========== Чужой среди своих ==========

Твои нежные руки, что всего мне милее;

Улыбка и взгляд, что сердце не греет,

Я нежно рисую в своём воображении,

Пытаясь запомнить это мгновение.

И кажется раем, когда повстречаю

Твой взгляд среди прочих, таких одиноких,

Чтобы снова зажечься и падать сгорая,

Как падают звёзды, что мы наблюдали.

Когда во сне приходит тьма, я снова ищу тебя

В лицах прохожих чужих, когда-то все же родных.

Их давно уже рядом ведь нет, но катится мне же во след

Прошлое камнем в груди, чужой среди своих.

И я вновь просыпаюсь,

С каждым днём все сильнее

Ощущая под кожей боль резкой потери,

Будто вырвали сердце, оставив лишь рану,

В которой уверенно, но медленно вянут

Мои чувства – лишь крики в пустоты вселенной,

Наполненной эхом безысходных возмездий.

В мире этом остались лишь бури и кратеры,

И сердце, что верно и хорошо спрятано.

​polnalyubvi – Чужой среди своих

Гарри был не способен с точностью ответить, как такое могло с ним произойти: судьба ли это, удача – или же, напротив, потеря расположения госпожи Фортуны – или его природная способность встревать во всякое творящееся вокруг безрассудство?

Он не понимал, в какой момент оказался на перекрёстке и пошёл самым что ни на есть неправильным путём; не понимал, когда именно запоздалые сожаления, восхищение и даже где-то затаённая злость превратились в совершенно иное чувство, которое не только осчастливило его, но и ослепило. Сильное, паразитирующее чувство внутри стало его очередным слабым местом, так как он сильнее прежнего возжелал наплевать на всё и просто быть счастливым. Хоть месяц, хоть год – сколько было ему отведено.

Наверное, все удивились, когда он не пошёл по выбранному ещё в Хогвартсе пути аврора, не вступил в магический патруль, а предпочёл сравнительно спокойное ремесло артефактора. Гарри больше не хотелось участвовать во всей этой суетливой текучке аврората, не хотелось преследовать оставшихся Пожирателей, не хотелось следовать пути военного ресурса в чужих руках, а хотелось элементарно изучать чары, ковыряться в артефактах, искать странности, древности и вновь копошиться в них.

И, наверное, он всё-таки немного тронулся умом после войны, ведь прошло восемь лет, а Гарри даже не понял, застряв навсегда в лаборатории: он там и ел, и спал, и отдыхал, изредка возвращаясь в кабинет, чтобы составить отчёт, как подобает главе, если не успевал свалить это на питающего тягу к словам Малфоя. Страсть к артефактам, кстати, и была тем, что свело его с Драко, а затем прошёл год, потом – два… и следом три. Они вместе работали, вместе копались, вместе пачкали руки, и псевдовражда осталась где-то за дверьми лаборатории, как и их прошлое – Избранного и Пожирателя.

Целых восемь лет. Всего лишь восемь лет, а он ощущал себя глубоким старцем. О чём непримиримо шутил Рон. Что ж, Гарри не сердился на наивные подколы лучшего друга. Он чувствовал, как усталость буквально въелась в его кости, плоть, саму душу. Он даже ничего не успел испытать, когда Джинни захотела разорвать отношения: ни разочарования, ни отчаяния, ни желания упрашивать её остаться. Тем не менее Гарри не ощущал себя сломленным или несчастным. Напротив, он впервые понимал, что может жить в своё удовольствие, не ожидая подвоха, больше не участвуя в интригах и кознях.

Тысячи галлеонов стали уходить на финансирование нового департамента, коим главой как раз и был назначен Гарри в своё время. А затем подъехал этот треклятый проект по инициативе Гермионы, перехватившей эстафету Министра у Кингсли Шеклболта.

Они всего лишь проводили эксперименты. Во многом долгие и неудачные эксперименты по созданию новой модели маховика времени. По сути, целью было создать артефакт, который позволит переносить не телесную копию волшебника в прошлое, а лишь астральную во избежание риска встречи прототипов. Своего рода проекция, а не перенос сознания в своё более молодое тело, так как второе несло в себе риск последующей магической комы – один из добровольцев так и не очнулся, а его сознание оказалось расщеплено, будто под действием паршиво наложенных чар стирания памяти.

Собственно, чары реверсирования времени, благодаря которым и создавались маховики, были подвержены многим изменениям: волшебник воспроизводил в прошлом свою астральную копию, которая имела свободу перемещения в пределах зоны воздействия артефакта. Сначала радиус был мал – небольшое помещение, – затем возрос до сотни квадратных метров. А вот зайти дальше у них никак не выходило. Связь разрывалась, проекция становилась нестабильной, и появлялся очередной риск застрять в магической коме. В действительности эта модель была не более чем инструментом для перемотки времени и просмотра событий: навороченным омутом памяти с безлимитным доступом к воспоминаниям. Практически игрушкой. Которая, тем не менее, подняла нешуточный ажиотаж в Министерстве. Можно ли позволять использовать новую модель без официального разрешения? Да, невозможно нанести вред временной линии, но как насчёт права на неприкосновенность частной жизни?

Гарри подобные формальности не сильно интересовали, он был поглощён своим исследованием.

И то в ответ… поглотило его самого.

– Ты не спишь, – с неким вдумчивым упрёком раздалось за спиной, и он ощутил, как чужие руки обвились вокруг талии, крепко обхватывая. – Опять не спишь. Мне приготовить новую порцию зелья?

– Не стоит, у меня ещё есть, – отказался Гарри, откидывая голову на его плечо. – Прости, не хотел тебя разбудить.

– Не разбудил. Диппет желал видеть меня с утра.

– Думаешь, это из-за меня? – насторожился Гарри.

– Из-за чего конкретно: твоего пребывания в этом времени или в моей спальне? – В чужом голосе слышалась улыбка, но Гарри ощущал тяжесть на сердце.

– Не смешно.

– Но улыбнуться тебе бы не помешало. Опять пытаешь себя мыслями о будущем?

– Мы же уже говорили об этом…

– Я понимаю твоё желание вернуться к привычной рутине: здесь тебе всё чуждо. И чем больше времени проходит, тем сильнее ты отчаиваешься – я, естественно, не могу игнорировать твоё состояние, – надрыв, с которым тот говорил, резал Гарри хуже ножа.

– Дело не в моём желании. И не в рутине… – нащупав его ладонь, он бегло сжал её. – Чуждо? Разве что люди, и то не все, – отстранённо заметил Гарри, слегка повернувшись, отчего носом уткнулся в его линию челюсти и ощутил еле заметную колючесть щетины, о которую захотелось потереться. – Скоро выпуск, а я всё так же топчусь на одном месте. Моё присутствие здесь аномально, и, боюсь, оно закрепится за этим временем… и всё станет только хуже. Нельзя забывать, что я под пристальным присмотром. Пока что у них есть лишь небольшие подозрения, – он подманил к себе развёрнутое письмо с приглашением на собеседование.

Вентузия Крикерли[1] проявила поразительную и в каком-то роде почтительную настойчивость, и Гарри понимал, что взявшийся из ниоткуда волшебник – это не просто проблема, а катастрофа. Да, он был всего лишь мальчишкой в их представлении, у него была легенда, была семья; даже регистрация, запоздалая, но всё-таки имелась. Однако его присутствие за такое длительное время не было никем отмечено: Гарри нигде не засветился, не имел друзей, не был узнан знакомыми Поттеров, к которым наведались следователи. Он как пустая шлюпка, которую прибило к их берегу.

Проблема, которая могла затронуть не только его. А если влияние просочится дальше, то будущее может измениться до неузнаваемости, и всё потому, что он не смог вовремя уйти; потому, что воспылал нездоровым интересом к человеку, к которому не должен; потому, что не ожидал познать его… таким. Когда они с Джинни расстались, та сказала, что сердцу не прикажешь, и лишь теперь он понимал исконный смысл этой фразы. Гарри просто не мог приказать себе перестать чувствовать.

– Возможно, мне нужно будет сменить личность. Тебя это затронет, а затронет тебя – затронет всё будущее.