Подогнал заводскую ремонтную бригаду с удвоенным составом. Каждый день в две смены, по шестнадцать часов. За две недели управились. Убитая обшарпанная «трёшка» превратилась в светлые хоромы. Соседям не понравилось. Написали анонимку в «народный контроль». Главный инженер металлургического завода – человек в городе немаленький; проверять явился замначпред нарконтроля лично. Пожал руки Ванчукову с Нечистым, выстроившимся у двери:

– Ну, показывайте, что ли…

Прошёлся по небольшим комнатам, заглянул на кухню, в ванную, в туалет. Поскрипел пальцем по новой чешской сантехнике, улыбнулся электрическим розеткам, расположенным по совсем новой моде, прямо над плинтусами. С одобрением кивнул на здоровенный газовый бойлер в ванной и чудные смесители без поворотных кранов, с одной длинной ручкой. Вышел на маленький балкон, задрал голову на свежевозведённый крытый навес. Сергей с Нечистым ходили вслед.

Остановился. Повернулся.

– Иван Иваныч, ну что же вы… Я бы для себя сделал побогаче. Подороже. А то не по чину Сергею Фёдоровичу такой «эконом».

И, на этот раз, Ванчукову:

– Не беспокойтесь, Сергей Фёдорович. Никаких нарушений не вижу. А то, понимаешь, всяким тут зависть глаза ест. Развелось этих писунов… – и пару непечатных сверху добавил. Для ясности.

Быстро переехали – дома в трёх кварталах один от другого. Купили даже немного новой мебели, непонятно зачем – буквально несколько месяцев спустя пришлось в спешке собираться за границу. Едва-едва успели найти приличную молодую семью с совсем маленьким ребёнком; квартиру им оставили бесплатно, что называется, «за присмотр».

Египетский вояж Изольда переносила стоически – понимала, Сергею обратного хода нет. Сибирячка; жара поначалу изматывала, лишала сна. Спасали кондиционеры, но те были старыми, ещё начала шестидесятых годов, жрали море электричества, страшно гудели и дули ледяным ветром; отрегулировать не было никакой возможности. Заняться Изольде было нечем: утром отправила мужа и сына, днём – жди сына, вечером – приедет муж. Станет совсем скучно – тогда убирай квартиру. Сто двадцать квадратов в двух уровнях уборку любили. Как раз – когда закончишь второй уровень, глядь, а на первом уже пора снова начинать. При встречах в лифте Изольда с грустью посматривала на соседку-венгерку, которая держала домработницу и к тому же нашла себе работу в городе наравне с мужем.

Единственным развлечением был поход по магазинам. Но тут две проблемы: нет денег – раз, и строгий консульский запрет для жён на передвижения по городу в одиночку – два. Город восточный, времена неспокойные. Может произойти всякое.

– Встречаетесь обязательно втроём, нанимаете такси и едете, – сказали в консульском отделе на инструктаже.

– А почему втроём? – изобразив дурочку, поинтересовалась Изольда.

– Так принято, – железобетонно ответила помощница консула.

«Гаремом» в город выбирались обычно раз в неделю, в основном на рынок. Цены на продовольствие на базарах отличались от магазинных в меньшую сторону раза в полтора, а то и в два. Двое, Изольда и Света Николаева – жена замдиректора советской «виллы», вместе ездили постоянно. Третье место было вакантно, кандидатуры раз от раза менялись. Николаева оказалась жутко полезна тем, что знала нескольких «жён», чьи местные мужья работали таксистами.

– Упаси боже снимать такси на улице, – в первую поездку учила Изольду Николаева, – хрен пойми, кого снимешь и как с ними разговаривать! Наши-то, наши, по-русски понимают! Правда, Лизимба? – хлопнула она с заднего дивана по спине широкого в плечах плохо выбритого брюнета за рулём поезженного «фиатика».

– Прафда-прафда! – с потешным акцентом засмеялся тот. – Жына рюския, дети рюския, сам я рюския! Прафда-прафда!

– Вот, – продолжала Света Николаева, – сам знает, куда везти, сам всё понимает. И сумки с собой таскать не надо: купили что, в багажник положили, дальше шопиться пошли. Не украдёт…

– Зачиемь обижаэшь? – делано обиделся «рюския» таксист Лизимба.

– Да ладно тебе, Лизимба! – засмеялась Николаева. – Сам ведь знаешь, были случаи. Вот буквально три месяца назад. Сняли бабы такси. Поехали одежду покупать, при деньгах как раз были, мужья отпускные к зарплате получили. Насовали шмотья всякого полный багажник. Потом из лавки выходят – а таксиста с их покупками и след простыл.

– Искали? – спросила Изольда.

– Кого? Таксиста? Да разве его найдёшь?! Таксишные «фиатики» тут все на одну морду. – И, склонившись к самому уху Изольды, прошептала: – Да и эти ухари тоже.

– Да ладно тебе… – прошептала Изольда в ответ. – Наши-то девчонки своих мужей от других отличают!..

– Вот пусть они и отличают! Им положено! – громко нагло сказала Николаева. – А нам так и даром не сдалось!..

– Весело тут, Иза! Возят на «мерседесе», живём в пентхаусе, а денег нет. Вот до чего проклятый капитализм людей доводит… – говорил Сергей Фёдорович.

– Это не капитализм, Серёжа! – отвечала жена, вспомнив мультик про Винни-Пуха и Пятачка, ходивших в гости к Кролику, – «это кто-то слишком много ест»!

– Ну да, аппетиты ГКЭС неуёмны. Ничего, и это переживём.

Покойная мама за ближневосточной суетой Изе не то чтоб забылась, но, что ли, отпустила. Больше не снилась. Жить не мешала.

После спешной эвакуации женщин и детей Сергей Фёдорович остался в той же квартире. В «уплотнение» к нему подселили Юрия Палыча Беляева. С ним Ванчуков отработал на Донбассе лет пять-шесть, только Юра был с другого завода. «Конкурирующая фирма», – смеялся Палыч. Поскольку жили теперь вместе, то и на завод ездили вместе. Сергей Фёдорович от водителя отказался, а машину оставил. Сам он ездить за рулём не любил – мешала близорукость, а Юр Палыч, напротив, и в Союзе был заядлым автомобилистом.

– Ну как тебе «мерс»? – спросил Ванчуков развалившегося за рулём Беляева в тёмных очках «рэй бан», когда они в первый раз утром вместе ехали на работу.

– Издеваешься?! Да мне такой собственный даже в эротическом сне не светит!

Местный запретный колорит начали осваивать с похода в ночной клуб, вроде как для смотрения танца живота. Ничего особенного в танце не было. Стробоскоп лупил по глазам, долбанутая на всю голову восточная музыка гремела невыносимо. Ада что-то кричала Сергею на ухо. Для Юр Палыча, чтоб ему было не скучно, Ада привела коллегу, латышку Мирдзу из ГКЭС. Посидели с час, блёстки и пляски впечатления на мужчин не произвели. На женщин тем более. Приехали домой. Быстро организованно целеустремлённо напились. Места в квартире было много, никто никому не мешал.

Наутро, после приготовленного Адой и Мирдзой чудесного завтрака, пока Юра на «мерсе» развозил дам по домам, Сергей валялся в гостиной на диване в одних трусах под похрюкивающим кондиционером и размышлял о жизни. Просто настроение подобралось соответствующее.

Чувствовал ли он что-то к Аде? На этот вопрос Ванчуков ответить бы честно не смог. С одной стороны, миловидная тридцатилетняя женщина, годящаяся Сергею Фёдоровичу в дочери – уж, по крайней мере, моложе его собственной дочки Ирины – откликалась в нём странной смесью вожделения и умиления. Ада была воспитанна, начитанна, лупила практически «синхрон» с бешеной скоростью. С ней было забавно. Но ведь правда-то заключалась в том, что ещё позавчера Сергей вообще не мог подумать, что между ними случится вот такое и случится именно так. Поэтому, с одной стороны, у него стало тихо проявляться нечто, похожее на чувство долга перед миловидной, нежной, немного неуклюжей девочкой. А с другой – ему было глубоко безразлично.

Он как-то – по-прозекторски, по-препараторски – отстранённо вспомнил, как начиналась «их история с Изольдой», и невольно поморщился. В названии истории с Изольдой было одно лишнее слово. Теперь, двадцать лет спустя, он твёрдо знал, какое именно: «их». Может быть, та история действительно имела отношение к Изольде; да, может быть. Но – к нему? Определённо нет. И если б не Олик, то никакой бы истории не случилось. То была не его история, то была случайность.