— Но ведь за всё надо платить? Тьма требует поклонения, служения…
«Я — твоя оплата». — Ди улыбнулся одним уголком рта. Эту тайну он вынужденно будет хранить до самого конца. Тьма, воплощённая силой Талисмана в душу и обрётшая сознание, — ну чем не ирония судьбы, слепой и никогда не заботящейся о последствиях.
— Вовсе нет. Разве гравитация требует чёрных месс и кровавых жертвоприношений? Она просто действует, пронизывает мир вдоль и поперёк. Остальное — романтические выдумки разных слабохарактерных психопатов, которым не хватает по жизни поводыря, бога-диктатора или демона-фюрера.
— Но почему я так предан тебе, а не себе? Я тоже слабохарактерный?
— Глупый вопрос. Давай последний отчёт, мам.
*
Я выслушал отчёт. Мастер в очередной раз разругался, помирился и объединился с Эстуолдом и может дать красной планете стабильную атмосферу, которая удержится благодаря разогнанному ядру и усилению магнитного поля. Но проклятые людишки постоянно топчут Марс своими отсталыми приборами и с ума сойдут от счастья, едва поймут, что он пригоден для их жалких жизней. Оборотням придётся и дальше скрываться. Ещё долго. Но не вечно. Я размышлял о раскрытии тайны и новой войне двух цивилизаций. Оборотни, несомненно, победят, ведь на их стороне ад и высокотехнологичное оружие, и боевые роботы, и всякие прочие мегавафли. И мне импонируют реки крови, восхитительный горячий запах с линии фронта. Однако людей куда больше, они давят массой, и истреблять их будет скучно. Однообразные горы тел… И не совсем по плану — ведь когда мы сотрём последнего безволосого орангутанга с лица земли, презирать будет некого и некем питаться по выходным. Если только не выращивать их как скот, постепенно отупляя и лишая воспоминаний о прошлом. Это неплохая идея, но тоже скучная и вторичная. Мне понадобится свежий взгляд на проблему. Например, завести гарем яростно желающих мне смерти рабов и вложить им в руки пару кинжалов… или ключей для побега. Или построить гигантскую тюрьму, где остатки людей смогут плести интриги, организовать сопротивление, а главное — надеяться. Надежда, глупая и обманчивая — вот что делает их кровь слаще.
Но довольно о людях. Мыслями я хочу быть не в делах. Хочу подумать о странном. И приятном. О последнем, что вытряс из трепещущей души одного из немногих достойных представителей рода смертных и Изменчивых. Или недостаточно достойного. Сент-Мэвори. Наивная и сладкая ненависть, нервная и болтливая, как пьяная дурнушка на выпускном балу. И такая же любовь. Испытываемая не ко мне, к счастью. Ко мне — только прижимающая к стенам и полам похоть, такая бурная, жгучая и необузданная, что невольно хочется сказать: «Полегче, парень, не задохнись, я ещё не начинал тобой заниматься, успеешь посмаковать, только дождись своей очереди».
Градус обзора развернулся перпендикулярно, а затем опрокинулся. Моя кожа холоднее льда и снега, но даже по ней способна пробежать дрожь. Я сосчитал жертв, не забыв и себя упомянуть. Довольно впечатляющий список. Бедняга Мэйв его возглавил.
Да как ты ухитрился? Голые цифры. Твой кузен сходит по тебе с ума. Ты заставил одного из моих бойцов отклониться от идеального, начертанного мною курса. Надеюсь, что только одного. Первородный, что миллионы лет был десницей божьей, угас и вновь воссиял — хочет валяться у твоих ног, он во всем мне сознался… своим телом и взглядом. Мой брат — пал жертвой твоих тонких выпирающих косточек много лет назад и дал связать себя. Руки, ноги, губы, глаза, засунул в рот твой мраморно поблёскивающий хвост, раздвоенный язык и коралловые змеиные уста. Говорит, что счастлив. И даже мой оверлорд, высочайший и абсолютный владыка, смотрит на тебя через книгу бытия не самым равнодушным взглядом. Я назвал пятерых. А сколько ещё безымянных и безвестных жертв? И я сам — жертва или объявил на тебя охоту?
— Что в тебе такого, чего нет в других? Почему ты заставляешь сверхчеловеческих существ жаждать тебя? Почему я, отринувший чужую нечистую плоть из мокрого пепла и гноя, грею тебя беспокойным оком? — И не только оком. В одном шаге преодолел километры, чтобы намертво сомкнуть руки на его узких плечах. Ни вырваться, ни пошевелиться. Я не хотел оказаться в этом холодном гудящем месте с сотней фосфоресцирующих проводов — но оказался. Точно ли против своей воли? Исчезнуть с каменистого берега, где мы встречались с Хэллом, в сердце Хайер-билдинг сквозь столько слоёв воздуха, песка и бетона было больно. Из уха от напряжения потекла кровь. Досадно, но её нельзя остановить усилием воли: от этих усилий она как раз и течёт. Придётся применять кустарные средства. Чуть попозже. Я сосредоточен на закоренелом преступнике, которого так крепко держу. Но ему комфортно в стальном захвате, он смеётся над любыми угрозами, он единственный в своём роде, и это не может не раздражать, одновременно вызывая гордость… за то, что он немного мой. На треть принадлежит, я помню.
— Хочешь в чём-то обвинить? — Его голос сух и скрипуч, словно надломленные ветки какого-то мёртвого дерева. Я никогда не любил его слушать, но даже таким неприятным голосом он умел загипнотизировать. Может, потому что не старался смягчить и выдать за другой, ласковый и медовый. — Я не просил себе такой власти над вашими сердцами… или чем пониже. Я был бы рад сидеть в углу какой-нибудь затхлой каморки и писать миллионную строчку кода, совершенствуя машинный язык, который создал. Совершенствуя машину, которую оживил. Я не силён в чувствах, я ограничен, я узок, я… не отдаюсь никому в полной мере. Я не знаю, как это, я не умею. Я просто перевёртыш…
— …с внешностью голодающей секс-бомбы. В то время как твоя мать похожа на старую жирную наседку в соломенном парике. И в твоём клане, я изучил скрупулёзно, нет больше никого с… Хочешь правду? Один порядочно влюблённый в тебя идиот спросил бы: иметь такие большие и опасно-зелёные глаза вообще законно?
— Спросил бы у моего отца, но, какая жалость, его нет в живых. И насколько я его помню — у него были серые глаза.
— Этот ген уникален. Всё равно ты получил его от Максимилиана. Но мы не знаем какой, мы не выделили его, потому что ты не позволил мастеру-инженеру добраться до стволовых и кроветворных клеток.
— У него всегда есть возможность украсть у меня сброшенную змеиную чешую, выпавшие волосы, ногти и даже порыться в водосточных трубах в поисках других биоматериалов, уж не побрезговать запашком.
— Грязные, скудные, недостаточные для изучения образцы. Ему нужна биопсия сетчатки, радужки и зрачка.
— Но речь идёт не о моих клетках, верно?
— Ксавьер, сядь.
— Насколько сильно ты ненавидишь меня, Юлиус? Скажи, жалел ли ты, что не убрал меня до свадебной церемонии? Когда ещё мог… убрать без последствий.
— Я такой же раб, как и другие, Кси.
— Да, ты раб. Но не мой раб. Что намного хуже… Я тебе сочувствую. Ангел мог выбрать кого угодно. Странно ли, что ему захотелось взять самое лучшее? Но он с тобой поделился. Он всегда был великодушным. Светлым. Правильным. Скажи, ты трахаешь меня от злости и бессилия?.. Ну, не полового, конечно.
— Меня тянет вопреки всему, что мне твердил рассудок. То есть не вопреки, он стоит в сторонке, замолчав и разведя руками. И я не понимаю, я не вижу красоту, что меня пленила — где она? В тебе нет ничего!
— Закрой глаза, ассасин. Ты привык зрить не ими в корень, правда же? Красота — это то, что официально объявят красивым и утвердят самые влиятельные и сильные мира сего. А ты — один из них.
— Прежде чем ты опять сделаешь меня в жопу пьяным и алкающим тебя до одури, скажи мне, что ты сделал с несчастным кузеном. И зачем. И как? Ты был ребёнком, а не чудовищным порождением вашего древнего змеиного континента. Ты не мог сделать с ним что-то специально. Или мог?
— Мэйв очень чистый. Его слепое и наивное сердце просто ошиблось в выборе. Я не хотел причинять ему боль. Как и сейчас не хочу. Но разве кого-то из вас интересуют мои желания и чувства?
— А разве ты научился? Любить? Ты, поглощённый своими бесконечными нулями и единицами. Любят — тебя. А ты лишь ощупываешь лицо любимого неуверенными деревянными пальцами, ты как в онемении, из которого тебя нужно хорошенько вытрясать и выбрасывать.
