Хосок, стоящий рядом, так и застыл с ухмылкой на лице. Пистолет в руке придаёт ему более зловещий вид.

— Как же меня раздражают такие мелкие сошки, как ты, Дживон. Вечно где-то под ногами путаетесь, пытаясь иметь «собственное мнение». Я устал лично вас уничтожать, — вздыхает Мин.

Мужчина на стуле жалобно скулит. Лицо, превращенное в месиво, выглядит так, словно свора собак разом вгрызлась в него. Руки связаны, ноги тоже.

— Дракон, клянусь тебе, я не причём. Я сам недавно узнал, что на одну из твоих точек напали. Это не я.

— А мне вот так не кажется. Ты мне мстить решил, сукин ты сын? Ума лишился?! — раскатистый низкий голос заставил Дживона вздрогнуть.

— Нет, поверь мне. Это не я.

— Сука, ты должен был понимать, что все, что у тебя есть, это все благодаря мне. Ты меня дуришь? Хренов придурок,— делает знак рукой. Хосок включает запись диктофона на телефоне. Разговор Дживона с его людьми явно указывает на его намерения. И если бы не крыса, продавшаяся Юнги, Дживон не дрожал бы от страха сейчас.

— Ты влип, Дживон, — с улыбкой произносит Хосок.

— Юнги… Я… Прошу, умоляю, я готов работать на тебя всю жизнь. Пощади!

— Я отправлю твою голову в твой же мелкий, никчемный клан, чтобы каждый знал: я не прощаю тех, кто трогает мое.

— Я займусь им, — кивает Чон.

Юнги покидает душное место, на ходу снимая пиджак. Вечерняя духота окутывает с ног до головы, отчего Юнги чувствует, как рубашка прилипла к спине, а по вискам течёт пот.

Жмёт на газ, спускает окно, позволяя ветру трепать тёмные волосы. Разговор с кем-то вне его клана, тем более сопровождающийся избиением, всегда отнимает у него много энергии. Хочется просто принять душ и крепко уснуть.

Снова игнорирует почти пятый звонок, разрывающий телефон. Снова игнорирует Лиен. Не хочет слышать ее писклявый голос с нотками каприза и требований, которые он исполнять не собирается.

Приехав домой, он замечает, насколько «пустынно». Похоже, все спят. Уже собираясь пройти мимо кухни, останавливается, чувствуя, как в животе громко урчит. Прикрыв глаза вдыхает запах сладости и ванили, и ноги сами его несут. Лишь свет лунный и уличный врываются через окна, все же позволяя видеть каждую вещь отчётливо.

Замечает на кухонном столе большую тарелку с «горой» панкейков. Закинув несколько в рот, блаженно мычит. Тянется к ещё одной, как вдруг застывает, пойманный на «месте преступления».

— Что ты делаешь? — удивленно шепчет девушка, застывшая в арочном проеме со стеклянной бутылочкой кленового сиропа.

— Я… Сладкоежка, — проглотив ещё один, бормочет он, — Не смог удержаться.

— Я надеюсь, тебе понравилось? — с неуверенной улыбкой спрашивает она, ставя рядом сироп.

— Это ты приготовила? — с толикой недоверия спрашивает он, занимая место на стуле.

— Да. Угощайся, — пододвигает к нему тарелку, садясь рядом. Достаточно близко, чтобы чувствовать его терпкий запах. Сглатывает ком в горле.

— Очень вкусно, — ухмыляется он, обхватывая длинными пальцами край мягкого блинчика и закидывая его в рот.

— Кажется, сегодня ты сильно устал, — Бель с интересом разглядывает его лицо. Она не скрывает удивления: он выглядит таким… Другим? Не такой грубый, не такой резкий, не такой, как обычно. И она старается не разрушить такую тёплую, домашнюю обстановку. Ей впервые рядом с ним уютно. Ей впервые в этом доме хорошо. Это пугает ее настолько, что та забывает и о сиропе, и о еде. Ладони потеют, а на сердце неспокойно отчего-то.

— Да, я слишком много потратил энергии и времени на никчемного человека. А ты, я вижу, времени зря не теряла, — лёгкая улыбка скользит по губам.

— Я кое-что сделала. Надеюсь, ты не будешь злиться?

— Постараюсь, — серьезно произносит он, разглядывая виноватое лицо девушки.

— Я посадила в твоём саду лилии.

========== Глава 11 ==========

Комментарий к Глава 11

Всем привет!

Постараюсь, как можно чаще выкладывать главы, но совсем скоро они начнут выходить чуть реже. Надеюсь, сторонние дела не сильно будут мне мешать🖤

***

Гулкий смех раздаётся внезапно. Бель удивленно наблюдает за искренним смехом мужчины. Кусает нижнюю губу, пытаясь понять, почему у того такая бурная реакция.

— Лилии?

— Да.

— Я не против, Колючка. И не злюсь, — улыбается он, дожёвывая еду, — Ты теперь хозяйка этого дома. Так ведь?

Бель неуверенно кивает, сжимая в руках края большой растянутой футболки, которую она давно «своровала» у брата.

— Как ты уже понял, я люблю лилии. — тихо произнесла она, — Мама очень любила их, а потом они и для меня стали значимыми, — вспоминает, как собственные маленькие ручки положили веточку на деревянную закрытую крышку гроба.

— А ты очень любила маму. Я слышал, что твои родители умерли, когда ты была совсем малышкой, — с осторожностью поглядывает на девушку.

— Да, это так. В тот день я должна была поехать с ними в наш загородный дом, но почему-то отказалась, пожелав остаться в Сеуле.

Она с грустью вспоминает прощальный, последний тёплый взгляд матери; заботливый голос отца, отдающего распоряжения брату, четкие напутствия о том, чтобы тот следил за сестрой. Если бы Бель знала, что это их последний раз, она бы предпочла уехать с ними, лишь бы не терпеть эту ноющую по сей день в груди боль. Она забыла запах матери, забыла теплоту ее рук, забыла всю мягкость ее таких же вьющихся волос. Бель вмиг осталась одна. И даже брат, такой близкий и одновременно далёкий, не был в силах сберечь ее разбитое сердце.

— Ынбель… — заворожённо наблюдает за одной капелькой, бегущей вниз по подбородку, сверкающей и соленой.

— Если бы я знала, то поехала бы с ними. Я так скучаю по ним, по маме, — прерывается она, пытаясь унять дрожь в голосе.

А когда сильные руки притягивают к себе, когда она чувствует горячую грудь с гулко бьющимся сердцем под щекой, когда чувствует себя в безопасности, позволяет ноющему сердцу разразиться рыданиями. Она впервые за много лет позволила себе так громко, так искренне плакать, не взирая на то, что она, вроде бы, должна быть сильной всегда. Сложно быть сильной с разбитым, одиноким сердцем.

— Ынбель, их не вернуть, поэтому отпусти. Позволь им стать свободными. Ты не должна была умереть с ними, потому что ты нужна здесь, сейчас. Поплачь, станет легче, — произносит почти в макушку подрагивающей на груди девушки.

Гладит по волосам, вдыхая запах, смешавшийся с его собственным.

Он словно в конфликте со своими разумом, телом. Не понимает сам себя в этот момент. Как будто он пьян или под наркотиками. Его вовсе не раздражают ее слёзы, ее слова или ее дрожащий голос. Он чувствует, что все так, как должно быть.

Вскоре Бель, успокоившись, сидит в полной уверенности в том, что завтра проснётся, чувствуя стыд. Ей не нужно было вести себя так, но чувства взяли вверх.

— Если тебя это успокоит, готов поведать свою «семейную историю», — низкий голос заставляет проморгаться и кивнуть в ответ, — Первый раз мне было семь, когда я увидел, как Тэун насилует мою мать. Ее немой крик, застывший в карих глазах, все же оглушал меня. Звука не было, но я будто слышал все. Чувство того, что ты трус, беспомощный трус, раздавило мое сознание. Во второй раз мне было десять, в третий – тринадцать, а в четвёртый, последний раз – пятнадцать. Я пытался защитить ее, но все тщетно. Скуля и зализывая свои раны, я уползал в угол, опасаясь ещё одной вспышки гнева Тэуна. Когда сердце мамы не выдержало, остановившись в той проклятой постели, я поклялся отомстить. Годы шли. Я взрослел, а Тэун пользовался мной как убийцей. Я убивал, грабил, дрался, напивался, пробовал разные наркотики, терял себя, забывая, каким я был на самом деле. А Тэун говорил, что так я становлюсь собой, истинным, таким, каким и должен быть. Он ломал меня, используя образ матери последующие три года.

Бель изучает глаза Юнги, что отстранённо наблюдают за белой бабочкой, внезапно появившейся за окном.

Она замирает, пытаясь уловить каждое слово, каждую его эмоцию, каждый жест. Он снова продолжает, а Бель снова слушает: