Пока Синод завис, снова предавшись мечтам о свадьбе, я перешел к вопросу о том, за коим чертом мне понадобилось укрупнять монастыри, а в тех, что в список не попали, просто делать специальные пристройки, которые будут отгорожены как от самого монастыря, так и от внешних контактов. А нужно все это было для создания полноценных фильтров для паломников, чтобы предотвратить трагедию Новодевичьего. Когда кто-то начал открывать пасть по поводу, что это не дело, я жестко напомнил, кого в монастыре потерял и едва не потерял. А с паломниками ничего не случится, поживут отдельно: церквушку им туда, мощи поцеловать в дверях на выходе, когда положенный карантином срок отсидят, заодно все грехи замолят, и до свидания. Неча бродить где попало и заразу разносить, и вообще, а многоуважаемые члены Синода уверены, что этот не происки Дьявола были, не только святых сестер погубить, но и невесты меня лишить, без которой мне свет не мил… Ну, это для пущего эффекта было сказано, а если по факту, то без нее мне наследника никак не родить, вот потому что. Поорали мы друг на друга знатно, но, вроде бы пришли к консенсусу, который опять едва не нарушился, когда я велел указом своим обязать все монастыри без исключения принять на работу как минимум трех медикусов. На вопрос, где их взять, я ответил, как любое начальство всех времен и народов — где хотите, но они должны быть наняты, потому что, а кому как не монахиням и монахам обучаться быть сестрами и братьями милосердия, дабы помогать медикусам в уходе за больными, но только теми, что не заразные? Потому что я планировал при каждом монастыре организовать больницы. Мы это с Бидлоо и Лерхе проговорили, и они согласились помочь. Ну как помочь: Бидлоо составлял список необходимого, а Лерхе сел за стол, придвинул к себе стопку бумаги и начал писать письма своим друзьям, знакомым и тем, о ком только слышал, приглашая от моего имени на работу. Работа их будет заключаться не только в пользовании больных, но и в обучение тех молоды людей, кои изъявят желание посвятить себя медицине. В условия обучения входило: грамотность, и год грязной работы в качестве брата милосердия. Само обучение, кормежка и проживание за счет государства, но за это юный лекарь обязан был отпахать на государство не менее семи лет, прежде, чем о частной практике думать. Оплата опытных лекарей — только за государственный счет. Принимать всех, дабы молодые дарования учились непосредственно у постели больного. Плюс частый обмен опытом, путем обмена одних юнатов на других из соседних больниц. Во сколько мне это обойдется, я думать пока не хотел, но что делать, не хочешь эпидемий и боишься микробов, и не так раскорячишься.
Ну это полбеды, с тем, что подобное в принципе является их обязанностью, члены Синода кое-как согласились, как согласились и с тем, что имеют возможность, если не открыть школы на территории монастырей, то вот предоставлять учителей из числа монахов вполне себе могут.
Далее шел спор насчет грамотности самого духовенства. Мне до сих пор интересно, как именно четверо уже не молодых архиереев могут так орать? Вот тут я почти полностью проиграл, выторговал лишь то, что проведется нечто вроде проверки каждого, священнослужителя, с целью определить масштаб бедствия, ну или ткнуть мне в рожу, что все попы — просто кладезь познания, а я Фома неверующий. Ну, и ладно, я и не надеялся, что мне все пропихнуть удастся.
Из последнего спора я вышел как с поля боя. Желание было одно — глотнуть чего-нибудь покрепче. Сдержался, кое-как сдержался, тем более, что здесь я стоял на смерть. А виной тому были простые правила, составленные Лерхе со товарищи. Они достаточно наблюдали за одной из самых опасных болезней, чтобы прийти к определенным выводам. Правила были элементарные, но сегодняшняя битва была отнюдь не последней, это было только начало, но мне было важно заставить именно попов начать выполнять эти правила, и тогда с простым людом будет гораздо проще. Во-первых, каждый монастырь, каждая обитель должны быть оснащены канализацией и водопроводом. Прокурорские от Синода проследят, чтобы это распоряжение было выполнено, потому что на него опять-таки выделялись средства. Во-вторых, приказ о ежедневных омовениях… Вот что мне не нравится в Синоде — это этакий признак демократии, чтоб их. Я голос сорвал, приводя в пример христиан древности, которые эти правила соблюдали и ничего, вполне себе святые по всем правилам канонизированные. А игумены пускай водопроводы хоть Иорданью обзовут и ежедневно освещают, лично мне без разницы, потому что я буду проверять. Лично. Не предупреждая. Просто заваливаться в любой монастырь, заходить в общую молельню и нюхать. Что будет потом оставил каждого додумывать самостоятельно. На фоне омовений и мытья рук три раза в день с мылом, смена воды в купели со святой водой и ежедневные проветривания келий — просто проигнорировалась, как несущественные. И вот настала очередь последнего на сегодня, из-за чего меня вполне могут прямо сейчас на костер потащить — прививка. Когда я закончил говорить хриплым голосом, напоследок сказав, что проводиться процедура будет только в присутствии медикуса, наступила тишина. И в этой тишине прозвучал одинокий голос.
— В этом есть истина, братья, — встал со своего места Епифаний митрополит Коломинский, заменивший Смолу, отправленного мною в Южную Америку. — Я сам видел, как черная смерть выкосила всю деревню, и только одна семья выжила и даже почти не болела. И они в голос утверждали, что знали о том, что придет зараза, потому как коровка на вымени ее следы однажды принесла. Пока лечили кормилицу, эта зараза каждому домочадцу от мала до велика на руки запрыгнула, и вскорости исчезла, но, когда пришла оспа, чаша сия минула сей дом. Что это как ни милость Божья во избавление от страшной кары, посланной на нас за грехи наши? И государь, Петр Алексеевич, сам тому пример привел, что случайно с телка махонького на руку ему зараза прыгнула, но выжил в итоге государь, несмотря на то, что враги хотели извести его, прислав в дом этого Иуду Сережку Долгорукого со следами черной смерти на ручищах?
— Складно говоришь, Епифаний, — с места поднялся приехавший недавно с Галиции Фиофилакт Лопатинский. — Складно и есть в твоих словах истина, что Господь наслал на нас черную смерть и он же послал избавление, нужно было только увидеть его и взять, а что это, коли не испытание верой? Я за то, чтобы попробовать.
Я устало вытер пот со лба. Ну слава Богу, хоть не о всем, но договорились. А вот теперь ваша очередь донести все сказанное до своих подчиненных, с которыми у вас подобие демократии процветает. Ох и ор на всю Империю подымется, мама не горюй, но это уже проблема архиереев, а не мои.
В комнаты Филиппы я шел и чувствовал, что волнуюсь. Но, как оказалось, волновался не только я. Она была немного бледнее обычного и стояла прямо напротив дверей, словно весь день вот так прождала, когда мы придем. По дороге Ушаков вкратце поведал мне, что выяснить пока что удалось мало чего и утром будет сведений побольше, вот тогда и поговорим более конкретно.
Андрей Иванович сел прямо и уже не сводил взгляда с моей принцессы, когда она упомянула, что, возможно, знает какого-то там английского графа, который так заинтересовал его.
— Ваше высочество, что вы можете сказать про этого графа Гренвелла? — она задумалась на мгновение, а затем ответила.
— Я никогда не была с ним знакома лично, только слышала, как о нем говорил в свое время отец, — она поморщилась, словно ей лимон подсунули, когда разговор зашел о ее отце. — Знаю только, что он категорически настроен против Уолпола, и абсолютно предан Ганноверам.
— Соперник Уолпола, значит, — проговорил Ушаков и глубоко задумался. — Вот что, мне надо подумать. Это, вроде бы такое простое дело о покушение на венценосных особ, в котором почти все участники выяснены, кроме тех, кто непосредственно принимал участие в засаде, но их ищут, и скоро найдут, приобретает какой-то слишком уж запутанный характер, — последнее он добавил с таким зверским выражением лица, что даже я вздрогнул, хотя и смотрел на него в темном отражение на окне. Ушаков же встал, глубоко задумавшись, и направился к выходу. Митька, повинуясь моему взгляду пошел за ним. Мы остались с Филиппой наедине.
