– Ужас какой-то! – бесконтрольно содрогнулась я, когда некстати разыгравшееся воображение в красках и подробностях нарисовало мне страшную картину, только что изложенную словоохотливой консьержкой, – уже, наверное, известно, что вызвало пожар? Я так понимаю, очаг возгорания находился в восьмой квартире? Помнится, там проживали в основном неблагополучные семьи…

– Это вы еще культурно выразились, – мрачно усмехнулась женщина, – грешно так о покойниках, но с этими алкашами никакого сладу не было. Дом у нас элитный, квартиры за бешеные миллионы продаются, поэтому и контингент соответствующий – банкиры, предприниматели, деятели искусства, и все они вынуждены были соседствовать с маргиналами. Пьянки-гулянки, драки, шум-гам-тарарам, кому такое понравится? А тараканы? Хорошо, хоть крысы не завелись! Если бы Макушевская, царствие ей небесное, не цеплялась за свою комнату, давно бы уже расселили этот вертеп, а в квартиру бы приличные люди заехали. И никто ведь ее на улицу выгонять не собирался, разные варианты ей предлагали, один лучше другого, но старуха уперлась рогом в землю и всё тут. Мол, в этом доме еще мои родители жили, и я отсюда никуда не съеду, здесь и помру. Хорошая бабка была, язык не повернется о ней дурное слово сказать, но упрямая до невозможности. Все вокруг знали, что она на самом деле голубых кровей, не зря же ее «Графиней» прозвали. До революции ее отцу принадлежала вся квартира, очень состоятельный человек был, но Советская власть с ним церемониться не стала, еле-еле одну комнатенку он для семьи отвоевал. У Макушевской то ли детская травма была, то ли что, но выкупить у нее долю в коммуналке так никто и не смог. Годами ее риелторы обихаживали, но характер у старухи был твердый, как кремень. Настоящая старая закалка, только упрямство «Графиню» и погубило. Согласилась бы продать комнату, жила бы сейчас где-нибудь в спальном районе да носки вязала, могла бы компаньонку себе завести, чтобы та за ней ухаживала… А так что? У остальных погибших родственники нашлись, а тело Макушевской даже из морга забрать было некому, и похоронили ее за государственный счет. И с квартирой теперь ничего не ясно, опечатанная стоит.

– Я немного знала Марианну Андреевну… Сложно поверить, что ее больше нет в живых, – сокрушенно качнула головой я и вдруг, как ужаленная, подскочила на месте, – подождите, так получается, все жертвы пожара были обитателями коммуналки?

–Ну, да, – кивнула консьержка, – боже мой, как деток жалко, совсем крошки, чем они заслужили такую жуткую смерть? Лучше бы их органы опеки из семьи изъяли, видели же, в каких условиях малыши живут, но ничего не предпринимали. Вынесут горе-мамаше предупреждение, та вроде неделю трезвая ходит, а потом опять за свое, и так по кругу. Да и прочие квартиранты, прости господи, недалеко ушли. Студенты вечно гужбанили допоздна, Михалыч хоть и работал, тоже был не дурак на грудь принять, еще один мужик комнату снимал, так он вообще недавно отсидел. Как Макушевская с этим народом уживалась, ума не приложу! Но огонь никого не пощадил, все сгорели!

– А Интарс? – одними губами прошептала я и неподвижно замерла в ожидании ответа, а еще через мгновение внезапно поймала себя на кощунственной по сути мысли. Я до помрачения рассудка боялась услышать, что Интарс разделил печальную участь соседей по коммуналке, но мой страх базировался на сугубо прагматичных соображениях. С гибелью Интарса оборвалась бы единственная ниточка, способная привезти меня к разгадке тайны амулета, и я истово молилась, чтобы в ту роковую ночь мой «дорогой друг» отсутствовал по месту прописки.

– Его не было дома, – поспешила успокоить меня консьержка, – он же постоянно в разъездах, и в Столицу наведывается крайне редко, последний раз, если мне не изменяет память, я видела его прошлой весной. Так вы что, к нему?

– Ну, как бы да…, – неразборчиво промямлила я, параллельно пытаясь переварить достаточно внушительный объем входящей информации, – скажите, а Интарсу сообщили о пожаре?

– Думаю, да, он же собственник жилья, – пожала плечами мой собеседница, – подобными вопросами занимается управляющая компания, меня это не касается.

– То есть в управляющей компании должны быть контактные данные Интарса, так? – возбужденно уточнила я.

– Девушка, а вы ему кем приходитесь? – подозрительно сузила глаза консьержка, – что-то я вас не припомню…

– Я приходила к Интарсу не в вашу смену, – объяснила я, – мы с ним старые знакомые, но судьба развела нас по разным странам. Я хотела бы возобновить наше общение, но потеряла номер телефона, и мне ничего не оставалось кроме, как прийти сюда. Так вы советуете мне обратиться в управляющую компанию?

– Сведения о жильцах запрещено разглашать посторонним лицам, – предупредила меня женщина, – сомневаюсь, что вам пойдут навстречу.

– Попробовать в любом случае стоит, – сдержанно улыбнулась я, – подскажете адрес?

– Возьмите визитку директора, – без энтузиазма протянула мне картонный прямоугольник консьержка, – но я повторяю, вряд ли вам удастся что-то разузнать. У нас в доме полно знаменитостей, и фанаты готовы душу продать за личный номер своего кумира, но частная жизнь наших жильцов неприкосновенна. Интарс, конечно, не звезда, но к нему это правило относится в равной степени.

– Так или иначе, вы мне очень помогли, и я глубоко признательна вам за содержательный разговор – я спрятала визитку в карман и, обуреваемая целым сонмом плохих предчувствий, осторожно поинтересовалась, – скажите, а уже известно, что послужило источником возгорания? Это же не секретные сведения?

– А тут отдельная история, – сходу заинтриговала меня женщина, – поначалу все решили, что кто-то по пьяной лавочке уснул с сигаретой, еще ходила версия о замыкании проводки, но оказывается, огонь вспыхнул не в восьмой квартире, а в шестой, той, что на третьем этаже. Хозяйка шестой квартиры, оперная певица Анна Русова первой почувствовала задымление и вместе с детьми успела выбежать из подъезда прежде, чем огонь перекинулся на перекрытия и окончательно отрезал жильцам коммуналки все пути к спасению. Официально полиция еще не завершила расследование, но Русову уже затравили в прессе –якобы трагедию повлекла за собой незаконная перепланировка в ее квартире.

ГЛАВА IV

Сказать по правде, я бы с радостью продолжила задушевный разговор с общительной консьержкой, но, похоже, та уже и сама поняла, что чересчур разболталась и резко включила «режим вахтера», сходу напустив на себя подчеркнуто неприступный вид. Думаю, что если бы я начала задавать еще вопросы, мне было бы красноречиво указано на выход, и я решила без крайней надобности не обострять обстановку. По большому счету консьержка и так рассказала мне достаточно много, и пусть я пока не знала, как мне использовать услышанное в практических целях, у меня наконец-то появилось четкое направление дальнейших действий, и свой следующий визит я собиралась нанести в офис управляющей компании. Но дьявол, как известно, крылся в деталях: до завершения рабочего дня оставалась всего пара часов, и я справедливо опасалась, что плотный столичный трафик запросто может не позволить мне успеть вовремя, и по приезду на нужный адрес я лишь разочаровано «поцелую» наглухо запертую до завтрашнего утра дверь. Будто назло, солидная вроде бы контора почему-то располагалась у черта на куличках – наверное, руководство специально разместилось подальше от обслуживаемых домов, чтобы недовольные жильцы поменьше бегали с жалобами на протекающие трубы, засоры в канализационных стоках и прочие коммунально-бытовые проблемы. По логике вещей, поблизости должен был находиться относящийся к данному району участок, но я по собственному опыту знала, что мелкие структурные подразделения занимаются в основном устранением аварийных ситуаций, регулярно возникающих в объектах кондоминиума, и получить интересующие меня сведения возможно только в головном офисе, где хранится вся рабочая документация. Я была полностью согласна с консьержкой, уверенно спрогнозировавшей очень высокую вероятность отказа в предоставлении жизненно необходимой мне сейчас информации об Интарсе, однако, если в сложившихся обстоятельствах и существовали какие-либо окольные пути, я о них, к сожалению, ни сном, ни духом не ведала, а значит, и выбирать мне было не из чего.