Мы намеренно не будем останавливаться на различных психоаналитических концепциях тревоги (З. Фрейд, К. Юнг, О. Ранк, А. Адлер, К. Хорни, Э. Фромм, Г. Салливан и др.). Представляющие значительный интерес и раскрывающие различные аспекты генеза тревоги, они, после очень короткого пионерского периода воодушевления психоанализом, претерпели обязательную фазу развития, т. н. «фазу дифференциации», когда тепло и искренность сменяются холодом и отчуждением, когда каждая школа выводит своего гуру и легкие недоброжелательность и паранойяльность причудливо сочетаются со светскими манерами. «Человеческое, слишком человеческое», – говорил в таких случаях Ф. Ницше.
Но остановимся на путях преодоления тревоги, которая, как известно, всегда обнимает сзади и, в отличие от страха, лишена объекта, и дезорганизация человека, не знающего куда бежать, достигает порой хаотического уровня, например при панических атаках. Полиморфизм тревожных проявлений связан с личностными особенностями человека, и в зависимости от того, кто персонифицирован этой тревогой: истерик, эпилептоид, ананкаст, гипертимик, шизоид или эксплозивный тип, каждый из которых наделен своими особенностями восприятия и переработки поступающего сигнала, мы можем догадываться об особенностях и механизмах интрапсихических защит от стрессора.
Таких путей преодоления тревоги или троп всего две, остановимся на этом подробнее. Один путь – нежелательный – это уклонение от тревоги и связанного с ней конфликта, Этот путь включает в себя несколько поведенческих форм, начиная от рационализации при ригидности мышления и заканчивая алкоголем и отвлечениями от трудоголиков до великих мастурбаторов, но до определенного уровня тревоги такое реагирование допустимо и считается вариантом нормы, но когда на уровне поведения ресурс человека недостаточен для купирования тревоги, наступает время невроза и психосоматического неблагополучия. Этот путь уклонения мы также можем обозначить как «южный способ», в онтогенезе он хорошо представлен у братьев наших меньших как «замирание», «мнимая смерть» и мимикрия, у человека еще прибавляется милосердное: «лежащего не бьют». Этот способ связан с упованием на судьбу, на надежду, и всегда также коррелирует с дефицитом мышления и понимания происходящего, с дефицитом поведенческой активности, и представляется как регресс к инстинктивному уровню реагирования. Метафорически – это путь жертвы, путь образования кокона с гомункулусом внутри, смотрящего на вас глазами лемура. В литературе такой тип описывается, конечно, не как эпический, без нимба над головой, таковы, например, чеховские персонажи или «проблемы маленького человека» от А. Дёблина («Берлин, Александр-плац») до Г. Грасса («Жестяной барабан»). Хайдеггер называл такой тип: «Люди без артикля».
Другой путь связан с… благодарностью. И именно так. Все принимается с благодарностью. Хорошая итальянская пословица: «Tutta va a la suppa» – все идет в суп – прекрасная метафора этого направления. Тревога в этом случае из шумящего элемента превращается в обучающий, она подает сигнал. «А потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе». (Джон Донн). Кьеркегор называл тревогу «лучшим учителем», сравнивая ее с реальностью и полагал, что доверять можно только людям, прошедшим «школу тревоги» и приобретшим мужество жить. Для стоического восприятия действительности очевидно, что угроза, связанная с инфантильным уклонением от тревоги гораздо опаснее, чем активное и взрослое взаимодействие с тревогой и конфликтом, и дело даже не в сниженной самооценке, которая неминуема, также как неминуем и жесткий остракизм. Гораздо важнее, что стоическая конфигурация – это дом героя, место его обитания. Безусловно, он идеалист и денди, хотя работать может и на прокатном стане, например, и он не простит себе малодушия там, где надо, или менее жестко, где можно проявить уместную гордость, которая не может не быть проявлением Духа. Это люди с артиклем по Хайдеггеру, и это люди севера (не путать с географическим севером). В психотерапии хорошо известен локус контроль, позволяющий устанавливать установку пациента в рамках терапевтического альянса. Есть уповающие на Бога, на случай, на главного терапевта округа, но есть и те, кто рассчитывает на свои силы и, разумеется, что хороший комплаенс возможен только с последними, с теми, кто креативен, кто двигается, кто автономен и ответственен за свою судьбу.
Страх, который мы ранее обозначили как тревогу, имеющую вектор или объект, неумолимо сопровождает нашу жизнь и усилия, связанные с нейтрализацией страха, как правило, иллюзорны – природа этого феномена коренится в угрозе базовой потребности в безопасности, и инстинкт сохранения жизни, связанный с разнообразными формами немедленного реагирования, если он не подавлен медикаментозно, каждый раз живо напоминает нам об этом (примерами могут быть обезумевшая от страха кошка, один вид которой заставляет вас застыть на месте, или пациент в делирии, силы которого неожиданно увеличиваются сообразно интенсивности бредового представления).
Обыденная жизнь экономна и обходится без экстремальных состояний, но и монотонные будни таят угрозу, достаточно полистать газеты или включить телевизор: горит Португалия, тайфун «Рита» идет на Техас. Эта угроза связана с законом «больших чисел»: вероятность «решки» увеличивается с каждым подбрасыванием.
Страх эволюционирует вместе с нами, у каждой стадии жизни – свои страхи, возможно, что наибольшую силу они набирают в пубертатный период, когда с очевидностью обнаруживается триада: малое знание природы вещей, влияние культурного табу и состояние «до-Я», характерное для юности. Позднее, с развитием «Я-организации» человека, он окружает себя бастионом защит, преимущественно внутренних, связанных с признанием неизбежности страха и готовностью сосуществовать со страхом.
Страх заключает в себе две возможности: активности и оцепенения. Активность проявляется в атаке или бегстве и эти акции одинаково хороши, а оцепенение, проявляющееся замиранием, мнимой смертью, соответственно, прогностически весьма чревато.
Наблюдая за уклоняющимися от констатации собственного страха, от его объяснения или толкования, нельзя не обратить внимание на то, что эти люди замещают динамические процессы на стагнацию. Так жидкое становится твердым, и там, где страх предоставлял возможность роста, вместо развития мы видим образование новой формы, новой рамки. Страх постоянно работает с нашими границами и всегда, когда заходит разговор о границах, приходят два представителя рода человеческого: кочевник и землепашец.
Было бы непростительным упрощением определять одного из них как путешественника в сторону Севера, а второго репрезентантом Юга, в каждом из них эти два принципа, два импульса динамически сосуществуют и страх не дает предпочтения никому; следует знать их мотивы: для чего один преодолевает пространства, а другой довольствуется шестью сотками, следует знать историю и биографию каждого из них, ведь вполне может получиться так, что кочевник предстанет истериком, не способным к длительной и напряженной локальной деятельности, а землепашец, лишенный внешних эффектов, в мокрой от пота рубахе и окажется истинным путешественником в сторону Севера.
Аффективные состояния имеют особенности, связанные с ценностной ориентацией человека. Не будем останавливаться на переживаниях «дрейфующих на Юг», это преимущественно страхи человека, в котором человек еще не проснулся. Исследуя реакции страха путешественника в сторону Севера, укажем на следующие требования.
Четыре требования к путешественнику в сторону Севера.
1. Требование переработки страха.
Путешествие в сторону Севера связано с преобразованием страха, с обязательной его переработкой, это индивидуальный процесс, в это время путешественник погружается в особое состояние одиночества, и это одиночество необходимо ему для формирования индивидуальности. Происходит смещение границы: человек выходит за пределы системы «быть как все» и появляются новые опасения и страх отвергнутости и отчуждения от группы. Этот процесс хорошо описан у Р. Баха («Чайка по имени Джонатан Ливингстон»).
