Французский генерал прекрасно знает о высоком боевом духе русских, не исключает того, что они решатся на прорыв[296], и где-то после одиннадцати вечера направляет к Римскому-Корсакову парламентёра, то есть офицера, уполномоченного вступить в переговоры. Тот предлагает сдать город. Римский-Корсаков ответа не даёт, велит парламентёра задержать и ночью созывает военный совет[297]. Вопрос один: что делать? Большинство присутствующих крайне утомлено и подавлено. Один из наиболее уважаемых командиров, генерал-лейтенант храбрец Фабиан Готлиб (Фабиан Вильгельмович) фон дер О́стен-Са́кен[298] – именно он настоял на возвращении русских полков от австрийцев, а затем лично организовал русскую контратаку, не позволившую французам войти в Цюрих, – утверждает, что солдаты ещё не потеряли присутствия духа, и предлагает продолжить защиту города в ожидании подхода Суворова. Но он практически в одиночестве, а тут ещё приходит весть о разгроме австрийского корпуса фон Готце и о гибели его самого. А это означает, что в ближайшее время сюда подойдут дополнительные силы французов. И Римский-Корсаков объявляет: с рассветом будем прорываться из окружения. Массена́ в своих предположениях не ошибся.

Выполнение приказа командующего приводит в городе к ещё большему беспорядку. Опять каждый отдаёт приказы по-своему, и толчея превращается просто в какую-то кучу-малу. В шесть часов утра 15 сентября русская армия переходит реку Лиммат и устремляется на север, к горе Цюрихсберг. На наше счастье она защищена слабо, а французские постовые даже спят – и гибнут под ударами русских. Вскоре из Цюриха выходит и сам Римский-Корсаков, но противник довольно быстро обнаруживает наш манёвр, и начинается кошмар: на отступающие войска обрушивается вся их огневая мощь. Французская артиллерия с господствующих высот начинает бить по городу прямой наводкой, и в конце концов управление войсками теряется окончательно. Наши солдаты, часами не получающие никаких приказов, сражаются под градом пуль и ядер отчаянно, но противник вскоре врывается в город, и начинается резня. Некоторые наши генералы предлагают сдачу, но Массена́, раздосадованный тем, что ему не дали принять красивую капитуляцию, отвечает отказом и велит им передать, что у них есть пятнадцать минут на то, чтобы покинуть город. А между тем русский арьергард, прикрывающий наше отступление и не ведающий обо всех этих дипломатических экивоках, обречённо бьётся до конца и почти весь погибает. В руки французов попадает практически весь обоз, штабные документы и переписка, шифры, походная церковь, часть казны и множество раненых, в том числе и генерал Остен-Сакен, получивший ранение в голову.

Для удаляющихся всё дальше и дальше от города тринадцати тысяч русских воинов прорыв превращается в сплошной кровавый, неравный бой. Французы набрасываются на них и слева, и справа, буквально наступают на пятки, бьёт артиллерия. Отступающие тремя колоннами остатки нашей армии, отчаянно огрызаются, то и дело бросаются в штыковые контратаки. Но никто не паникует, не бежит, не сдаётся в плен. В конце концов преследование прекращается: французам этот день тоже дался нелегко, они тоже страшно утомлены и решают: хватит. Так стойкость, дисциплина и традиционное героическое самопожертвование русских солдат и офицеров спасают их неудачливого командующего. К вечеру уцелевшие части корпуса Римского-Корсакова во главе с ним самим могут, наконец, вздохнуть с облегчением: неприятель оставил их в покое.

Итог сражения для русской армии однозначен: это разгром. Погибают от 3.000 (по данным Римского-Корсакова[299]) до 6.000 (по французским данным[300]) человек. В плен попадают не менее 5.200 человек[301] (подавляющее большинство – раненых), в том числе три генерала (ранены все) и 133 офицера[302]. У французов остаётся 26 русских орудий[303], 9 знамён[304], множество ящиков с боеприпасами, палаток и другого военного имущества. Но самое главное, что успехом наша швейцарская кампания закончиться отныне не может, и Суворову теперь нужно думать о спасении своих сил.

В нашей стране ход Второй битвы при Цюрихе неизвестен почти никому. Может быть, какая-то логика в этом есть: проиграли, что ж теперь вспоминать-то? Но вы прочли её описание, и вам что – разве стыдно стало? За Римского-Корсакова – да, за некоторых его генералов, пытавшихся сдаться, – да, а за подавляющее большинство наших солдат и их командиров, в том числе тех же генералов, – нет! Они – в который уже раз! – продемонстрировали такое мужество и героизм, что сам Массена́ потом отметит, что русские «оказали в этом сражении сопротивление изумительное»[305]. Будучи брошенными рядом своих высоких начальников, они в одиночку бились уже не за победу, а за свою честь, за честь русского оружия, за честь нашей страны. И в плену оказывались в основном вследствие ранения – обратили внимание? (Наши солдаты говорили потом, что их победил не неприятель, а собственный генерал[306].)

Что же касается Римского-Корсакова, то главным виновником поражения следует назвать, конечно же, его – на то он и главнокомандующий. Пренебрёг разведкой, буквально чуть ли не проспал начало наступления противника, не сориентировался в середине сражения, практически потерял управление боем к вечеру. Но! Со своим численным преимуществом французскому генералу было просто суждено победить (ведь ему противостоял не гений Суворова – и вскоре Александр Васильевич это ярко ему покажет), сдаться в плен Римский-Корсаков посчитал позором и пошёл на прорыв, завершившийся в конце концов успехом. Так что был он, конечно, человеком с недостатками, но уж никак не никчёмным. И, кстати говоря, когда недовольный разгромом Павел I направит отчёт Римского-Корсакова на оценку непосредственно Суворову, прославленный фельдмаршал его оправдает![307]

А в ходе нашего путешествия место начала французской атаки было обнаружено не сразу. Сам Дитикон мы нашли довольно быстро, но никто из местных жителей о соответствующем памятнике понятия не имел, даже когда я показывал им его фотографию. Наконец один толстый дядька посоветовал посмотреть позади нового железнодорожного вокзала, за веткой, которая шла вдоль реки Лиммат. «Есть там какой-то камень», – не очень уверенно сказал он. И оказался прав! Мы прошли под путями, повернули направо и где-то через 800 метров подошли к большому коричневому валуну слева, на котором по-немецки было написано: «Место моста французской армии под командованием генерала Массена́ 25 сентября 1799 года». Такая вот странная надпись. Неудивительно, что никто ничего внятного сказать нам не мог: поди пойми из этих слов, по какому поводу стоит тут камень. Правда, рядом была установлена табличка, рассказывающая – тоже по-немецки – и о сражении, и о французском военачальнике (с его чёрно-белым изображением), но всё прилично выцвело, под защитный слой затекла вода, и вообще было очевидно, что за всем этим никто особо не присматривает. Какой разительный контраст с памятью швейцарцев о Суворове! Сразу видно, кто в той войне был оккупантом, а кто – освободителем.

А нас ждал ещё один поиск и, надо сказать, более трудный. В одной из книг я прочитал, что недалеко от Цюриха, «в одном из парков у подножия холмов Ютлибе́рг (юго-западная окраина города) стоит большая каменная колонна с надписью в память о кампании 1798–1799 годов»[308]. В ней даже была помещена её цветная фотография. Несмотря на размытость координат мы решили этот памятник отыскать, не в последнюю очередь надеясь на фото. Для начала выяснили, что называется тот холм не Ютлиберг, а Утлиберг (Uetliberg), что там находится парк дикой природы Лангенберг (Wildnispark Langenberg) и что лучше всего туда ехать на электричке – 20 минут от главного железнодорожного вокзала (Hauptbahnhof) Цюриха. (Утлиберг, кстати говоря, хорошо виден из центра города, на правом берегу Цюрихского озера, если смотреть на воду; на его вершине установлена телевизионная башня.) Электричка отходила каждые полчаса, направление – на Лангна́у-Гаттико́н (Langnau-Gattikon) или Ци́львальд (Zihlwald), и вскоре мы вышли на станции «Вильдпарк-Хёфли» (Wildpark-Höfli). Пошли по табличкам наобум вверх, к центру парка, нашли ресторан и даже загон с живым медведем, но про колонну никто там и слыхом не слыхивал. Мы плутали вокруг несколько часов, пока не добрались до смотровой башни (совсем рядом с телевизионной), не влезли на неё и там (!) не спросили – наверное, в десятый раз – у очередных местных жителей (пожилой пары) о месте, которое мы ищем. Они недоумённо пожали плечами, я показал фотографию, и тут мужчина сказал: «Э, да тут рядом ограда» (на фото действительно было что-то вроде фрагмента железного забора). И тут его осенило: «Это у входа в парк дикой природы!» – «Так мы только что оттуда!» – удивились мы. Быстро выяснилось, что искали мы «задом наперёд»: шли от станции ровно с противоположной стороны от центрального входа в парк. Дальше всё было элементарно, и вскоре колонна предстала перед нашими глазами. Она действительно была установлена сразу же за центральным входом, справа от него. Надпись на ней гласила по-немецки: «В память о занятии французскими войсками перевала на Альбисе и о сражении между русскими и французскими солдатами в ходе Второй битвы при Цюрихе». А я вдруг понял: Утлиберг входит в состав того самого хребта Альбис, на который 14 сентября 1799 года взбирались наши солдаты в отчаянной надежде увидеть спешащие им на выручку войска Суворова. От того, что это происходило где-то здесь, стало немного не по себе…