Плебры всегда располагали огненные шары в небе над столицей так, чтобы их тепло обходило Морозную рощу стороной. Там, на задворках дворцовой территории, в вечных студеных сумерках, разбавленных слабым свечением миниатюрных холодных фонарей, не переставая падал невесомый снег, укрывая тонким белым пледом ветви и листву деревьев и щекоча Эксиль. Эксиль, этот небольшой цветок, был похож, как и диетры, на розу, вот только ростом не выше десятилетнего ребенка. Он колыхался и извивался на мягком черном стебле, вертя под бесконечным легким снегопадом своим мерцающим бутоном из стороны в сторону, точно любопытный младенец, вот-вот научившийся самостоятельно садиться в своей колыбели и желающий познать мир. Калирия безмерно любила Эксиль, несмотря на необходимость еженедельного мучительного кормления. Она обнимала маленький, вечно подернутый свежим инеем, цветок Эксиля, ласково проводила пальцами по его лепесткам, которые, как ей часто казалось, смотрят на нее и просят не уходить так скоро.

Сейчас девочка вышла из кибитки и слабыми шажками направилась к Эксилю. За собой она оставляла неглубокие следы на тоненьком снежном покрывале, укрывавшем землю Морозной рощи. Эксиль затрепетал, вытянулся и стал мотать бутоном по сторонам, точно ища несуществующими глазами Калирию.

«Здравствуй, Эксиль! – улыбнулась она цветку, приблизившись к нему вплотную. – Ты скучал по мне?»

Могло показаться, будто Эксиль кивает ей бутоном в ответ, хотя нельзя было исключать, что он просто учуял пищу и поэтому так взволновался. Раскрыв бутон, он распушил нежные алые лепестки, и на их внутренней поверхности блеснули в слабом свете фонарей несколько небольших белых клыков. Калирия, все так же улыбаясь, нежно потрепала Эксиль по бутону, а потом, почти неслышно вздохнув, поднесла руки к шее и аккуратными медленными движениями стала разматывать Королевский шарф. Проведя ладонью по обнаженной шее, она нащупала на коже шероховатые, едва ли заметные со стороны, следы запекшейся крови и поморщилась. Эксиль тем временем трепетал и, казалось, даже шипел, хлопая бутоном так, как разевает клюв птенец в ожидании червячка, принесенного мамой в гнездо на обед. Калирия нагнулась к цветку, прикрыла глаза, а в следующее мгновение ахнула, когда Эксиль резким броском, точно кобра, впился ей в шею своими мелкими зубами. «Нет, нет, Эксиль, – тихо забормотала девочка, – чуть-чуть правее, ты отсюда в прошлый раз пил». Ручкой она постаралась тихонько отцепить бутон от себя, но Эксиль крепко присосался к ее шее и жадно глотал кровь девочки, как древний вампир, который не оторвется от жертвы, пока не насытится. «Ну ладно, ладно, кушай отсюда, раз ты такой», – снисходительно сказала Калирия тоном, с каким маленькие девочки грозят пальчиком нашкодившим непослушным куклам.

Вскоре Эксиль отодвинулся от девочки и сделал несколько неуверенных движений бутоном. Затем он внезапно застыл, будто еще несколько мгновений назад не изнывал от голода и не шипел, требуя свежей пищи здесь и сейчас. Калирия поднялась во весь рост, медленно обмотала шею Королевским шарфом, чтобы остановить кровь, и обернулась. Ее отец стоял, облокотившись на тонкую ветвь игура и скрестив руки на груди. Все это время он с грустью во взгляде наблюдал за привычной картиной: его любимая и единственная дочь отдает частицу себя прожорливому созданию, защищающему Амплерикс. Калирия с любовью во взгляде посмотрела на своего отца. Ему не было и сорока лет. Он был высок и хорошо сложен. Его пронзительные коричневые глаза часто были прищурены, будто он пристально за чем-то наблюдал, прямо как сейчас, в Морозной роще. Несколько тонких морщин не прибавляли ему возраста, или же он выглядел моложе своих лет благодаря густым волосам цвета жареного каштана, которые спадали на скулы, делая лицо необычайно острым и выразительным.

Калирия унаследовала внешность матери. Ее синие глаза с неутомимым любопытством оглядывали пространство вокруг, а длинные, будто окрашенные ледяным пеплом волосы, многочисленными ручьями небрежно рассыпались по ее спине.

– Пойдем обратно во дворец, папа? – Калирия коснулась пальчиками его руки и вопросительно посмотрела на отца.

– Да, – задумчиво кивнул он, а потом наклонился к девочке и, прижав ее к себе, спросил: – Тебе не холодно?

– Мне не холодно, отец. Пойдем обратно, я очень хочу спать.

– Как и всегда после кормления, – с тревогой в голосе сказал он.

– Еще не полдень?

Отец вытащил из кармана белых брюк крошечный эспир, эту хрустальную изящную спираль, и поднес к глазам. В нижней части эспира горело, пульсируя, сочное зеленое пятно, приятное мерцание которого лилось в темноту Морозной рощи. Плебры нечасто контролировали запускаемые в небо шары, а поэтому те нередко так и висели в небосводе, не давая жителям понять, утро сейчас на дворе или вечер. Так и горели они, пока не потухали и не сменялись новыми свежими пылающими сферами. И только эспир помогал жителям Амплерикса разделять утро от вечера, а ночь ото дня.

Эспир был создан Магами тысячи лет назад. Он представлял собой небольшую хрустальную спираль, по которой можно было определить время суток. Ранним утром любой эспир светился слабым зеленым оттенком у самого основания. По мере того, как день отвоевывал свое место в сутках, световое пятнышко поднималось по спирали эспира все выше и выше, становясь изумрудно-желтым в преддверии полудня, окончательно наливалось желтизной днем, обретало приятную синеву ближе к вечеру и наконец разливалось у самой верхушки спирали темно-красным свечением с наступлением ночи. Эспиры были не у всех, так как стоили они недешево. Одним из самых больших и красивых по праву считался эспир, возведенный на Живой площади в Триарби – то была завораживающая своей элегантностью спираль высотой в два, если не три, человеческих роста. Эспир на Живой площади был таким внушительным, что по нему ориентироваться во времени могла значительная часть столицы, просто выглянув из окна; поэтому большинство жителей Триарби предпочитали не тратить лишние монеты на персональные эспиры, особенно учитывая, что срок службы эспиров редко превышал год-полтора – период времени, в течение которого лунный хрусталь, из которого изготавливались эти чудные изделия, был способен определять время суток.

– Судя по цвету, – сказал отец, не отрывая взгляда от спирали, – полдень вот-вот наступит.

Он убрал эспир обратно в карман, взял дочь за ручку, и они побрели к выходу из Морозной рощи.

Стоило отцу с дочерью шагнуть на лестницу, ведущую в королевские покои, как в небо столицы со стороны Морозной рощи взмыл столб бордовой пыльцы, невесомые частицы которой взвивались вверх, будто молодой тонкий смерч. Так случалось всякий раз, когда получивший положенную ему еженедельную порцию королевской крови Эксиль распускал свой бутон и извергал из него столб своей пыльцы в небо, питая защитный пояс орбиты Амплерикса и защищая планету от живших в космосе мерсеби.

Деревня Кай-Ур стояла на самом краю Медистого плато. Фраза «на самом краю» не красит большинство мелких населенных пунктов. К Кай-Уру это не относилось, ибо в данном случае речь шла о западной, а не восточной части Медистого плато. А значит, рядом сама столица.

Жизнь в Кай-Уре в этот день не отличалась от жизни в день предыдущий. Там, где учатся и тренируются солдаты, царствует четкий распорядок. А чем четче распорядок, тем и жизнь монотоннее.