*

Мэйв убедительно разыграл придурка большего, чем я — предложил коллективное самоубийство. Я знал, что он блефует, сгорая от любопытства узнать, почему я хотел прыгнуть. Рвался строить из себя старшего, мудрого наставника, но наружу это так и не выпустил. И своё негодование о моих прогулах тоже засунул подальше, поддавшись чистосердечной тревоге и желанию быть полезным мне, а не изображать сурового спасителя. Мне захотелось защититься от того, чем он мог захлебнуться дальше — сочувствием. Вот не надо меня жалеть. Вылечить бы всех от этой дебильной привычки.

Я пресёк его планы. Не быть ему главным. Раз не поленился пробежать по этажам пешком — не поленится сходить со мной в порт и порепетировать. Я ничего о нём не знал и, честно говоря, не собирался узнавать. Я увидел, как мокрушник умело использует всё вокруг, молниеносно, подчиняя себе обстоятельства, каждую мелочь. Я сочинил много музыки, она красива, но безголоса. Тексты, которые я написал, слишком хороши, чтобы их декламировал я. Меня не услышат, не воспримут всерьёз. А я хочу, чтобы меня слышали, чтоб слушали так, как слушают Ди — затаив дыхание, обмерев, боясь упустить хоть слово.

Я воспользуюсь Мэйвом. Он мне двоюродный кузен или, может, троюродный. Не ахти какое родство, но он тоже Санктери. И он не отказал.

Я познакомлю его с каждой раной на своём сердце. Не сразу, но он поймёт, что меня мучает. А когда поймёт — надеюсь, не отвернётся. Я не хотел говорить, что заставило меня писать эту музыку, я не хотел всё портить — особенно после того, как он сразу же обрадовал меня, внеся первую лепту во вклад нашего будущего — дал нашей банде имя.

«Ледяной дьявол». Какая ирония. Лишь кучке избранных известно, что за яростное пламя полыхает под этим льдом. В центре вихря смерти он умеет быть живым и даже… разговорчивым. Он живёт в своих приказах, он наслаждается подчинением и моментами чужой смерти. У мира нет шансов быть чем-то, кроме как декорациями для исполнения его капризов.

Я всё ещё думаю о суициде. Но больше никаких прыжков из окна. Умереть на сцене на глазах у сотни тысяч зрителей и слушателей — моя новая мечта и мой новый план.

Почему? Почему мне приспичило сдыхать?

Я не рехнулся от неразделённой любви. То есть рехнулся, но… я мыслю трезво, хоть и не рационально. Суицид, независимо от способов, — очень громкое заявление. Крик, от которого в ночи просыпаются соседи или, если повезёт, — квартал, а то и целый город. Ничто не привлекает столько внимания. Угроза убить себя — настолько же рискованная, насколько и эффективная.

О том, что я сделаю, заговорят все.

Но сначала я должен стать знаменитым.

*

— У твоего приключения в морге не должно было случиться продолжения. — Энджи недоверчиво потрогал жидкость в бассейне большим пальцем ступни, но всё было в порядке, туда по старинке залили розовое шампанское.

— Малец не сдался. Я проучил его, но урок не усвоен.

— Не смей его мучить! Не смей приближаться, не смей…

— А как быть с тем, что он приближается ко мне? Его член жарко пульсировал мне сегодня в бедро и выше, на протяжении получаса. Очень волнующе, учитывая, что ему всего лишь двенадцать лет исполнится на днях. Или… нет, подожди. Не на днях. Ближе к концу августа. Одиннадцатилетний обольститель. Очень решительный.

— Ты имеешь наглость ёрничать?! Юлиус!

— Мне на отборе в ELSSAD доктора все уши прожужжали, как рано взрослеют оборотни. И ты своего трахнул, когда ему… дай-ка вспомнить — тоже одиннадцать было?

— У нас мизерная разница в возрасте! И я с Ксавьером тогда растерянно девственности лишился, а сам он был опытным в постели.

— Забавный парадокс. Ты не можешь завидовать, ты не умеешь. Но ты пытаешься. Изо всех сил. Тебе больно за Мануэля, и ты на автомате прокручиваешь картинку, как сам бы его отлюбил, но нежно и заботливо. Не так, как я. Лишь бы всё сделать не как я, показать разницу добра и света. Но ни хрена подобного, дорогой. Ему не нужно твоё мягкое лучистое тепло, его влечёт в самое чёрное пекло. И он тебя терпеть не может за твою кажущуюся правильность. Иначе бы ты давно к нему подобрался, обольстил сладкими речами и утащил подальше от меня. Но вместо этого — ты пробуешь уговаривать меня.

— Меня не изменить, как и тебя. — Ангел с досадой вскинул голову вверх, прохаживаясь по парапету. — Ну и что мне делать?

— Ничего. Но можешь перестать негодовать и присоединиться к моей игре. Цыплёнок нашёл себе нового друга. Хорошего, чистого. Аппетитного. Ты заинтригован? Я тоже.

========== 21. Хорошая сделка, или клиент всегда напуган ==========

—— Часть 2 — Дьявол во плоти ——

— Скажи мне, у кого ты живёшь.

Ману превратился в детского размера манекен, очень напряжённый, с кусочком омлета во рту. Уберкиллер нарушает ради него график, не спит в девятом часу утра, расхаживает по дому, заглядывает в столовую, игнорирует пятерых сотрапезников, подчёркнуто обращаясь к нему одному, сверкает обнажённым торсом… ну ладно, полуобнажённым.

Омлет глотаться решительно отказывался, оборотень украдкой сплюнул его в салфетку.

— У твоего отца.

— А кто он?

— Э-э…

— Ты живёшь под крылом у дьявола. И сегодня пора платить за гостеприимство.

Никто не подавал тайных знаков, как вроде бы и не сговаривался, но Ангел, Ксавьер, мессир Асмодей (почему этот-то никогда не вмешивается? Ведь может ещё как!) и двое неизвестных крылатых гостей сложили вилки с ножами крест-накрест на тарелки, с синхронностью, достойной команды профессиональных спортсменов, отодвинули стулья, вставая, и покинули столовую.

Ману порадовался, что сожрал немного. После резекции желудка, подаренной мастером-инженером при помощи лазерного ножа, невидимых ниток и очень крепкого словца, аппетита не убавилось, но порции пришлось сократить втрое. А сейчас даже то небольшое количество съеденного попросилось наружу — от всех до единого поднявшихся дыбом волосков на коже. Это не страх, что-то другое болезненно стиснуло ему внутренности в ожидании развязки, замесило фаршем в стальном кулаке. Фу, от гастрономических ассоциаций затошнило ещё сильнее.

— Я предлагаю тебе сделку, — киллер невежливо обхватил спинку его стула, так что Ману пришлось искать спасения у стола, напав на край скатерти, иначе неминуемо очутился бы задницей на полу. — Я позвонил должнику, тот навестил друга, друг шустро передал знакомому, и дальше по цепочке. Моё имя имеет огромный вес на материке. Какую музыку ты слушаешь?

— Всю. Любую. То есть я её изучал, все имеющиеся жанры. Рок, естественно, понравился первым. Дум, гранж, индастриал, модерновая тяжесть, пост-панк, синтетика и электроника, экспериментальное смешение стилей, новая волна, техно с классикой. Но представители не самые популярные, по большей части андеграунд, — Мануэль заткнулся так же резко, как и затараторил, глядя расширенными глазами в полупустую тарелку. На ней валялись четыре зелёные горошины, такой же зелёный лист салата и треугольный, отрезанный с одной стороны омлет. Мокрушник, застывший за пределами поля зрения, хотел довести его если не до медленной голодной смерти, то до смерти от невыносимого ожидания и неопределённости.

— Группу SΩndicate слышал?

— Да, это глубокий андеграунд. Коллекционировать их лимитированные самиздатные диски круто. И я хотел заказать на виниле сингл с их последнего альбома, но ещё не решил вопрос с доставкой, на чьё имя и вообще.

— Незачем. Заберёшь из первых рук. Ты нанят к ним сессионным гитаристом на три недели.

Мануэль с лязгом уронил вилку, но тут же опять нервно схватил.

— А взамен что? Вариант отстать от тебя не катит.

— Ты уедешь. Отстанешь автоматически, но предмет сделки не таков.

— А каков?

— Помолчи.

Киллер отпустил примороженный стул и начал прохаживаться по столовой, размышляя о чём-то — несомненно подлом и преступном. Ману следил за ним исподтишка, гоняя по тарелке горошек, пока тот не выкатился на скатерть. Потом колол вилкой омлет, изорвал в лохмотья. Не то что минуты — секунды казались вечностью, а недопитое молоко в его чашке, казалось, успело два раза свернуться и скиснуть.