Уже подходя к зданию, в котором находился кабинет, Алан подумал о том, что строительный шум в здании, где шел ремонт, может не слишком понравиться его требовательной клиентке. Предполагая, что она, скорее всего, будет на машине, а с паркингом здесь «не фонтан», Алан стал думать, как смягчить предполагаемое недовольство Эммы. Быстро поднявшись по узкой лестнице на второй этаж, Алан утешил себя тем, что хотя бы сам кабинет выглядит сносно. Это была небольшая комната с двумя темно-коричневыми креслами и такого же цвета диваном. Как и полагается кабинету психотерапевта, здесь стоял столик и довольно большой книжный шкаф, с полок которого не слишком часто стирали пыль. Светлый ковер и орехового оттенка стены создавали в помещении атмосферу уюта и доверия. Ожидая Эмму, Алан включил старомодный электрический чайник, откинулся в кресле и стал ждать.

– Здравствуйте, Эмма. Приятно вас видеть.

– Здравствуй, Алан. И мне приятно, что у нас наконец-то очная консультация. Уютный кабинет. Разве что цветов не хватает. Каких-нибудь ярких. Или подушек на диван.

– Соскучились по солнцу?

– Очень. Поэтому мы с мужем и летаем зимой в тропики, чтобы депрессия не навалилась.

– Депрессия? У вас была?

– К сожалению, да. Правда, в легкой форме. Семейный врач определил, прописал антидепрессанты и курс у психотерапевта, но я его не посещала. А таблетки помогли. Мне тогда было восемнадцать. Окончила школу, и почти сразу умер мой отчим. До сих пор с ужасом вспоминаю тот период. Жизнь казалась серой и безнадежной. Целыми днями я лежала в постели и смотрела в одну точку, потому что даже пошевелиться не было сил. Чувствовала себя глупой и бесполезной неудачницей. Я плохо спала, у меня не было аппетита. А тут еще окружающие со своими советами! Знаешь, если бы я тогда обратилась к психологу, думаю, мне было бы гораздо проще пережить то время. Но мне было неловко и стыдно обращаться к специалисту. Какая глупость! Ведь когда болит сердце, мы обращаемся к кардиологу. Так почему же не идем к психологу, когда болит душа?

– Согласен. Наши люди еще не привыкли обращаться за психологической помощью, но ситуация улучшается: люди начинают все больше и больше говорить о своих чувствах. В прессе тоже стали публиковать огромное количество статей на эту тему. И лично я этому очень рад. Эмма, а как вам удалось вернуться к нормальной жизни?

– Даже не знаю, что мне помогло. Может быть, лекарства, а, может быть, лучшая подруга, которая была терпеливой, понимающей, не говорила банальностей вроде: «Ну что с тобой происходит?», «Что ты опять разлеглась?» Она просто была со мной рядом, общалась, как обычно. Мне не хватает такого старого доброго общения. Может, помогла и книжка о депрессии, которую я прочла. После чего поняла, что я не одна попала в такую ситуацию, что этот период в жизни закончится, что есть методы лечения. Прочитав ее, и на самом деле стала чувствовать себя лучше. И была еще одна брошюрка, которая попалась мне в поликлинике. Она называлась «Эмма в ловушке депрессии». В ней очень понятным языком было изложено, как преодолеть депрессию и что для этого могут сделать близкие. Ну и, конечно, меня подкупило название. Подумала, судьба… А, может, еще и время лечит… А, может, все вместе.

– Интересный и сложный опыт. Вы молодец, что справились. Можете в следующий раз принести мне эту брошюрку? Я позаимствую ее у вас на время. Она может помочь и другим пациентам…

– Запросто.

– Спасибо. Депрессия – неприятное состояние. Но контролируемое. Депрессия у вас повторялась?

– Нет. Но мне страшно, что она может повториться, и с того времени я и бегу от своих мыслей. Бегу от грусти, бегу от плохого настроения… Я понимаю, что депрессия с этим не связана, и что люди часто думают, что если им несколько дней грустно или у них нет сил, то это депрессия. Это ошибка, но, даже понимая это, я все равно не могу остановиться. Наверное, поэтому и не люблю тишину…

– Это может быть одной из причин. Эмма, я вижу, что вам страшно идти путем самопознания. Я, действительно, понимаю это. Но со мной вы сможете это преодолеть. Я помогу сделать вашу дорогу к себе безопасной. Я буду рядом, когда вы захотите выговориться, когда захотите остановиться, когда захотите продолжить… Со мной вы сможете быть просто самой собой.

– Спасибо, Алан. Эти твои слова для меня очень важны, потому что, кроме как в этом кабинете, я, наверное, нигде не могу быть сама собой. Мне стало спокойнее. Потому что раньше мне казалось, что ты ждешь, когда я быстренько приду к какому-то заранее намеченному тобой результату. Вместо того, чтобы выслушивать меня, ты хотел, чтобы я поскорее начала меняться. А я в то время просто очень хотела выговориться и чтобы меня принимали такой, какая я есть, безо всех этих «должна» и «надо».

– Ну и отлично. Хорошо, что вы высказались. Теперь я знаю, чего вы ждете от этих консультаций. Люблю ясность.

– Я тоже.

– А что вы сейчас чувствуете к отчиму?

– Все нормально. Я тогда, наверное, просто очень боялась, что его смерть отразится на нашем финансовом положении. Мама была художницей, и ее зарплата, знаете, была такая – то густо, то пусто, а отчим хорошо зарабатывал. На деньги, которые он приносил в дом, мы все могли безбедно жить. Как человек он мне не нравился. Холодный, строгий, он жил в своем мире, и я не была частью этого мира. У него была дочь от первого брака, которую он очень любил. А меня он ни разу не назвал дочкой. С другой стороны, грех жаловаться. Он покупал мне игрушки, красивую одежду, отправлял в летние лагеря, но настоящего папы у меня не было. Он прожил с мамой восемь лет. Мама его очень любила: специально готовила для него еду, баловала, пылинки с него сдувала, но он и с нею был холоден, ее он тоже не любил. Однажды я спросила у мамы, почему она с ним живёт. Она сказала, что с ним почувствовала себя полезной и нужной. Кроме того, она могла продолжать рисовать, не думая о деньгах. Каждый выбирает свой путь.

– Я слышу грусть в ваших словах… Представляю, как тяжело чувствовать себя нелюбимой, особенно, когда речь идет о таком близком человеке, как отчим. А какие у вас отношения с мамой?

– С мамой? Мы редко общаемся… Она живет в Париже со своей очередной новой любовью. Рисует, иногда выставляется. Она счастлива.

– А вы?

– Я? Да мне теперь все равно. Я с младенчества стремилась заслужить ее любовь, быть для нее доченькой, чтобы она меня любила, но все было напрасно. Маме приходилось много работать, чтобы нам было на что жить. Она не могла часто ходить в театр, в гости. А она любила общаться, рисовать. Я чувствовала себя виноватой из-за этого. С другой стороны, опять же, жаловаться не на что. Я всегда была хорошо одета, у меня были книги, игрушки, все условия для учебы, я могла ходить в любые кружки. Но мои переживания, мои первые разочарования, мой первый опыт чего-либо маму не волновали. У меня такое чувство, будто я была для нее красивой куклой, которой можно было гордиться. «Посмотрите, какая красивая, умная и талантливая девочка. Да, да, это моя дочь. Я вырастила ее одна. Это благодаря мне она такая. Без меня она была бы никем. Я так много в нее вложила, причем, сама от этого ничего не имею. Все ей, все для нее». Вот так я себя чувствую. Меня никогда не существовало. Была только она и ее самопожертвование. А я не хотела ее жертв. Я была бы согласна, чтобы в моей жизни было меньше игрушек, но больше мамы, которая бы искренне радовалась мне и моим успехам, а не смотрела бы на меня, как на приложение к себе.

С появлением в нашем доме отчима она получила все, чего хотела: она могла рисовать, могла ничего не делать, могла ходить в гости и принимать гостей, она перестала быть одинокой, в конце концов. Но и тогда наши отношения не стали лучше. Маму все очень любили, потому что она прекрасно умеет заботиться о людях: в нашем доме всегда было чисто и уютно, была вкусная еда, много вкусной еды, все были обласканы и все получали достойное их внимание. Все, кроме меня. Я, наверное, не была для нее важна. Я была ее ошибкой.