По команде Дамори солдаты синхронно развернулись лицом по направлению к Рубежу и двинули в путь. Лафре с остальными курсантами смотрел им в спины взглядом, в котором были соединены зависть, страх и любопытство. Большинство курсантов не могли дождаться того дня, когда примерят солдатскую экипировку и направятся в легендарную Низину, про которую сложено столько сказаний. Некоторых, правда, бросало в дрожь от мысли о долгом, словно несколько жизней, спуске на ядовитое дно под столицей. Каждый юноша Амплерикса, достигший двадцати одного года, мог явиться на сборы в деревню Кай-Ур, где решался вопрос, станет ли он курсантом Вильдумского отряда, а затем и солдатом сроком на пять лет. Служба в Вильдумском отряде была делом добровольным, ибо не все мечтали попытать судьбу и спуститься в Низину, уповая лишь на один мешок с воздухом, защищающий легкие от губительных паров той мрачной местности. И все же отбоя от желающих остаться в деревне Кай-Ур не было – кто-то считал честью нести службу в Вильдумском отряде, а кого-то привлекало щедрое вознаграждение и освобождение от налогов после отставки. Штатный состав отряда не превышал сотни солдат, в то время как число кандидатов было многократно больше. Претендент на то, чтобы стать курсантом, с завязанными глазами запускал руку в большую железную бочку и зачерпывал пригоршней насыпанные туда засушенные желтые и черные листья деревьев. Если черных листьев, которые вытащит претендент, было больше, чем желтых, молодой человек в тот же день мог остаться в деревне Кай-Ур, чтобы стать курсантом. В бочке, как и на деревьях, преобладали желтые листья, и поэтому основная часть кандидатов после жеребьевки отправлялась восвояси.

– Морус! Морус! – подбежал Лафре к курсанту, с кем сидел на тренировочной поляне, когда шеренга солдат скрылась из виду.

– Чего? – обернулся к Лафре молодой коренастый парень.

– Будь другом, поупражняйся со мной на мечах, – заискивающе попросил Лафре.

– Тебе зачем? – недовольно бросил ему Морус. – Все утро меча из рук не выпускали. Тебе мало?

– Мало, – невозмутимо ответил Лафре. – Я заметил, что у тебя техника владения мечом на высоте, ты с ним управляешься, точно это перышко. Мне бы у тебя поучиться.

– Ну, – почесал затылок подобревший от комплиментов Морус и бросил: – Можно и поупражняться, раз тебе надо.

Лафре довольно подмигнул Морусу и побежал к казарме, где хранились тренировочные мечи, чтобы захватить оттуда оружие для себя и товарища.

Морус и впрямь непревзойденно обращался с мечом, что немного диссонировало с его кажущейся на первый взгляд неповоротливостью. Высокий и изящный Лафре порхал вокруг Моруса, пытаясь увернуться от его ударов, но то и дело меч курсанта касался Лафре, давая понять, что будь эта битва настоящей, юноша уже лежал бы на земле в луже крови, в которой отражались бы висящие в темном небе огненные шары. Вконец изнуренные, Морус и Лафре кивнули друг другу в знак того, что тренировка подошла к концу, и выронили мечи из рук.

– Надо б пойти окунуться. – Морус взглянул в сторону небольшого пруда возле сарая. – А потом накормить нивенгов. Сегодня мое дежурство.

– Окунись, – ответил Лафре, – а я домой.

– С тебя пот ручьями стекает, – поморщил нос Морус. – Тебе б вымыться…

– Вот именно, что пот, – улыбнулся Лафре и, хлопнув курсанта по плечу, бодрым шагом пошел прочь.

Морус непонимающе пожал плечами и поплелся к пруду. Проходя мимо сарая, он посмотрел в щель между досками, из которых было сколочено дряхлое строение, – четверо нивенгов сидели на полу, прикованные цепями к стоящему посреди сарая столбу, и смотрели в никуда пространным взглядом. Корона старалась контролировать численность нивенгов в Низине, чтобы их было ровно столько, сколько требовалось для выполнения каторжного труда по сбору семян. Всякий раз, когда женщина из нивенгов втайне производила на свет мальчика, солдаты Вильдумского отряда спускались в Низину и прижигали новорожденного – каленым железным стержнем касались гениталий младенца, навсегда лишая его способности к совокуплению. Репродуктивными были лишь несколько мужчин-нивенгов, которых еще мальчиками отбирали у матерей, поднимали из Низины на поверхность и держали в сарае в деревне Кай-Ур. Когда возникала необходимость в новом рабе, солдаты Вильдумского отряда по распоряжению Гальера Аберуса спускались в Низину, отыскивали подходящую женщину из нивенгов, поднимали ее на поверхность и доставляли в Кай-Ур, где бросали ее в сарай, в котором содержались репродуктивные нивенги. Там и должен был состояться акт любви. Неоскопленные нивенги были превосходными любовниками, отличались недюжинной мужской силой и природной тягой к продолжению своего рода. Забеременевшая женщина содержалась в соседнем сарае, пока не производила на свет ребенка, которого нельзя было отличить от обычного человека, если бы не кожа, покрытая черным узорным рисунком. Если рождался мальчик, младенца прижигали и, оскопленного, отправляли вместе с матерью обратно в Низину, где он и рос, превращаясь со временем в рядового собирателя семян. Истории Амплерикса были известны случаи, когда женщины из нивенгов беременели прямо в Низине, и им удавалось укрыть свое новорожденное дитя от взора Вильдумского отряда и воспитать его как полноценного мужчину. Бескрайняя, мрачная, опасная, окутанная едким туманом поверхность Низины была неважным полем боя для солдат отряда, у которых было слишком мало времени и воздуха в мешках, чтобы в этой тьме отыскать беглянку и отобрать у нее ребенка. Заветной мечтой мальчика, спасенного матерью от каленого железа, было выбраться из Низины на поверхность и дать себе шанс прожить нормальную жизнь под видом обычного деквида. Выдать такого нивенга мог лишь слабо различимый, но все же заметный глазу черный узорный рисунок по всему телу, оставшийся в память о том, что у их предков, мерсеби, когда-то была непробиваемая чешуя. Впрочем, и этот предательский признак, выдающий шестую ступень, можно было скрыть – помогал в этом сок диетры. Те нивенги, которым посчастливилось раздобыть немного сока, втирали его себе в кожу, и черные узоры уходили. Уходили ненадолго, и вольные нивенги боялись рокового момента, когда сока не найдется, и кожа начнет вновь обретать ненавистный беглецу черный рисунок. Разоблаченного нивенга немедленно прижигали и ссылали обратно в Низину. Если же он успел обзавестись семьей, вместе с ним в Низину отправлялся и его несчастный ребенок. Несчастный и ничего не ведающий о том, кем он в действительности является, ведь на поверхности отец заботливо обтирал малыша соком диетры, сохраняя в тайне истинное происхождение ребенка, даже и не помышлявшего о том, что он нивенг, а не деквид, которым привык считать себя всю свою жизнь.

Нервно потирая ладони, Лафре поднялся на порог роскошного дома Итуса Сирой, где сегодня по просьбе Гальера должны состояться повторные смотрины. Из-за двери доносились голоса, среди которых Лафре узнал голос отца. Выдохнув, Лафре толкнул дверь и зашел в дом. В просторной гостиной сидели толстый Итус, его такая же необъятная жена и Хельда – тридцатилетняя уродливая старая дева, которую Итус безуспешно пытался выдать замуж последние несколько лет. Напротив семейства на длинном диване располагался Гальер, который громогласно смеялся над какой-то шуткой Итуса. Заметив сына, он метнул на него недовольный взгляд и указал на место рядом с собой.

– Мой сын необязательный, – обратился Гальер к Итусу, – но в целом неплохой парень.