— Меня всё устраивает! — чётко и громко выговорил я, а за спиной раздался смешок Гермионы, но, видимо, причиной её смеха было что-то сказанное Роном. На нас они всё так же не обращали внимания. — Мне очень нравится быть под вами… — Я задохнулся, ощутив, как сердце кульбитом рвануло к горлу. Гортань стиснуло спазмом, и я закашлялся, выдыхая через раз. — Под… вашим руководством… — выдавил я наконец, нервно сглотнув.

Это же каким надо быть дебилом, чтобы подавиться собственной слюной и сказануть такое?

Раздался хрипловатый смешок, и я скосил взгляд, всё ещё покашливая, как вдруг чужая рука легла на лоб. Холодные пальцы отодвинули в сторону прилипшие ко лбу пряди и коснулись кожи, отчего с трудом восстановленное дыхание вновь сбилось, и я вжался в сидение.

— Ты горишь, — заключил он, неторопливо опуская ладонь.

— Горю, — вторил я, словно в трансе, понимая, что это и правда так.

Комментарий к Часть 1. 42 градуса по шкале помешательства

[1] Álvaro Soler — El Mismo Sol

[2] Провэнза — выдуманный городок.

[3] Бао — китайское блюдо, представляющее собой небольшой пирожок, приготовляемый на пару.

гаммечено~

========== Часть 2. Пробегись по моим нервам ==========

Комментарий к Часть 2. Пробегись по моим нервам

Despacito (featuring Daddy Yankee) — Luis Fonsi

гаммечено~

Солнце уже садилось. Температура немного спала, но всё равно недостаточно, чтобы разогнать духоту, а до ночной свежести ещё было как минимум несколько часов.

Я бежал, не слишком отдаляясь, но и не опережая его, и не понимал, зачем он вызвался бегать в паре, когда мой утренний перегрев решился таблеткой и двухчасовым послеобеденным сном. Не то чтобы я жаловался, но… Зачем?

— Отстаёшь, — послышался отрывистый голос, и я ускорил темп, почти поравнявшись с ним.

Тропинка пролегала через мост, парк, огибала главную площадь и удалялась вдоль проезжей части, петляя параллельно ей, пока не расширялась вновь к мосту. Её я знал как свои пять пальцев.

— Куда ты хотел поступить, Гарри? — Я отнял взгляд от отскакивающей под ногами гальки, не совсем понимая вопрос, и он, чуть помедлив, бросил взгляд через плечо и пояснил: — Я не мог не отметить полное отсутствие интереса ко всему, что касается профессии.

Что ж, заметил Риддл правильно, что было удивительно. Даже к Рону озарение, что меня мало интересует всё это, пришло только в конце второго курса. В принципе, я этого никогда не утаивал, как и то, что мне было без разницы куда поступать. Хотя были некоторые мечты в детстве: например, открыть собственный ресторан. Готовил я хорошо, и это можно было назвать настоящей страстью. Разумеется, пришлось бы с чего-то начать — сперва мальчик на побегушках, потом помощник повара, затем повар, а под конец, если повезёт, и шеф. А уже после максимальной отметки в чужом заведении работать не хотелось, и не потому, что я мнил о себе слишком много, а попросту мечтал иметь простор для фантазии и развязанные руки. По этой намеченной тропинке я и намеревался прокладывать своё будущее, но не получилось.

— Мой дедушка, — начал я, провожая взглядом бегущую мимо нас пару, — поставил условие: получить «серьёзное образование», — выдохнул я и, понизив голос, сымитировал чужую манеру говорить: — «А после можешь делать что хочешь: быть певцом или поваром, да хоть циркачом».

— Он тебя воспитал? — осторожно спросил Том, замедляясь, когда мы вбежали на мост, а затем и вовсе затормозил, разминая плечи.

Предвосхищая последующий вопрос, я сообщил:

— Родители погибли, когда мне был год. Меня отправили в приют… — Последовав за ним, я остановился. Порывисто выдохнув, едва ли не фыркнув, Риддл сделал пару шагов назад и обтёр лицо футболкой, мелькнув оголённым торсом.

— И?.. — вскинул он брови выжидательно.

Резко отвернувшись к темнеющей внизу реке, я провёл ладонью по лицу, собрав мешавшие влажные пряди и заправил назад, нервозно скользнув по волосам пальцами, и продолжил, молясь, чтобы голос звучал ровно:

— Альбус забрал меня спустя несколько месяцев. Они с родителями не общались… по некоторым причинам, — задумчиво протянул я, не зная, стоит ли рассказывать о причинах разрыва отношений или лучше опустить эту деталь. Я никогда не скрывал своего прошлого, а раз он спрашивал, то не видел нужды скрытничать или откровенно врать. Удивительно было другое — что его это вообще интересовало. — Он не сразу узнал о несчастном случае. Но как только узнал, немедля забрал меня из приюта. Разумеется, я этого и не помню, — слабо улыбнулся я. — Он не тиранит меня, просто живёт, почитая иной устрой жизни. Считает, что лучше иметь твёрдую основу под ногами во всём, что касается работы. Даже если приземление будет не совсем удачным, то не упадёшь дальше пола. Не признаёт новые направления, да и творческие профессии для него синоним голодной смерти…

— Разве повар может умереть от голодной смерти? — Риддл встал рядом, положив ладони на перила.

Удивлённо моргнув, я поёжился. Откуда?

— Просто предположил, Гарри, — рассмеялся он, видимо, заметив отпечатавшееся на моём лице изумление. — Ты ни разу не пел за всю эту неделю, как и эластичности особой… я не увидел, — улыбнулся он, похоже, намекая на те три раза, когда я чуть не навернулся на ровном месте. — А вот в белом колпаке я могу тебя представить.

— Это было одним из вариантов. — Стушевавшись, я вновь уставился вниз, гипнотизируя блики огней на водной глади. — В шестнадцать я хотел оставить школу и получить среднее образование в области кулинарии и гастрономии, но… не срослось.

— И ты ни разу не взбунтовался?

— Не посмел, — вполголоса отозвался я. — Тогда был сложный период. Альбус… — «переживал смерть Геллерта, как и я» — мысленно добавил я, силясь найти слова, чтобы объяснить наши сложные семейные отношения.

Нельзя же было вывалить на него, что мой дед жил с мужчиной, поэтому, впрочем, они и прекратили общение с родителями. Те не одобряли не его сексуальные предпочтения, а саму кандидатуру Геллерта, у которого был тюремный срок за плечами. А затем ещё приобщить, что Альбус мне как бы и не родня вовсе, а всего лишь крёстный отца, впоследствии оформивший опеку. Ведь родные бабушка с дедушкой с обеих сторон скончались от болезни ещё до моего рождения, а тётя Петуния при первой попавшейся возможности свалила всю ответственность на него, умыв руки.

— Ты не обязан удовлетворять моё любопытство, если не хочешь, — отвлёк меня его голос.

«Не обязан, но мне приятно с тобой разговаривать», — хотелось бы мне так ответить, прокричать на все четыре стороны, но вместо этого я спросил:

— Почему вас это интересует? — И неторопливо обернулся к нему, будто страшась услышать ответ. По крайней мере, не тот, который мне хотелось бы.

Риддл смотрел прямо перед собой, не демонстрируя никаких эмоций, кроме умиротворения. Ветра сегодня почти не было, но слабые порывы еле осязаемо обдавали лицо холодком, и я на мгновение прикрыл глаза, глубоко вдохнув, набирая в лёгкие побольше воздуха, чтобы вновь задать вопрос. Но не успел. За считанные секунды Риддл подался вперёд, согнув локти, а затем оттолкнулся от перил, сделав пару шагов назад, и возобновил бег не оглядываясь.

Стартанув следом и еле поспевая за ним, я озадаченно переспросил:

— Так почему?

— Просто стало интересно, — отозвался он, скосив нечитаемый взгляд, — что побудило тебя потерять четыре года своей жизни, обучаясь тому, что тебе совершенно неинтересно. Ведь если не мечтать в молодости, то когда?

— Ну, я не сказал бы, что мне это совсем не нравится. Всегда есть предметы, вызывающие больший интерес, а есть те, что просто нужно знать, перешагнув через «не хочу».

— Ты прав, вот только ты уже не в школе, Гарри. Перетерпеть год ненавистной латыни — это не прожить сорок лет, дыша этим изо дня в день. Жизнь, конечно, не чёрная и белая, и многие занимаются до пенсии если и не нелюбимым делом, то тем, что не вызывает у них никакого воодушевления, — он понизил голос, проговаривая каждое слово, — однако у тебя был выбор, да и сейчас он тоже есть.