Уж не знаю, кем доводилась Эмилю Ренатовичу слоноподобная секретарша, но когда эта глыба жира медленно вплыла в кабинет с разносом в руках, я отчетливо услышала, как жалобно скрипнул под ее весом натертый до блеска паркет, и в очередной раз удивилась, почему на месте Нонны Николаевны до сих пор не сидит тонкая и звонкая девица с модельной внешностью. По логике вещей весь из себя припомаженный и надушенный Тагалдызин должен был испытывать эмоциональный коллапс каждый раз, когда сия корпулентная дама возникала в его поле зрения: бараньи кудельки на голове, макияж в советских традициях, обувь из серии «прощай молодость» и чересчур облегающее платье, превратившее пышнотелую секретаршу не то в гусеницу, не то в перетянутую кулинарной нитью колбасу. Свои обязанности Нонна Николаевна исполняла с презрительным снисхождением, и я догадывалась, что более или менее приятное выражение появлялось на ее лице исключительно в день зарплаты. Но при этом директор управляющей компании даже ухом не повел, когда секретарша молча плюхнула разнос на стол – складывалось впечатление, что Эмиль Ренатович давно привык к тому, что Нонна Николаевна в грош не ставит ни посетителей офиса, ни его самого, и не испытывал в связи с этим какого-либо дискомфорта.
Вообще-то в приличных учреждениях было принято подавать к кофе хотя бы конфетки-печеньки, но в «Жилсервисе», по всей вероятности, решили не заморачиваться на угощении. К счастью, вкусоароматические качества напитка претензий у меня не вызвали, и я с удовольствием сделала несколько обжигающих глотков. Кофе я пила с нарочитой неспешностью, чем безусловно заставляла Тагалдызина нервничать. Директор крутился во вращающемся кресле, раздраженно постукивал чайной ложечкой по блюдцу и всеми возможными способами намекал, что я уже совсем обнаглела, и если в ближайшее время я не озвучу ранее обещанные сведения, Нонна Николаевна лично выпроводит меня из кабинета. Знал бы Эмиль Ренатович, что я бы в жизни не стала вынуждать его терзаться в неизвестности, будь у меня в загашнике детально прописанный сценарий. Но импровизировать на столь деликатную тему, как чужое завещание, оказалось весьма заковыристой задачкой, и я невольно ощущала себя эквилибристом, отчаянно старающимся удержать равновесие.
–Доминика, завещание! – нетерпеливо напомнил мне Тагалдызин, – вы же ко мне не кофейку выпить пришли!
–А вам что, кофе жалко? – едва не ввергла директора в неконтролируемое бешенство я, – ладно-ладно, успокойтесь, я вам всё расскажу. Но сначала разрешите маленькую преамбулу. Как руководителю управляющей компании вам по долгу службы положено владеть информацией о жильцах, так?
–У меня много домов, и я физически не в состоянии знать всех жильцов наперечет, но в целом вы правы, – насторожился Эмиль Ренатович, машинально отхлебывая подостывший кофе.
– В одной квартире с тетушкой проживал человек по имени Интарс и по фамилии… – честно сказать, я собиралась положиться на удачу и назвать девичью фамилию матери Интарса, если это, конечно. она была криво нацарапана под звонком у входа в злополучную коммуналку. Я сталкивалась с огромным количеством нелепых сочетаний, причем Конкордия Жмунь и Ромуальд Бычков – это были еще цветочки, так что в сравнении с приведенными примерами «Интарс Веденеев» очень даже пристойно звучало. Но осуществить свой смелый план мне внезапно помешал Тагалдызин, на чьих собственных ФИО я, кстати, тоже чуть не сломала язык.
–Радзивилл, Интарс Радзивилл, – неожиданно перебил меня директор, – ему принадлежала одна из комнат в шестой квартире… Хотите сказать, что он унаследовал долю Макушевской?
–Ну, предположим, еще никто ничего не унаследовал, – поправила Тагалдызина я, – до истечения полугода с момента тетушкиной смерти, говорить об этом рано, но мне доподлинно известно, что в завещании упомянут именно этот человек. Похоже, он долго окучивал Марианну Андреевну и в конце концов затащил ее к нотариусу. Не знаю, как ему удалось убедить тетушку нарушить слово, данное моей матери, но, с другой стороны, пожилые люди – они, как дети, с возрастом у них притупляется критическое мышление и обостряется паранойя. Думаю, Интарс активно настраивал Марианну Андреевну против нас с мамой, внушал, что мы не заслуживаем наследства, и в результате тетушка сдалась. Представляете, каково было мое возмущение, когда я узнала, что имущество Марианны Андреевны досталось какому-то проходимцу?
–Вы сами сказали, ничего еще никому не досталось, – в унисон мне заметил Эмиль Ренатович, – но я не понимаю, причем здесь я? Это ваше внутрисемейное дело, и я не имею к нему отношения. Оспаривайте волю Макушевской, судитесь с Радзивиллом, добивайтесь отмены завещания… Но по этому вопросу вам необходимо проконсультироваться не со мной, а с адвокатом, так что вы обратились не по адресу. Для меня важно только одно – чтобы эту «нехорошую квартиру» полностью выкупили и привели в порядок. Вряд ли Радзивилл начнет артачиться с продажей комнаты, точнее двух комнат. В отличие от Макушевской, он молодой, прогрессивный человек, и ему нет резона держаться за прошлое. Поймите, Доминика, мне, как и риелторам, абсолютно без разницы, с кем вести переговоры о выкупе доли. Мне жаль, что ваши надежды не сбылись. Я не юрист, но ваши перспективы видятся мне незавидными. Вы Макушевской не родственница, и даже если суд признает завещание недействительным, вам все равно ничего не перепадет. Признаться, мне толком не ясно, на что вы рассчитывали, придя сюда.
–За сегодняшний вечер я неоднократно говорила вам, что вы слишком торопитесь, в том числе, и с выводами, – мягко упрекнула директора я, – но вы упорно не хотите проявлять терпение и постоянно бежите впереди паровоза.
–Хватит с меня ваших шарад! Прекратите переливать из пустого в порожнее! – потерял самообладание Тагалдызин, – пока я не услышал от вас ничего стоящего, а мое время далеко не резиновое.
–Что вы знаете об Интарсе Радзивилле кроме того, что ему принадлежит комната в сгоревшей коммуналке? – хладнокровно спросила я, – почему вы так уверенно полагаете, что он с радостью продаст свою долю?
–А что она, по-вашему, дорога ему, как память? –вскипел Эмиль Ренатович, – не морочьте мне голову! Я в глаза не видел этого Интарса, потому что он практически не живет в столице. Зачем успешному предпринимателю, ведущему бизнес за границей, отказываться от выгодного предложения риелторов? Да он с радостью избавится от этого балласта, особенно, если покупатель не будет скупиться.
–Не хотелось бы вас разочаровывать, – с притворным огорчением вздохнула я, – но вы слишком оптимистично настроены. Если мы с вами так и не придем к консенсусу, то вскоре вас ждет повторение истории с Макушевской, только уже с Интарсом Радзивиллом в главной роли.
ГЛАВА IX
По стремительно наливающимся кровью глазам Тагалдызина я поняла, что если я еще раз устрою «минуту молчания», нервы моего собеседника уж точно не выдержат, и он в полной мере обрушит на меня свой праведный гнев. Затяжные паузы в разговоре регулярно возникали на самом интересном месте и тем самым доводили директора управляющей компании до белого каления, заставляя вскипать от ярости, но, к своему вящему сожалению, я при всем желании не могла назвать себя гением импровизации и потому вынуждена была периодически «подвисать» на особенно сложных моментах. Эмиль Ренатович был, однако, уверен, что я не просто в открытую над ним издеваюсь, но еще и получаю от этого непередаваемое удовольствие, и чем дольше я собиралась с мыслями, тем сильнее накалялась обстановка в кабинете. Я прекрасно сознавала, что подобные игры с огнем, как правило, ничем хорошим не заканчиваются, и если я в ближайшее время не взорву в прямом эфире информационную бомбу, все мои предыдущие «сказки про белого бычка» так и не принесут нужного результата, и офис «Жилсервиса» я вынуждена буду покинуть несолоно хлебавши. Для вдохновения я залпом осушила чашку с кофе, промокнула губы салфеткой и задумчиво накрутила на палец выбившуюся из косы прядь. Да гори оно всё синим пламенем! Я же не резидент на спецзадании, чтобы от моего провала зависели судьбы целых государств, а учитывая, что теперь мне известна настоящая фамилия Интарса (всем фамилиям, кстати фамилия), в крайнем случае я смогу раздобыть его контакты и без помощи Тагалдызина. Нет, я несомненно попытаюсь развить достигнутый успех и сделаю всё от меня зависящее, чтобы вывести Эмиля Ренатовича на откровенность, но и проливать горькие слезы, безутешно заламывая руки, если вдруг что-то пойдет не так, я принципиально не буду.
