Впрочем, я также понимал, что эта отсрочка мне ничего не даст. Не сегодня так завтра, но напишу экзамен как миленький. Питер вернётся чёрт знает когда, а до его возвращения разыгрывать разные сценки перед Риддлом у меня просто не получится — даже в сегодняшнем успехе я сомневался. Да и втягивать в это дело Гермиону не хотелось.

Поэтому, дабы поддержать облик безмерно страдающего, я принял обжигающий душ и весь раскрасневшийся и запыхавшийся забрался в кровать, мысленно проклиная эту жару. В какой-то момент под тёплым зимним одеялом, вытащенным на смену тонкой простыне, мне и правда показалось, что у меня подскочила температура до сорока, желудок сводит от спазмов, а жар скоро изжогой полыхнёт изо рта, как огонь на фаер-шоу. Хотелось спихнуть эту пуховую массу с себя и открыть окно, но я терпел, постепенно уходя мыслями вглубь — к вчерашнему вечеру, к Кассандре, к танцам в клубе. Лежать, откровенно говоря, было скучно. А лежать и изнывать от духоты — ещё и ужасно. И в какой-то момент мне показалось, что я просто тупо усложняю себе жизнь такими вот бесполезными выкидонами, но давать заднюю было уже поздно — Гермиона ушла воспевать Риддлу о моих внезапно вскрывшихся болячках.

Выудив телефон, я порыскал в контактах и ткнул в «Кассандра (клуб)», отправляя сообщение с мучившим ещё со вчера вопросом. Но её ответ лишь сильнее озадачил: «Да, мы танцевали. Я отходила пару раз, да и ты пропадал в толпе. А что такое?»

«Ты трогала меня?» — отправил я тут же, решив не тянуть с предисловием, а затем ещё и добавил, поняв, что «трогать» слишком обширное понятие: «Залезала мне под рубашку?»

Однако отклика не последовало. Только у неё мог быть ответ, а могло и не быть — ведь по сути я и понятия не имел, сколько продолжалось то призрачное видение: по ощущениям — целую вечность, а в действительности это могли быть считаные минуты.

Чёрт.

Уткнувшись носом в подушку, я зажмурился, моля, чтоб член так и оставался лежать, не принимая всерьёз последующее, и стал вспоминать каждое мгновение жгучих прикосновений, каждое ощущение расплавляющих кожу губ, каждый забивающийся глубоко в лёгкие запах. И гипнотическую песню. Мы танцевали — если были какие-то «мы» — столько, сколько длилась та песня. А значит от трёх до пяти минут; хотя клубные миксы могли играть и дольше — поди разбери теперь. И нет. Я почти был уверен, что это была не Кассандра. Её цветочные духи я прекрасно помнил — будь она впритык ко мне, запах бы был совсем иным. Самое логичное умозаключение приводило меня к абсолютно постороннему человеку, который, сменив пару, просто «примостился» ко мне, свободно отвечающему на его действия, ведь я даже не попытался отстраниться или остановиться, думая, что это Кассандра, а представляя — что это Том… Но если на мгновение предположить, что это и правда был он…

И снова чёрт.

— Ро-о-н, — громко пробухтел я. Ответом мне стал шум пылесоса.

Отлично. Нашёл время для генеральной уборки.

Вздохнув, я снова подхватил телефон: «Риддл ходил меня искать в клуб? Ты ведь не мог меня найти. Просил у него помощи?»

Я ощущал себя грёбаным Шерлоком Холмсом-недоучкой, однако вся эта история не давала мне покоя. Нет, не так — глубоко внутри теплилась неоднозначная надежда, именно она не позволяла мне успокоиться: я желал узнать правду, но и в то же время не хотел этого, так как с равной вероятностью мог и победить, и проиграть, делая ставки.

Пылесос шумел в отдалении, а Рон молчал, позволяя мне и дальше предаваться размышлениям.

Если Риддл всё-таки пошёл меня искать, ведь клуб не маленький, а две пары глаз всегда лучше одной, то вполне мог и найти потеряшку. Тогда что получалось? Что он делал? Что он хотел сделать? Зачем?..

«Не-а, — внезапно всплыло сообщение, и я моргнул, стряхивая с себя наваждение. — Гермиону надо спросить. Когда я пошёл искать тебя, он остался с ней».

Блядь. Я чуть не застонал, повернувшись на живот и побившись башкой об подушку. Да что ж такое-то?!

Спихнув тяжеленное одеяло в сторону, я с наслаждением ощутил кажущийся теперь ледяным воздух, коснувшийся кожи, и завис вместе со своим телефоном — всплывшее окно о захламлённости памяти затормозило всю систему. Дожидаясь Гермиону, я очищал галерею от хлама, сохранённого из группового чата, — сотни мемов, приколов, дебильных видео, чаще всего присланных Невиллом, — и наткнулся на фотографию, сделанную около недели назад.

Видимо, во мне что-то явно поломалось, если это можно так назвать, или же тайно сфотографированный Риддл действовал лучше любого возбудителя, но зажатый между телом и простыней член встал как по стойке смирно, и я в неверии приподнялся на руках, глянув вниз, чтоб тут же рухнуть обратно, на этот раз и правда застонав в голос. Завыв точно раненный зверь.

Опять.

Казалось, с того треклятого танца в клубе моё тело отказывалось подчиняться, словно вместо алкоголя я накачался под завязку афродизиаком замедленного действия, который теперь при любом удобном — а чаще неудобном — случае даёт о себе знать. И вроде бы уже не пьян, но всё ещё обдолбан чем-то. Бессрочно.

Собираясь стереть причину очередного повода подрочить, я замер, пристально вглядываясь. На снимке Том стоял вполоборота, слегка склонившись над лозой, и что-то показывал Гермионе. К своему облегчению, роль папарацци я только себе приписывал, но не исполнял её исправно, и тучи снимков Риддла на телефоне у меня не имелось. Сделанных мной, по крайней мере. Однако про эту я категорически забыл. И уж лучше бы не натыкался на неё вообще.

Мазнув глазами по фотографии, я шумно выдохнул. Блядская полоска кожи выступала из-под футболки, заставляя раз за разом прикипать к ней взглядом, подкидывая откровенные картинки того, что было скрыто тканью, — чуть выше, да и чуть ниже. Ему даже раздеваться не было нужды, а у меня стоял. От одного, сука, фото. Где даже эротического подтекста не было.

Я так и лежал, когда еле заметный скрип двери за спиной и оживлённый полушёпот Гермионы ворвался в мою комнату:

— Всё! Вроде поверил!.. По крайней мере, он передавал тебе свои наилучшие пожелания. — В его стиле, хотелось мне хмыкнуть вслух, но я сдержался, а Гермиона продолжила: — И пожелал выздоравливать как можно скорее.

— Аллилуйя, — флегматично отозвался я, всё ещё лёжа выброшенным на берег китом посреди постели.

— Ты чего? — Гермиона обошла кровать, а я вцепился в телефон, делая вид, что старательно что-то там тыкаю.

— Да стираю муть всякую — Невилл шлёт по двадцать видео за день. С котятами… Всю память мне забил, — помахал я перед ней телефоном и вжался в постель, еле слышно выдохнув. Возбуждение не хотело спадать, а внимательный взгляд Гермионы нервировал.

— А, — лишь кивнула она, — мне забрать одеяло? Оно вряд ли тебе уже понадобится — и так выглядишь, словно тебя пропустили через мясорубку.

Смахнув прилипшую ко лбу прядь волос, я кивнул:

— Я, наверное, лягу спать… После убойной ночки и правда чувствую себя не очень.

— Поняла, — хмыкнула она и, сложив одеяло, обхватила его руками, бочком вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь небольшим пинком.

Когда комната погрузилась в полумрак, я шумно вздохнул и отбросил телефон в сторону, а затем перекатился на спину, натягивая тонкую и прохладную простынь до самого подбородка. По-хорошему нужно было бы пойти в ванную, но после обжигающего душа там стояла такая духота, да и двигаться не хотелось категорически — нервозность слегка спала после этого радостного «всё!» Гермионы. Похуй. Завтра будет завтра — тогда и буду думать, что дальше.

Приспустив штаны, я прикрыл глаза, медленно скользя рукой вдоль бёдер, точно в какой-то неловкой прелюдии, но длилось это смущение пару мгновений — шальные мысли сами выпорхнули на поверхность, взяв под контроль тело. Обхватив член, я сжал пальцы, скользя вверх и вниз, неторопливо, точно пробуя, насколько меня хватит на этот раз. Мне даже не нужна была визуальная стимуляция — память сама воспроизводила необходимое. И необходимым стимулом был не клуб, а эпизод в машине: поворот, жар чужого тела через тонкую ткань, хриплый голос над ухом, от которого шея покрылась мурашками, потемневший взгляд, требующий заткнуться…