Первая — огнеупорная сталь, с максимально растянутым астральным телом, вторая — ускоряющее магические процессы Белое Дерево, завезенное из Хиама и стоящее одной заоблачной суммы и двух десятков перерезанных глоток посредников и исполнителей, третья — из того же камня, что и стены, при должной обработке не пропускающего энергию вовсе, напрочь замораживая движение Силы, четвертая — из костяной крошки одного из животных, обитающих в Проклятом лесу: этот стол начисто высасывал энергию из всего, что его касался.

Под потолком висели восемь мощнейших световых шаров — в данный момент светил только один, и в четверть силы к тому же, но порою разогнать тьму было тяжело даже задействованным на полную мощность восьми. От пола в правой, свободной от каких-либо предметов, части комнаты исходило тусклое синеватое свечение. «Круг» — всегда требовал особого с собой обращения, никакими дополнительными мерами предосторожности пренебрегать не следовало.

В этот момент два из четырех столов были девственно чисты. На столе, сделанном из Белого Дерева, стояло несколько герметично закрытых сосудов, но сегодня обращать на них внимания Хасат не собирался: время не подошло.

Он стоял рядом с каменным столом, именно при его непосредственном участии, обеспечивающем практически стопроцентное отсутствие приходящих извне эманаций, проделывалась большая часть экспериментов. На идеально гладкой, коричневой с красноватыми прожилками, поверхности стояли двенадцать крошечных стеклянных сосудов — высота каждого не превышала пяти сантиметров. Десять пузырьков были наполнены — всякий примерно наполовину — прозрачной, как слеза, жидкостью, одиннадцатый содержал густую красноватую жидкость: с равным, и одинаково ошибочным, успехом ее можно было принять как за кровь, так и за вино какого-нибудь элитного аанского сорта, двенадцатый был пуст.

Сосредоточившись — малейшая ошибка могла обесценить несколько недель упорного труда, — маг принялся за работу.

Распечатав пару пузырьков, он соединил жидкости в одном из сосудов, тут же плотно прикрыв его пробкой. Прошла секунда: со дна поднялось несколько пузырьков, какие-то песчинки выпали в осадок, наконец, дождавшись завершения цикла — слегка помутневшая в середине жидкость вернула себе исконно прозрачный цвет, — Хасат резким движением свинтил крышку и, наклонив пузырек над пустым сосудом, всего один раз коснулся его указательным пальцем. Одинокая слезинка разбилась о стеклянное дно. Теперь пришлось закупоривать сразу два пузырька. На самом деле в лабораторных условиях такая осторожность обязательной не была: тут в зелье не могло попасть ничего лишнего, но ни одной весомой причины бороться со старой и весьма небесполезной привычкой инар не видел. Отставил оба пузырька в сторону: один был пуст, а жидкость, содержащаяся в другом, из концентрата жизненной энергии превратилась в сильнейший яд, являвшийся важнейшим компонентом для множества других зелий.

В следующие пять минут процедура смешивания была повторена еще четыре раза, к первой капле концентрата, который теперь следовало называть «сгущенным», присоединилось еще четыре. Тем не менее, жидкость все еще оставалось ядом — совершенно иного рода, чем отходы в других пяти сосудах, но одинаково вредным для здоровья, хотя в этом случае все еще было поправимо. Привычным движением свинтив крышку, Хасат смешал пять капель «сгущенного» концентрата с жидкостью из единственного не использованного пока пузырька. Через мгновение, слившись с концентратом, жидкость приобрела кристальную прозрачность. Завершая процесс, маг проверил зелье на плотность. Поднесенная к огню ватка быстро посинела, но, к сожалению, без какого-либо намека на фиолетовый.

Хасат поморщился: зелье в очередной раз получилось не очень сильным. Он даже не стал менять этот пузырек на более слабый, заранее приготовленный для сегодняшней встречи: силы в них было примерно поровну.

Положив флакончик в карман, Хасат бросил взгляд на часы. Рассмотреть это чудо аанской магии более подробно ему не давала гордость. Сам он собирать что-нибудь подобное не стал бы и пробовать, — такие игрушки делали только в Аане. Не было заклинаний способных создать подобное чудо. Для этого нужно было быть не столько магом, сколько ювелиром. Сложность заключалась не в умении заучивать, «вспоминать» и контролировать заклинания, — «технические» заклятия наоборот были самыми простыми, — а в том, чтобы наложить каждое из множества под правильным углом.

«Прибор» — так аанцы называли свои изделия. Закрепленное в изящной работы легкую серебряную оправу стеклышко, составленное из множества мельчайших частей, было разделено крошечными черными палочками на двенадцать крупных промежутков — часов, и шестьдесят мелких — минут. Чуть больше, чем наполовину, стеклышко было заполнено тускло светящимся золотым туманом: ровно семь часов.

Встреча назначена на восемь, — у него еще было минут тридцать. Если уж он дорвался, наконец, до собственной лаборатории, может быть, заняться еще чем-нибудь: как раз пару дней назад ему пришла интересная мысль об усовершенствовании щитового амулета…

В дверь постучали. Все правильно, раньше семи Тос не стал бы его беспокоить. Да и позже бы не стал, если причина не была достаточно важной. Выйдя из лаборатории, Хасат прикрыл за собой дверь: никаких дополнительных заклятий накладывать не требовалось — эту дверь только он мог открыть.

Приветствуя хозяина, Тос поклонился. Чернокожий гигант с голым торсом и лысым черепом всем видом выражал смирение, несмотря на свой гигантский рост, умудряясь смотреть на хозяина снизу вверх, как и подобает рабу. Покоящийся на груди рабский ошейник — десяток переплетенных тонких цепочек, каждая из которых несла в себе собственную силу, прочно подчинял непокорную душу воле хозяина. При приближении Хасата магическая вязь ожила: беспокойно позвенев, ошейник вскоре затих, — хозяин был опознан.

— Что там у тебя? — спросил Хасат.

— К вам пришли, хозяин, — не поднимая глаз, ответил Тос, — маг. Сказал, инар Талик. В гостиной.

А вот это уже интересно. По идее, Талику в Туалоне делать нечего, молодой человек — Хасат считал молодыми всех, кого сам был старше больше чем на полвека, — в недалеком прошлом изволил «крысятничать» от родного Ордена и, на взгляд Хасата, еще легко отделался.

— Проводишь его в нижний кабинет, минут через двадцать, — Хасат справедливо полагал, что ожидание пойдет Талику на пользу.

По окончании срока в дверь деликатно постучали. Сидящий за столом Хасат, выждав положенную паузу, откликнулся:

— Входи.

Дверь открылась, Талик вошел. Несмотря на внешнее спокойствие, гость волновался: двадцать минут ожидания сделали свое дело. Сесть Талику Хасат не предложил. В ущерб изящности, намек был на диво прозрачен.

— Ваше могущество…

— К делу, — перебил его Хасат, — и я искренне надеюсь, что оно достаточно важное, иначе…

— Да-да, я все понимаю. Я… э-э… у меня и в мыслях не было нарушать наложенные ограничения, и уж тем более я ни в коем случае не стал бы беспокоить вас по пустякам. И должен заверить…

— К делу, — повторил Хасат. Голос он не повысил, но интонацию слегка изменил.

— Четыре дня назад на вверенной мне территории произошло несколько событий…

— Аж несколько, — усмехнулся Хасат, ему с трудом верилось, что в Лиге может произойти хоть что-то интересное. Впервые за время разговора во взгляде Талика отразилось недовольство. Наконец-то, — подумал Хасат, — теперь с ним можно будет нормально разговаривать. Лизоблюдов Верховный Инар не любил значительно больше, чем нахалов. Хотя и нахалов тоже не любил.

— Два события, — четко отрапортовал Талик. — Первое: днем ко мне заявился один мой помощник для мелких поручений и рассказал, что у его приемной дочери прорезался магический дар. Причем произошло это весьма необычным образом: она как-то сумела трансформировать свою руку и с помощью получившегося оружия нанесла отчиму травму.

— Направленная мутация, — сразу сказал Хасат, — для самораскрытия, конечно, необычно, но — ничего невозможного.