*

Это вонючее двуногое, которое язык не поворачивается назвать свиньёй, чтоб не обидеть клан кабанов, так надралось пивом и заполировалось сверху мелкими красными таблетками, что я надеялся, он отключится ещё до того, как наступит одиннадцать вечера. Но не с моим счастьем. Жизнь — боль и тлен. И минус одна гитара. Расколотил я её без свидетелей, когда скрылся от грязных облапываний в мужской туалет, а Верт потащился за мной. Его черепушка оказалась крепче, чем я ожидал, но после третьего удара он наконец прекратил домогаться и лежал на полу с дебильным блаженным выражением на упитой физиономии. Я не отказал себе в удовольствии несильно пнуть его в живот.

Вернувшись в зал, я бодро соврал, что Верт не удержал равновесия на толчке и со всей дури треснулся о сливной бачок. О судьбе Ibanez я скромно помалкивал, уложив её, бедняжку, убитую в нечестном бою, обратно в мягкий кейс. Мике извинился за коллегу, не проявив, правда, ни единого признака сожаления по поводу того, что первая репетиция откладывалась, и попросил помочь дотащить бесчувственного вокалиста до машины. Я сел за руль, и вовсе не потому, что был единственным трезвым: Мике и его паренёк-трансвестит, справившись с ношей, предпочли вернуться в клуб и продолжить более близкое знакомство друг с другом. Бросили меня, короче. Ну, я хотя бы не удивился.

Помучил автомобильный навигатор несколько минут, добился описания обратного маршрута и осторожно покатил. Габариты джипа, принадлежащего парням, были со мной несоразмерны от слова «никак», даже высота водительского сиденья, не говоря уж о том, как тяжело было топить педали в пол. Я обмирал, когда рядом дважды проезжал полицейский фургон, но уберкиллер, наверное, пребывал в хорошем расположении духа и хранил меня от дополнительных неприятностей.

Я оставил Верта ночевать в машине, давиться блевотиной, мучиться головными болями или как-то более прозаически подыхать, мне было всё равно. Опустил стекло задней двери и кинул ему ключи с брелоком, чтоб, если чудом очнётся, — выбрался и поссал на кусты у дома, а не под себя. Сам не знаю, чего я такой добрый. Ключи при броске попали ему по яйцам. Надеюсь, это было больно.

За время нашего отсутствия из коттеджа исчезли следы беспорядка вместе с телами тех пьяниц-уголовников. Осколки стекла не из всех углов выметены, но не порежусь, не критично. В холле поставили какие-то другие стулья и стол, уж не знаю, откуда принесли, на пострадавших окнах опустили стальные жалюзи, а мой дрон в той же позе висел под потолком второго этажа.

— Тайлер, ты не засек в доме ничего необычного? — я выполз из душа, боязливо прикрываясь футболкой.

— Я сделал полное сканирование. Уборщики ушли более часа назад, иных поздних гостей у вас нет. Не спите под стенкой, сэр.

— Что? Почему?

— На ней застарелые потеки семенной жидкости. Прежние хозяева всё чисто отмывали и не раз, но следы повторяющиеся и многочисленные. Отлично видны в ультрафиолете. Я посчитал эту информацию важной для вас.

— Правильно посчитал. А жидкость… — я поборол позыв блевануть, — только человеческая?

— Да, сэр.

— А на постели?

— Там новенький матрас и свежие простыни на резинках, сэр.

— И подушки?

— Лавандовые. И одеяло чистое, я проверил. Я успешно подсоединился к пульту управления вашим жилищем и выключаю лампы. Оставляю одну снаружи над крыльцом. Сладких вам снов.

— Спасибо, Тайлер. — Но мне было неспокойно, чёрта с два тут сладко поспишь. — У тебя… то есть в тебя встроен ночник?

— Безусловно. Какой вы желаете свет?

— Фиолетовый. Немного с синим и лиловым.

У моего дрона потрясная палитра и мягкие переходы между цветами. На потолке появились проекции нескольких ярких звёзд и синеватый лунный серп. Мне даже захотелось улыбнуться, но грустно. Дома, то есть в особняке Мортеалей я его на полную катушку не юзал, не подозревал ни о каких скрытых функциях, ведь располагал отдельным ночником и прочими штуками… не говоря уж о гарантии полной безопасности.

— На который час завести будильник, сэр?

— Обойдёмся без будильника. Ты ведь поднимешь меня, если кто-то подойдёт к кровати ближе, чем на шаг?

— Чем на два шага, сэр. Так запрограммировано. Подниму. Спите? Я просканировал и вас, вы очень истощены, уровень серотонина подошёл к критической нижней отметке.

— Еще нет. Свяжи меня с братом.

— Слушаюсь, сэр.

Видеосвязь. Ну ладно. Ксавьер ответил, не дав пропеть первому гудку. Ждал, что ли, сидя над телефоном? Умный гадёныш.

— Я сломал гитару, — произнёс я невыразительно. Тут довольно темно, меня почти не видно, но его взгляда я старательно избегал. — Купишь новую?

— Да. — Он застучал по клавишам. — Какую?

— Fender. Я хотел Stratocaster. Обычный. Голубой или черный.

— Могу взять две.

— Тогда подожди, — я напрягся, перелистывая мысленно каталог. Хоть бы Кси не пожадничал для меня. — Gibson. Летающую пятерку². В любом цвете, кроме деревянного жёлтого.

— Ещё что-нибудь?

— Второй усилок, само собой. И педаль овердрайв. И я метроном забыл дома. Наверное. Не вспомню сейчас. Меня пытались изнасиловать. Наклейки ещё возьми? Я хотел серебряных ящериц на деку. И пару голографических пятиконечных звёздочек. — Мой никакущий голос не изменился, не дёрнувшись ни выше, ни ниже интонациями. Но я смог наконец поглядеть брату в таращилки, похожие на многогранные кристаллы, темно-зелёные и довольно бешеные. Я немного преувеличиваю, трусы с меня никто не стягивал и за ноги никуда не тащил, скорее наоборот. Но пусть порадуется, что был прав, отчасти: общаюсь я с отбросами.

— Я заказываю. Завтра после полудня доставят. — Через секунду в поле зрения на маленьком экранчике передо мной был не только Ксавьер, но и его невыносимо модный, почти пидорский пистолет, целиком (за исключением пары деталей) сделанный из платины. Модель уникальная, а название у неё самое тупое и предсказуемое в мире — “angel”. А всё равно крутое оружие, я тихо и безъязыко завидовал, мечтая, чтоб мне однажды подарили нечто похожее, то есть сделанное под заказ. Братишка звучно стукнул стволом, положив рядом с клавиатурой — и еле заметно кивнул. У меня гора свалилась с плеч. Никаких вопросов, вздохов, всхлипов, вспышек гнева или причитаний. Но всё-таки от одного переживающего жеста он не удержался: — Могу прилететь вместе с грузом.

— Нет нужды. Разберусь с техникой сам. До связи, — я запоздало успел вставить, когда он уже отворачивался к своим громадным рабочим дисплеям: — И спасибо.

*

— Куда ты вляпался, Весёлый мой? — я дышал с другой стороны зеркала, стекло не запотевало, а покрывалось ледяными узорами, довольно правдоподобно похожими на трещины.

Боец не отпрянул. Но изучал меня так, словно я с Луны свалился. Вмешался в его приятный распущенный вечер в компании втюрившегося по уши фотографа. О нет, вечер закончился. Его нагота светилась от бело-голубой пудры. И от чего-то ещё. Гот разжал руку, уронив форменные трусы. Передумал одеваться. Выпрямился с таким видом, словно собрался подойти и прислониться к зеркалу. Ко мне. Что угодно натворит, лишь бы игнорировать вопрос.

— Шеф, — протянул он бархатистым нетрезвым голосом. — Ты о газетной шумихе?

— Я не читаю газеты. На тебя объявлена охота.

— Разве? Опять?

— Пронырливый бес копает под тебя.

— Чепуха. Я слишком ему нравлюсь.

— Не отправляй девчонку в Аркад.

— Это она в газетах, шеф. Не я.

— В каких?

— Сегодняшних.

— В каких, Гот?

— Tribune, Herald, Sun, Morning Post…

— К утру они станут вчерашними.

— Это не муха-однодневка. Большой скандал. Она разделась и исполосовала себе лицо и груди. Берёт с меня дурной пример. Папарацци нащёлкали много фотографий.

— Я сожгу все экземпляры.

— Много дыма.

— Только огонь и пепел. Журналисты искусают себе локти. Одевайся и иди домой.

— Почему она это сделала, шеф?

— Я как раз тебя хотел спросить.

Он покачал головой из стороны в сторону, медленно, как сомнамбула. И придвинулся к зеркалу всем телом.