Седые волосы блестят в свете луны, ткань дорого костюма идеально прилегает к телу, морщинки в уголках губ выдают его возраст, а глаза, что чернее ночи, полны решимости и твёрдости характера.

— Я не могу пойти на такое предательство! — такие же глаза, как у старшего, метают молнии.

В сердце юноши с давних пор теплится ненависть к «родному» человеку. Являясь умелым манипулятором, он не раз ломал характер сына, пытаясь вылепить из него то, что он желал видеть. И сейчас продолжает давить, используя свой авторитет.

— Пойдёшь! И не на такое пойдёшь, когда на кону стоят твои честь и достоинство в глазах каждого члена твоего клана. Жизнь не «полотно» писателя. Ты не можешь творить то, что хочется. Жизнь – жесткая система, налаженная задолго до твоего рождения. Если что-то пойдёт не так, этой системе придёт конец. Это разрушение потянет тебя за собой, — грозно произносит он, наблюдает, как лицо сына меняется на глазах.

— Ты заставляешь меня подстраиваться под собственную систему, только вот я хочу создать свою. И знай, Мин Тэун, Великий Дракон, тебя в ней не будет, — чеканит он каждое слово.

Спустя три дня, клан «Белых Драконов» в тайне наречёт Юнги отцеубийцей. Шёпот, раздающийся за спиной юноши, не будет утихать долгие годы, преследуя его в кошмарах. И он бы ответил, всему миру ответил, крича и протестуя, что это ложь, если бы не знал, какого было отмывать кровь с холодных дрожащих пальцев.

За такое короткое время он потерял часть себя, не имея возможности надеяться на лучший исход. Предатель, убивший отца, понял, что самая большая глупость, которую человек может совершить – это жить так, словно ты труп, мертвец. Поэтому утром, стоя под дождем, глотая капли, стекающие к губам, провожая взглядом гроб отца, он «нацепил маску», которая настолько «въелась» в его лицо, что тот не в силах ее отодрать. Праведный гнев на самого себя, ненависть, боль, «орущая» слишком громко совесть были похоронены под толщей земли вместе с человеком, чьё имя навеки высечено на холодном камне – Мин Тэун, всегда являвшийся родителем, но никогда отцом.

***

— Бель! Постой же! — Чонгук пытается схватить девушку за локоть.

— Чертов псих! Этот особняк не дом, это ад! — кричит она, ещё сильнее ускоряя шаг, игнорируя парня за спиной.

— Послушай! — наконец догнав, он притянул ее к себе, заставляя на него посмотреть.

— Слушаю, — выдыхает она, немного успокоившись.

— Я хочу для тебя только добра, Бель. Ты мне нравишься. Я был в восторге от тебя, когда мы ехали в машине. Это был восторг вперемешку с удивлением. Давно не знакомился с таким человеком. Я хочу быть тебе другом, настоящим другом, поэтому позволь дать тебе пару советов, — Чонгук оглядывается, убеждаясь, что они в саду одни, отпустив девушку, продолжает, — Хосок побесится и успокоится. Ты просто смогла задеть его эго. В то время, как другие девушки вешаются на него, стоит ему только взглянуть на них, ты чуть мозги из него не выбила. Он сейчас ведёт себя как ребёнок, просто потому что не получил желаемого.

Бель опускает взгляд, кусая нижнюю губу.

— Мне было страшно, Гук. Чувствовать себя товаром, вещью – отвратительное ощущение.

— Я понимаю твои чувства. Все могло закончиться плохо, но, к счастью, ты оказалась сильной. Пользуйся этим качеством. Попробуй на все посмотреть иначе. Я не понимаю только одного: почему Юнги молчит?

— Так спроси меня об этом прямо, — «пресный» голос раздаётся сзади, а пара чувствует пристальный взгляд.

— Спрашиваю, — разворачивается он, открывая вид на девушку, ранее скрытую широким телом.

— Потому что она мне безразлична, — бросает он, сверля взглядом лицо младшего.

— Ложь, — скалится в ответ, — А как же «самые лучшие лилии, Гук. Достань их немедленно»? Что это было?

— Минутное проявление чувства вины.

— Ты должен был весь особняк усеять этими лилиями, учитывая, кто и почему в неё стрелял, но ты даже не удосужился перед ней объясниться. Она заслужила это.

Бель раскрыла рот от удивления. Она не задавала лишних вопросов, но сейчас интерес моментально приобрёл масштаб. Чонгук прав, она ведь должна знать.

— Ты меня попрекаешь, щенок? — хмурится Мин, зажигая сигарету, зажатую меж зубов.

— Хён, она заслуживает твоего, как минимум, уважения.

— Я хочу знать, кто стрелял. Я имею право знать, — подаёт она голос, смотрит на мужа, но тот даже не реагирует на неё, продолжая зрительный контакт с парнем.

— Скажи ей, — кивает он.

Юнги делает глубокую затяжку и, выпустив дым через нос, морщится, но не от сигареты, а от сцены, разыгранной перед его глазами. Медленно приближается, но вскоре снова останавливается, чувствуя нежный, засевший где-то в голове, запах Ынбель. Пытается не смотреть на неё, но глаза сами ее находят.

— Мой давний бывший приятель решил использовать тебя в качестве вызова, брошенного мне и моему клану.

— Но я не имею отношения к твоему клану.

— Имеешь, жена, — смотрит в упор, подавляя желание врезать наблюдающему со стороны младшему. «Отчего это?» — пытается выяснить у себя самого.

— Хорошо, — кивает она.

— «Хорошо»? — недоверчиво переспрашивает Чонгук, — А где же истерика, слёзы, вопросы о том, почему именно ты и так далее? Хотя бы одна претензия судьбе?

— Я просто знаю, что Юнги не мог и подумать, что такое случится. Никто не был в силах предугадать. Хотя это было ожидаемо, что теперь меня будут использовать враги. Я больше не буду и не хочу поднимать эту тему, — с полным спокойствием произносит она, вспоминая глаза напротив в тот самый день, в тот самый момент выстрела. Сейчас же ей, возможно, показалось, но она будто увидела на лице Юнги удивление и… Восхищение?

Бель уходит, оставляя за собой шлейф запаха. Юнги глубоко вдыхает, выдыхает, а потом снова делает затяжку.

— Гук, хватит мне нервы портить. Я серьезно, — железным тоном произносит он, оставшись с парнем наедине.

— Я всего лишь защищаю ее. И хочу, чтобы хоть кто-то в этом доме о ней заботился.

— Я ее муж. И это мои обязанности.

— Но ты их не выполняешь. Почему-то ночью я не заметил, чтобы ты искал ее. А она намеревалась спать в беседке. Твоя жена, Юнги, не нежный цветочек, это факт, поэтому не жди, что она сама будет ластиться к тебе. Предпринимай уже какие-то шаги.

— Ты меня жизни учишь? — рычит он, сжимая в кулаках футболку Чонгука. Ткань трещит, но мужчина не отпускает.

— Хён, я всего лишь хочу счастья для всех, кто живет здесь, потому что считаю вас семьей, — вырвавшись бросает Чонгук. В голосе сквозят разочарование и раздражение – эмоции, которые младший даже скрывать не намерен. С каждым разом он разочаровывается, а Юнги чувствует, как его авторитет в глазах Чонгука стремительно падает. Это не может не расстраивать.

— И ты моя семья, Гук. Но пойми, сейчас в наших отношениях с Ынбель все сложно. Мы не можем вот так просто стать друзьями или семьей, — выбрасывает окурок, придавливая носком туфли.

— Поговори с ней. Будь собой. Не главой Мин Юнги, а тем человеком, которого я знаю, хён. Расскажи ей про себя, спроси что-нибудь у неё. Вы узнаете друг друга получше, хотя бы спать в одной комнате сможете.

— Меня раздражает твоё желание стать семейным психологом, но ладно. Я не знаю, что из этого выйдет, но обещаю с ней поговорить.

— Я уверен, что эта история так просто не закончится, — ехидно ухмыляется Чонгук, поправляя футболку. Не обращает внимание на строгий, но без гнева, взгляд Юнги. Привык, зная, каким его хён может быть на самом деле: с особым чувством юмора, веселым, общительным и интересным. Похоже, кроме него никто и не видел его таковым.

— Этой истории не следовало вообще начинаться, — шёпот Юнги вслед уходящего растворяется в утреннем пении птиц.

***

Юнги стряхивает капли крови с чёрного пиджака. Облизывается, пытаясь равномерно дышать. Грудь активно вздымается, отчего пуговицы на рубашке так и норовят оторваться. Расположив руки на поясе брюк с кожаным ремнём, отходит в сторону к единственному окну в помещении.