– Тогда сделаю я, раз ты не способен, – прошипел Гарри. – Не расслабляйтесь, профессор, ведь никогда не знаешь, кто друг, а кто враг.

Шумно выдохнув, Дамблдор медлительно отделился от стеллажа и поморщился, размяв плечо:

– Ты мне явно не враг, – покачал он головой.

Голубые глаза смотрели с предельной искренностью и лучились сожалением, но Гарри в ответ лишь усмехнулся. В своё время он думал так же. Искренне считал его наставником, великим волшебником и просто достойнейшим из встречавшихся на его пути людей… И что же из этого вышло? Слепая вера – явный недостаток. Поэтому и случилось то, что случилось. Уже давно Гарри не мог винить профессора в уготовленной себе судьбе, потому что не видел в этом Альбусе Дамблдоре того – седоволосого, окутанного туманом грусти – как сейчас он осознал – мыслителя с душой ребёнка, прячущегося за половинками своих очков и извилистыми рассуждениями. И именно в этом крылась проблема.

Гарри отделился от двери, стремительно развернувшись и собираясь уйти, но та тотчас сверкнула рыжеватым светом, запечатываясь. Он понимал, что не может разгромить кабинет, не может выломать дверь без того, чтобы не привлечь лишнее внимание, и остался стоять, смотря на неспешно исчезающий шов чар.

– Просто пойдём спать, – устало попросил Альбус за его спиной.

– Ответь мне честно, – торопливо заговорил Гарри, заранее страшась ответа, – твоя эмоциональная привязанность ко мне – это последствие печали о Гриндевальде?..

Воцарилась тишина, а он не спешил её разрывать, прислушиваясь к биению собственного сердца. Оглушительный ритмичный стук, казалось, отдавал пульсацией в висках. Сейчас даже под угрозой смертельного заклятия Гарри бы самому себе не признался, что панически боится обернуться и увидеть положительный ответ в чужих глазах. Заметить его смятение. Его боль.

– Ты и об этом знаешь, – наконец, глухо заключил Альбус. – Как много?

– Достаточно, чтобы правильно истолковать твой взгляд тогда в библиотеке; достаточно, чтобы верно интерпретировать твоё внимание, хотя сначала оно и правда было интересом преподавателя к чудаковатому ученику с уникальным маховиком времени, – сдержанно ответил Гарри, хотя эта невозмутимость была лишь поверхностной. Соскоблить верхний слой – и он был одним сплошным комком нервов.

Напряжение росло, ибо Альбус не торопился ничего отрицать, а Гарри всё больше убеждался, что был на правильном пути.

– Почему ты никогда не упоминал об этом?..

– Что ты видишь в зеркале?

Оба вопроса прозвучали одновременно, и вновь повисла удручающая тишина.

Гарри слышал мерное тиканье часов, потрескивание пламени в камине, еле различимое завывание ветра за окном, его частое дыхание…

– Чего же желает твоё сердце, Альбус?

Он медленно развернулся. Дамблдор стоял около камина вполоборота и немигающим взглядом смотрел на языки пламени.

– Я не ходил к нему в последнее время и не знаю, – изрёк тот, но глаз от огня не отвёл.

– Тогда, может, сходим вместе? – с ядовитой усмешкой поинтересовался Гарри, зная заранее, каким будет ответ.

– Не стоит, Гарри. Смотрясь в зеркало, можно потерять…

– Связь с реальным миром и сойти с ума, – закончил за него он. – Я прекрасно знаю это, потому что когда-то сам сидел часами перед ним. Ты заглядывал в него десятки раз. Одним больше, одним меньше – ничего не изменится. Идём.

Альбус не показал своего удивления, по-прежнему потерявшись взглядом где-то в огне.

– Я не хочу, – повторил он.

– Распечатай дверь, – процедил Гарри, мысленно добавив: «Трус!».

Зря он начал эту тему. Зря.

По внутренностям будто раскалённым железом прошлись, как заныло под рёбрами от осознания собственной правоты. Гарри боялся говорить с ним об этом, боялся понять, что всё сказанное им окажется пустышкой. Хотел бы он обмануться, но не мог: возможно, Альбус и правда к нему что-то испытывал, но главным определением здесь было «что-то» – явно не любовь. Не ту самую, которую Гарри ощущал глубоко в себе, будь она проклята.

– Я взорву дверь, Альбус! – рыкнул он, гневно сверкнув глазами. – А тебе придётся разбираться с последствиями.

– Ты не сделаешь этого, иначе я расскажу директору, как совратил тебя, и угроблю свою жизнь, – сухо парировал он, наконец удостоив Гарри вниманием.

– Я совершеннолетний по магическим законам. А ты сумасшедший!

– Ты мой ученик, и моя репутация всё равно пострадает. Давай не будем делать друг другу больнее, – выдохнул он, сделав шаг к Гарри. – Ты прав. Я не совсем уверен, чего именно желает моё сердце, и не хочу визуальных тому подтверждений.

Гарри прикрыл на мгновение глаза, пытаясь собраться с мыслями. Ему огромных усилий стоило держать себя в руках, не поддаваться влиянию эмоций, которые бушевали внутри и никак не желали утихать.

– Давай не будем глубже вязнуть в этом болоте, – твёрдо изъявил он, впиваясь ногтями во внутреннюю сторону ладони. – Я медлил с этим. Хотел сказать тебе ещё позавчера, но… И вчера тоже не успел, – «или не захотел» – мысленно добавил он. – Я знаю о тебе многое, знаю, кого, даже будь вы врагами, ты будешь любить всю жизнь; знаю, что ты цепляешься за меня из-за собственных страхов, так как, возможно, чувство одиночества отступает, когда мы вместе. Я знаю – я это чувствую. Но ты меня не любишь… Альбус. Не любишь, но не позволяешь уйти.

Голубые глаза тоже на мгновение прикрылись, словно в немом согласии, а рука легла на спинку кресла, и Гарри видел, как напряглись впившиеся в обивку пальцы – до побелевших костяшек. Он еле слышно выдохнул. Глаза почему-то щипало. Коснувшись рукой лица, Гарри заметил оставшиеся от ногтей следы, который теперь алели, наливаясь под кожей кровью.

Шаг дался тяжелее обычного, будто ноги одеревенели, но поступь оставалась твёрдой, хоть и медлительной. Он приближался к Альбусу, а тот молчал, выжидающе и даже как-то церемонно наблюдая за ним. Встав вплотную, Гарри протянул ладонь и нежно коснулся щеки, точно в попытке запомнить его таким. Он провёл пальцем вдоль скулы, ласково очерчивая её, а у виска запустил руку в волосы, следом накрывая его губы своими. Альбус еле слышно выдохнул, приоткрывая рот и мучительно медленно отвечая на поцелуй. Не спеша, томительно растягивая эту прелюдию, Гарри прикусил его нижнюю губу, дотронувшись до неё языком, и запрокинул чужую голову назад, сжав волосы в кулаке.

Проникая языком внутрь горячего рта, он углубил поцелуй, смакуя и растягивая будоражащее кровь наслаждение вместе с рождающейся в сердце тоской; с жадностью и настойчивостью цепляясь за чужой язык, он почувствовал, как Альбус обхватил его обеими руками за талию, требовательно прижав к себе, и шагнул вперёд, заставляя того пятиться, пока за спиной не оказался письменный стол.

Гарри ласкал, покусывал, зализывал его губы, тотчас превращая невинный поцелуй в жадное сношение языков, и вновь выныривал из этого омута, чтобы ласково коснуться слегка припухших губ, пока не ощутил, как кожа болезненно горит, так как Альбус возвращал каждую ласку с тем же упоением и жадностью. Гарри потерял счёт их поцелуям, а когда осознал, что Альбус приподнимает его за бёдра, теснее прижимая к себе, мгновенно понял, что он снова переступает черту, снова оттягивает неизбежное, потому что слишком слаб духом; понял, что опять утопает в нём, как в трясине…

– Это моё прощание, – резко отстранившись, хрипло отозвался Гарри. Буквально с болезненным треском, будто отлипая, он отдирал свою кожу от его. – Я попрошу, чтобы меня перевели во вторую группу, к Вилкост, Альбус, – добавил он, сглотнув. Ком в горле становился плотнее, и Гарри спешно отступил, нервно поправляя смятую и кое-где задравшуюся мантию.

Тот молчал, не говоря ни слова, и Гарри неуверенно поднял взгляд. Глаза Альбуса были закрыты, а на лице играли желваки.

– Отмени чары, пожалуйста, – еле слышно попросил он, боясь, что голос дрогнет, боясь, что не выдержит, боясь, что, вместо того чтобы уйти, сделает шаг вперёд и не сможет уйти уже никогда. Ему хотелось кричать, хотелось орать до разрыва связок, до звериного потрескивающего хрипа, до момента, когда горло заклокочет, а затем перестанет издавать хоть какие-то звуки и его криком станет абсолютная тишина.