«Да, тот врач на Тэте-115», — вспомнила Санька.

Белка убила его, потому что он отказался лечить детей барсуков во время эпидемии.

Дети!

Дети в тематическом парке, Белка правильно сказала! Как же она могла забыть!

Это ведь в конечном счете то, что делает человека человеком. Нельзя вредить малышам. Просто нельзя.

Отозвать бабочек назад — легче сказать, чем сделать! Как же это получилось у Сашки в прошлый раз?!

Сандра попыталась отозвать заклинание — не выходило. Не было даже не сил, не было чего-то главного, чего-то важного, того, что позволило бы ей искренне отменить действие разрушительного заклятья. Она уже понимала, что ей нужно это сделать — но все еще не могла захотеть.

— Возвращайтесь! Уходите! Вы больше не нужны! — глупо, но ничего кроме этого вопля Сандра не могла придумать.

Совершенно неожиданно бабочки послушались. Синяя стая поднялась выше, затерявшись в небесах. Сандра точно знала, что они покинули атмосферу планеты.

«Вот так и рождаются эфирные монстры», — подумала она, плюхаясь на камни рядом с Белкой.

— Спасибо, — прошептала Бэла, снова падая на землю без сил.

Сандра оглянулась — и с губ ее сорвался сдавленный смешок. Потом еще один. Потом еще. Через несколько секунд она уже хохотала. Нервно, но не истерически: ей в самом деле было смешно.

Да и как не смеяться, если мир вокруг них в самом деле изменился, в самом буквальном смысле: вместо того, чтобы стоять в небольшой впадине на склоне горы, они с Белкой оказались в эпицентре приличного такого кратера, метров пятьсот в диаметре.

Более того, кратер задел то место, где находился бывший тайник Князя. Все секреты канули в Лету и остались теперь только в одном экземпляре — у Сандры в голове. Ну и плюс в той папочке с избранными материалами, которые она уложила в Белкин рюкзачок.

— Зато, — сказала Сандра вслух, — вопрос, как мы вернемся домой, отпал сам собой! С таким сигналом нас легко разыщут.

____

[1] Из-за нынешней копирайтовой истерии мы решили не вставлять в текст чужие стихи даже в качестве эпиграфа (да, представьте, это режут! Сергея вынудили убрать из его книги эпизод, где героини в шутку пели песню из популярного советского мультфильма), но песня Олега Медведева «Исказилась наша планета» идеально подходит под этот цикл. Да вы сами погуглите.

Дата неизвестна

Ну что, планы разводить скунсобелку на Новой Оловати потерпели сокрушительное поражение. И даже не потому, что моя белка — единственный добытый экземпляр: эти существа бесполы и умеют накапливать генетический материал сексуальных партнеров, чтобы потом использовать его для размножения в удобное время, когда много пищи и воды. Так что Смоки еще может порадовать меня приплодом, хотя уже прошло почти три месяца с тех пор, как мы покинули Лорену. Нет, все дело, как всегда, в идиотах.

Некоторые люди сделали бы большое одолжение человечеству, очистив от себя его генофонд. Правда, для этого им нужно умереть молодыми, не оставив после себя потомства. Увы, не сложилось: персонал восьмого участка таможенной службы в порту Западной Айгарны по возрасту наверняка имеет уже и внуков — во всяком случае, кое-кто из них. Имел.

А все потому, что они не послушались меня и, окружив сферой отрицания безобиднейшие бивни и шкуры (какая разница, как они выглядят и пахнут!), посадили Смоки в обычную клетку. Обычную. Клетку. Скунсобелку.

Я пытался рассказать им о последствиях, но меня посадили в камеру за «угрозы должностным лицам».

Ну что ж, теперь Смоки зла, как тысяча чертей, «Молния» чрезвычайно раздосадована, что ей не дали отдохнуть, персонал таможни медленно разлагается на боевых постах (в прямом смысле, а не в переносном, чем они, похоже, занимались при жизни), а я, дорогой дневник, кажется, в бегах и вне закона. Во всяком случае, в ОРК и колониях. Без всякой моей вины, прошу заметить.

Интересно, Марине не нужен помощник? Управлять целым островом — та еще работенка. Правда, не знаю, доберется ли «Молния» до Лорены — она не в самом лучшем состоянии. Серендипиди ближе и относится к фракции Новой Америки. К тому же, там можно проверить, разумен ли в самом деле мицелий Саркисян, или ее статьи в самом деле обычная попытка разжиться дешевой славой.

Подумаю.

______

Каково несколько недель находиться под влиянием неведомой эфирной твари, которая только и ждет, чтобы захватить твое тело? Если бы Володьку спросили об этом раньше, он бы сказал: постоянная волевая борьба за контроль над собственными руками и ногами, странные кошмары, страх, что однажды очнешься с топором над телом зарубленного товарища… По крайней мере, так он изобразил бы подобный конфликт в одном из своих комиксов. Читателям бы понравилось. Особенно если — ну, вы понимаете — слегка размыть грань между реальностью и кошмаром, показать, что иллюзии, насылаемые Тварью (обязательно с большой буквы!), почти не отличаются от реальности, и герой в самом деле запутался, кого он убил, кого нет…

На самом же деле жизнь со спрутом оказалась проще и одновременно противнее. Настолько противнее, что Володька и не стал бы никому рассказывать о проявлениях жизнедеятельности своего «пассажира», но на крошечной бригантине особо не посекретничаешь, особенно когда остальные члены экипажа параноят насчет каждого твоего движения.

Людмила не соврала, описывая спрутов, хотя (насколько Володька понимал в человеческих отношениях) после скорого окончания их сексуальной связи по Володькиной инициативе имела все основания заточить на него зуб. Спруты — существа неразумные, поэтому никакого интеллектуального влияния на Володьку не оказывали. Только голова все время была немного мутная, как во время простуды, а еще Володьку часто тошнило и — из песни слова не выкинешь — периодически поносило. Они с Сандрой, обладавшей рудиментарными познаниями в лекарском деле, решили, что это организм так отвергал вредоносное влияние твари. Ну, как мог. Так что Роовли-Кообас обрадовала Володьку прежде всего тем, что здесь, на потребу пресыщенным туристам, продавалось множество зелий и порошков от несварения и излишне активного кишечника. Гораздо более эффективных, чем те, что Сандра готовила у них на камбузе.

А больше ничего особенного с Володькой не происходило: ни излишне активных кошмаров, ни провалов в памяти. Разве что настроение все время было плохое, но предчувствие близкой гибели еще и не то сотворит с человеком. Не добавляла радости и необходимость носить тяжелые «интимные украшения» (Людмила с каменным лицом наплела нанятому на Порт-Суглате кузнецу, что это, мол, игровой элемент их с Володькой насыщенной личной жизни).

Поэтому, когда под потолок огромного богато отделанного холла взмыла синяя бабочка, а из груди у Володьки потянулись спутанные щупальца, синие, словно растворенные в воде чернила, первым делом он ощутил облегчение: ну слава всем богам! Что бы ни произошло дальше, все, больше жить в тягостном ожидании скорой смерти ему не придется!

А потом, когда тварь вытянулась совсем, алчно бросилась на порхающую манифестацию смертельного заклятья, радость жизни вернулась с такой ослепительной, сверхъестественной силой, что Володька чуть не пустился впляс. Все вокруг орали, пугались, требовали отдать на мыло автора этого ужасающего «спецэффекта» — а автор, не узнаваемый никем, стоял в углу и улыбался до ушей. И ему было круто. Впервые за долгое, долгое время.

Он радовался тому, как ярко горит люстра, как искусно сделаны магические огни за якобы оконными витражами (на самом деле все окна в холле были фальшивыми), что создают падающие на пол разноцветные блики. А больше всего — как легко и светло у него на душе, как впервые за долгое время ничего не болит…