– Лучше бы мне деньги отдал, чем такие дворцы отгрохивать.

Замолчала она только в зеркальном зале – даже ее поразила красота. Роксана, наконец, разжала пальцы «подруги» и гуляла сама. Больше всего ей нравился потолок, картины изображающие войну и мир. Юноши в кирасах и совсем невинные дети-херувимы.

От созерцания ее прервал истошный вопль.

– Оксаночка! Вечером будет концерт, мы ведь пойдем на концерт?!

– Не концерт, а постановка оперы «Артаксеркс» Винчи в Версале, – поправил на чистейшем русском дедушка-немец. – И когда вы так уничижительно поносите другие нации, задумайтесь о том, каково слушать ваш псевдопатриотизм на таком ломаном русском, как будто это не ваш родной язык. И еще, – поднятой рукой он остановил все возражения уже пунцовой тетки. – Перед тем, как обвинять кого-то в пошлости, посмотрите на себя. Только вы пришли сегодня в королевскую резиденцию в обтягивающих лосинах, а не англичане, немцы или, скажем, французы.

Будто сдувшись, Людмила Леонидовна (впрочем, по манерам дальше тетки Люды она не доросла) вышла.

– Вы извините нас, – Роксане было стыдно, хотя и не она произносила эти слова.

Немец посмотрел на нее сквозь очки, чуть прищурившись.

– Как вы находите убранство зеркальной галереи?

Гюстав оказался очень интересным собеседником. Он был из обрусевших немцев. Долгое время жил в России. Он обожал ее культуру, а особенно – еду.

– Роксана, вы когда-нибудь ели пироги прямо из русской печки? Как «нет»?! Скажу я вам, вы очень многое упустили в жизни.

Он перескакивал с темы на тему, все время чем-то восторгаясь.

– Видите эти часы? Они сделаны из редких пород дерева. Каждый час, когда они звонят, в портике появляется статуэтка короля. Эти часы были подарены Людовику в 1706 году часовым мастером Антуаном Мораном. Простите старика. Я, как говорят, присел вам на уши. Так давно не разговаривал ни с кем на русском, – оправдывался Гюстав.

Роксана искренне улыбалась. Ни один экскурсовод не рассказал и половины того, чем поделился этот старый немец. С ним было легко беседовать об искусстве, поэзии, еде. Только политику они по общему соглашению не затрагивали. Слишком скользкая тема для обоих народов – всегда хочется скатиться до рассуждений о Второй мировой войне.

Так незаметно подошел вечер. Вся толпа туристов прошла в северную часть Дворянского крыла Версаля.

– Здесь находится Королевская опера Версаля, – вещал Гюстав. – Открылась в 1770 году. Первой постановкой был «Персей», в честь бракосочетания Дофина и Марии Антуанетты. Это самый большой дворцовый театр в мире.

Свет в зале еще не был приглушен. Они пришли рано, но за хорошей беседой время всегда пролетает быстро. Краем глаза, отметив какое-то движение, Роксана повернулась: быстро-быстро передвигая своими ногами-палочками, к оркестровой яме нёсся «Козлиная бородка». Заметив интерес, Гюстав тоже проводил француза взглядом.

– Это новый дирижёр, месье Ален.

– Откуда вы все это знаете?

– Я люблю быть в курсе всех событий. Хотя я отнюдь не сплетник, – он шутливо улыбнулся, приглашая даму пройти вперед.

В оркестровой яме настраивали инструменты, актеры сновали по сцене. Кто-то уже переоделся, а кто-то еще нет.

– Неужели мужчины будут играть женские роли? – Роксана была поражена напудренными мужчинами в париках и платьях. – Неужели у них нет оперных певиц, или они того… Ну, вы понимаете, – женщина смутилась.

– «Того» или нет, это я не знаю, – хмыкнул в кулак Гюстав, – но Королевская опера Версаля специализируется на барочном репертуаре. А в то время все роли играли мужчины и, как правило, кастраты – их голос звучит мелодичнее. Хотя, мне кажется, для них это довольно слабое утешение.

– Надеюсь, эти…

– Нет, Роксана, эти нормальные. Хотя я лично не проверял.

– А вы еще Людмилу Леонидовну в пошлости обвинили.

Немец развел руками, посмеиваясь.

– Вы сами такую тему завели. Присаживайтесь, представление скоро начнется.

На сцене появилась экстравагантная пара: «женщина» с перьями на голове, торчащими как украшение на шлеме греческого бога Меркурия, и мужчина, с головным убором цилиндрической формы, подобный тому, что носили египетские цари. Перед выступлением они обнялись так, что пришли помощники, чтобы их разнять.

Странно было слышать от мужчины женский голос, которым он выводил мелодию, держась за руку «избранницы».

Гюстав милостиво согласился переводить в ущерб наслаждения музыкой.

«Женщина» пела почти таким же голосом, немного с другим оттенком:

– Контратенор, – объяснил немец, – весьма приближено по звучанию к голосу кастрата. Как бы это ни звучало, – он не смог подавить смешок.

Несмотря на некоторую необычность, музыка и действие на сцене затягивали. Месье Ален самозабвенно махал палочкой.

– А без котелка ему гораздо лучше, – мимолетно отметила Роксана, возвращаясь к действию.

Закончился первый акт, люди хлопали стоя.

– Пройдемся? – предложил Гюстав, протягивая руку.

Рука об руку они совершали променад, как выразился Гюстав. Он оказался доктором искусствоведения, и все прекрасное ему было не чуждо.

– Вы заметили, контратенор Франко Фаджоли, играющий Арбака, был сегодня несколько эксцентричен, я бы даже сказал комичен?

– Да, помощникам несколько раз приходилось его успокаивать и возвращать на сцену, – согласилась Роксана, обмахиваясь одолженным веером. Конечно, красивый веер, расписанный яркими птицами, не добавлял ее «ушастой» футболке изящества. Но в зале было очень душно. – И все же поет он чудесно.

– Да, это верно, – отметил немец, сворачивая обратно.

Их путь лежал мимо кресла, на котором пристроила свои бока Людмила Леонидовна. На антракте она не выходила, видимо, боясь показаться вульгарной в своей обтягивающей одежде. На них смотрела зло, но молча. Что обоих вполне устраивало.

– Мне ее немного жаль, – призналась Роксана. – Мы все же земляки.

– Не землей определяется человек, а поступками, – веско заметил профессор. – А жалеть не надо. Надеюсь, она вынесет для себя урок из сегодняшнего происшествия. Нельзя, находясь в чужой стране, ругать ее народ. Да и находясь в своей – тоже. Некультурно это. Главное, что делает человека человеком, это культура и сознание, а особенно самосознание.

Второй акт закончился песней отца эксцентричного Арбака-Артабана.

– Мне понравилась последняя ария. Вы заметили, все отдыхают, а дирижер все так же стоит и держит весь оркестр в узде? – поделилась своими наблюдениями Роксана во втором антракте.

– По правде говоря, я не наблюдал за ним. А что он вас так заинтересовал? Этот лягушатник? – насмешливо поинтересовался профессор.