Литмир - Электронная Библиотека

3.

Из всех упомянутых и подобных им историй возникает соблазн сделать вывод о том, что человеческая природа неизменна. Альтернативный вариант – тезис о том, что общества не помнят ошибок истории, а вот отдельные люди – да. Дети тех людей, которые справились с тестом Дункера со свечой, не имели никаких преимуществ, когда они сами в первый раз столкнулись с тем же тестом. Но решив его единожды, они уже никогда в нем не ошибались. Также и те инвесторы, которые погорели во время тюльпаномании, вряд ли стали бы вкладывать деньги еще раз в какое-нибудь весьма рисковое предприятие, но их потомки вполне могли вложиться в пузырь доткомов.

Различие это весьма существенно. Мы не можем преодолеть человеческую тягу к использованию «увеличительного стекла». Всегда будут такие моменты, когда мы, зациклившись на чем-то второстепенном, будем совершать неправильный выбор. Но даже самые ревностные защитники могут пересмотреть свои позиции, если им помочь увидеть нужные нюансы проблемной ситуации, – то есть если они произведут «перекадровку», изменят угол зрения на проблему. Возьмем пример с недавним глобальным финансовым кризисом. И хотя впоследствии больше всего обсуждался вопрос, какая реакция была бы наилучшей, гораздо более важным был вопрос о том, почему он вообще случился. Проницательный ответ был дан одним из самых больших сторонников свободного рынка.

23 октября 2008 года Алан Гринспен был приглашен выступить перед комитетом американского конгресса со своим анализом истоков кризиса. До 2006 года, в течение почти двух десятилетий, Гринспен был председателем Федеральной Резервной системы. Удерживая низкими процентные ставки и тем самым поддерживая активные темпы экономического роста и благосостояния на всем протяжении 1990-х и 2000-х годов, он заработал себе хорошую репутацию. Тогда же, когда кредитные рынки оказались в глубокой стагнации, а банки начало лихорадить, Гринспена пригласили в комитет предложить свое объяснение происходящих событий. Заявление Гринспена Генри Ваксману, конгрессмену-демократу от Калифорнии и председателю комитета, было весьма показательным:

Гринспен: Я имею в виду, что я обнаружил дефект. Не знаю, насколько важный и насколько устойчивый. Но он меня расстроил. Но если я могу – если позволите – ответить на этот вопрос…

Ваксман: Вы обнаружили дефект в реальности?

Гринспен: Дефект в модели, которую я воспринимал как критически важную, фундаментальную действующую структуру, которая и определяет, как устроен мир, так сказать.

Ваксман: Иными словами, вы обнаружили, что ваша картина мира, ваша идеология неверны. Они не работают.

Гринспен: Именно так. Именно это и стало причиной испытанного мной шока, поскольку все это значило, что сорок лет, а то и больше, я жил с полным убеждением, что она прекрасно работает.

Этим своим замечанием Гринспен выказал свою готовность скорректировать свое восприятие мира под воздействием новых фактов. Обнаруженный им дефект касался вопроса о том, насколько эффективно были способны банки оценивать риски. Одно из его ключевых положений состояло в том, что все имеющие свой собственный интерес организации (и инвестиционные банки в особенности) способны обходить стороной вредоносные события, поскольку подобное поведение было как раз в их интересах. И как раз не недостаток личной заинтересованности положил их на обе лопатки в 2007, а неспособность распознать риски.

В своем выступлении Гринспен отметил:

Исходя из моего опыта, который у меня немалый – за плечами 18 лет работы в государственных регулирующих органах и столько же в частном секторе, и особенно 10 лет проведенные мною в крупном международном банке, – специалисты по кредитованию, работающие в банках, знают гораздо больше о рисках, связанных с людьми, которым банки через них одалживают деньги, чем самые продвинутые сотрудники Федерального Резервного банка.

Однако инструменты, которыми пользовались эти сотрудники, были больше похожи на увеличительное стекло, чем на зеркало. Гринспен продолжал:

В последние десятилетия значительный прогресс пережили области управления рисками и система ценообразования, в которых применялись лучшие идеи математиков и финансовых экспертов вместе с развивающимися компьютерными и коммуникационными технологиями. За открытие модели ценообразования, которая лежит в основании продвижения рынка деривативов, была присуждена Нобелевская премия. Эта современная парадигма управления рисками десятилетиями не теряла своей актуальности. Однако вся теоретическая конструкция летом прошлого года рухнула из-за того, что исходные данные, использованные во всех моделях по управлению рисками, покрывали только два последних десятилетия – период эйфории. Если бы модели учитывали исторические периоды депрессий, требования к капиталу были бы гораздо выше, и финансовый мир, как я считаю, был бы сейчас в гораздо лучшей форме. (Курсив мой – Э.Н.).

Ошибка, на которую указал Гринспен, была точь в точь такой же, что совершили еще в 1990-е Джон Меривезер со своей командой LTCM, а также что за декаду до этого обнаружили во всех нас Тверски и Канеман. Мы склонны концентрировать свое внимание на ближайшем прошлом в ущерб более глобальной картине реальности. Признание этого – первый шаг на пути разрешения проблемы.

Гринспен, правда, ограничился довольно мягкой критикой. Проблема заключалась не только в том, что в банках мир воспринимали через увеличительное стекло. Подобная поведенческая стратегия закреплялась системой дополнительных развиваемых стимулов и институтов. Можно написать целую книгу (что, собственно, и делали неоднократно) об институциональных структурах, которые приковали людей к этой системе мышления тем, что вознаграждали их финансово за те решения, которые не несли в себе личных финансовых рисков. И хотя основное бремя потерь в LTCM легло на плечи самих управляющих фонда, это было скорее правилом, чем исключением. Однако смысл упоминания того признания, которое было сделано Гринспеном, в том, чтобы указать, что после моментов провала всегда возможно провести корректировку.

Конечно, финансовый мир полон компьютерных гениев и дипломированных математиков – а значит, это как раз то самое место, где в порядке вещей встретить людей, воспринимающих мир через увеличительное стекло компьютерных моделей. Но урок «смены формата» вполне может быть вынесен и за пределы финансового мира. Взять хотя бы проблему совершенно иного рода – такую, как война. Возможно ли воевать четыре года, по прошествии которых вдруг выяснить, что все было мимо цели? И если это так, то, может, секрет победы в «перекадровке» образа своего врага?

ГЛАВА 2

КАК ОБНАРУЖИТЬ БОЕВИКОВ

в тумане

В марте 2007 года журналист из Washington Post задал вопрос Дэвиду Килкаллену, насколько убийство Усамы бен Ладена значимо для завершения войны с террором.

«Не очень, – ответил тот. – Все зависит от того, кто это сделает». Килкаллен обрисовал два возможных сценария. «Сценарий первый: американские солдаты огнем проложат себе путь в некую долину в Пакистане, где и убьют бен Ладена. Это не остановит войну с террором – это лишь превратит бен Ладена в мученика».

Второй сценарий предполагал, что боевики сами восстанут против бен Ладена и казнят его по своим законам. «Если бы такое произошло, – сказал он, – то наверняка положило бы конец мифу об Аль-каиде».

6
{"b":"740861","o":1}