочусь о нем. Помоги мне, пусть сюда больше никто не войдет.

Девушка так волновалась, что не слышала, когда мужчина вышел из дома. Раздалось негромкое урчание машины, это отходила Волга. Юлька пулей слетела с сеновала, и остановилась возле дверей сарая, прислушиваясь. В сарае было темно, и ребенок уже не плакал. Она открыла дверь нараспашку, стало чуть светлее, но где ребенок не было видно. Девушка осторожно стала двигаться по сараю, боялась наступить на ребенка.