И не только его, но и Поттеров.
– Хотелось бы попросить, чтобы ты не приумножал мою важность, – растерянно хмыкнул он. – Я никогда не спрашивал тебя о своём будущем. Не интересовался его деталями, потому что сам прекрасно знаю, как опасна магия времени и временные парадоксы, Гарри. Но ты не можешь учиться, а затем работать сутки напролёт, а если не работать – изматывать себя эмоционально и физически. В случившемся нет твоей вины.
Нет его вины…
Хотел бы он согласиться с этими словами, но не мог.
Достигнув, наконец-то, должных результатов, он самостоятельно привёл в действие маховик, решив испытать его на себе. Испытал. А затем возвращался раз за разом туда, в класс Защиты от Тёмных искусств, и просто наблюдал. Зачем?..
Драко предупреждал о нестабильности модели, да и он сам её вычислил одним из первых и всё равно не смог отказать себе в странном удовольствии, словно он восполнял пропуски, словно сожаления, что Гарри испытывал в последний год войны, уходили, словно сама смерть пятилась под гнётом времени. Одно из правил гласило, что невозможно с помощью маховика вернуть человека к жизни, но именно это и происходило. По крайней мере, в собственной голове. Неудивительно, что он чересчур заигрался, потерявшись в иллюзии прошлого.
– И, как всегда, мы не можем прийти к консенсусу. Меня не должно быть здесь, и я не устану это повторять, – недовольно выдохнул Гарри, отстраняясь. Но его резко притянули обратно, сжимая лицо в ладонях и накрывая губы в отчаянном поцелуе.
«И я не хочу быть там», – горько усмехнулся он, запуская пальцы в чужие растрёпанные после сна волосы и ненасытно отвечая на поцелуй, вкушая непростительную сладость мяты и лимона с его губ. Чересчур горько, излишне сладко и невообразимо печально.
Каждый раз, когда Гарри представлял себе возвращение, на сердце разверзалась бездна. Он бы предпочёл оказаться в магической коме, чем продолжать жить в будущем, существуя мыслями в прошлом: единственное место, где он взаправду – хоть и на мгновение – был счастлив.
– Думаешь, мне проще? – прошептал тот сбивчиво, облизав губы. – Осознавать?.. Понимать?
– Что? – отрешённо спросил Гарри, замечая краем глаза, что уже начинает светать. Ещё одна бессонная ночь в его копилке. Надо бы спуститься в лабораторию… – У нас через три часа урок. Я приму ванную и засяду внизу, пока Слизнорт не понял, для чего я на самом деле пользуюсь лабораторией вместо зельеварения, – отстранился он, подхватывая мантию. Но застегнуть не успел.
– Что? Я скажу тебе что, Гарри, – интонация стала нарочито резкой. – Понимать, – и рука сжалась на его запястье, – что мне останутся одни лишь воспоминания. Я увижу тебя, я буду помнить, но ты никогда не узнаешь меня, никогда не посмотришь на меня так, как сейчас.
Гарри не мог строить из себя дурачка. Во-первых, он не понимал, сколько правды в чужих словах, потому что знал… глубоко внутри знал, что он лишь сиюминутная слабость. Он мог отрицать это, обманываться, но не забыть некоторые детали чужой биографии. А во-вторых, он изначально осознавал, что Альбус будет избавлен от этой участи – чары забвения всё исправят. Профессор, которого он когда-нибудь встретит, не должен помнить его таким. И от этого ему становилось лишь тяжелее.
– Я не хочу об этом сейчас говорить. Мне нужна ясная голова, – покачнулся Гарри, недовольно скривившись.
– Просто останься, – от горьких ноток в чужом голосе его буквально передёрнуло.
– Никогда бы не подумал, что ты столь подвластен чувствам, – церемонно заметил он, отворачиваясь. – Увидимся через три часа, профессор Дамблдор.
– Стоять! – мягкость в его тоне тотчас сменилась твёрдостью, но Гарри проигнорировал приказ, застёгивая мантию на ходу. – Мордред, Гарри, я не для этого согласился тебе помогать!
– Так не надо было соглашаться, – рыкнул он, обернувшись. – Тебе вообще не надо было вмешиваться!
– Я не… – Альбус оборвал себя на полуслове, торопливо отвернувшись. – Я не собирался вмешиваться в твою жизнь. – Знал бы только он, насколько глубоко вмешался в неё и тогда, и теперь. Гарри недовольно передёрнул плечами, обуваясь, а тот снова повернулся, озадаченно потерев подбородок: – Раньше или позже, но тебя бы поймали.
– Ты забываешь, что мне уже не семнадцать, и я способен о себе позаботиться. Что, впрочем, и сделал без твоей помощи и наставничества, – машинально ответил он. Проблемы у него и правда были. Например, с тем, как объяснить своё внезапное возникновение в школе. Благо доступ к Выручай-комнате, а затем и к Тайной позволил первое время оставаться незамеченным, пока он приходил в себя после очередного выверта судьбы.
– Но я не могу игнорировать видимость, – парировал Альбус, сделав шаг к нему. – И не могу…
– Не можешь быть уверен, что я говорю правду? – спокойно спросил Гарри.
– Ты не позволяешь мне поверить тебе.
– Мои воспоминания не для тебя, и я понимаю, что без этого ты чувствуешь себя слепым котёнком, – с горечью хмыкнул Гарри, заметив отпечаток раздражения в прищуренных глазах.
– Ты знаешь обо мне буквально всё, – мрачная тень легла на его лицо, и оно показалось на удивление уязвлённым.
– ВОТ что тебя задевает, – заметил Гарри, направляясь к двери, но на пороге остановился, не став оборачиваться, – что кто-то владеет информацией о тебе, в то время, как ты – нет. Я могу… уйти и больше не возвращаться сюда, Альбус. Не хотелось бы продолжать подпитывать слухи, что я твой любимчик.
Гарри сам не верил в свои слова, но каждый день они всё быстрее подступали к пропасти. С того самого дня, как Альбус застал его, разъярённого очередным провалом, с маховиком в Запретной секции. Гарри был настолько ослеплён злостью и разочарованием в собственных способностях, что не слышал и не видел ничего вокруг, а вот нынешний профессор ЗОТИ его отлично видел, как и кучу запретных книг, что он безрезультатно проштудировал и раскидал, будто какой-то хлам.
«Мистер Поттер, вы ведь понимаете, что мне придётся…»
«Делайте что должны, сэр!» – Однако тот тут же отвлёкся:
«Что это за модель?» – заинтересованно поднял он маховик, и в глазах заискрилось чистейшее любопытство. А Гарри тогда совершил свою первую ошибку – ляпнул, не подумав:
«Моё изобретение».
Альбус почему-то не доложил о его заинтересованности в запрещённых искусствах, но Гарри стал ловить озадаченные взгляды профессора, преследующие его повсеместно. И сам поймал себя на том, что наблюдал за ним больше допустимого: теперь он не был всего лишь фантомом и не мог пялиться, когда ему заблагорассудится. Он застрял и телом, и разумом в прошлом, а треклятый маховик запускался лишь в обратную сторону, создавая его очередную проекцию ещё глубже в прошлом. Вот она – нестабильность, с которой он долгое время игрался, считая себя умнее всех.
Гарри злился, но прекрасно понимал, что он сам виноват. Множество раз, тестируя модель, он переносился в 1910 и сидел, наблюдая, как преподаёт взрослый Альбус Дамблдор. Сколько раз он провернул этот трюк, Гарри уже не помнил, но в меру осознавал, что вся суета, наведённая вокруг введения в массовую продажу этой модели, верна: использование артефакта подвергает вопросу право на приватность. Он сам следовал за своим бывшим… – кем? Просто профессором? Наставником? Спасителем? Обманщиком и манипулятором? – и видел, чем тот занимался, когда оставался в одиночестве: продолжал изучать свойства драконьей крови, отвечал на письма, просто читал, сидя на подоконнике, стоял перед зеркалом Еиналеж. Однако Гарри не знал, что тот там видел: воскрешающий камень или же… Гриндевальда.
Возможно, помощь Альбуса ускорила его интеграцию, но он бы и без этого справился. Да и не было нужды оставаться в школе. Несомненно, он выглядел моложе своих лет, но ему было уже не семнадцать, и вновь сходиться с людьми, делать вид, что он учится, сдавать экзамены – вся эта формальность просто была излишней. Он мог втихаря продолжить свои исследования в доме Поттеров, не страшась ненароком изменить чью-нибудь судьбу. Таким образом избегая ненужных ни себе, ни остальным проблем, а те могли возникнуть как раз с Министерством магии, перед глазами которого лучше было не мелькать лишний раз. И тем не менее проблемы появились в скором времени, когда после шести лет домашнего обучения непонятный потомок Поттеров внезапно поступил на последний курс в Хогвартс.
