— Тварь бессовестная!
Она всегда была такая огромная?
— А-а, ненавижу!
Тут как кросс бежать, ёбаный километр.
— Ненавижу, ненавижу тебя!..
Сорок два километра. Греческий марафон.
— Миллион раз тебя ненавижу, козёл!
…и где-то один разочек, случайно — люблю. Непонятно почему, само вышло.
Он ещё и улыбался! Криво, левым уголком грязного шлюшного рта, как самая главная и непревзойдённая сволочь в мире. Нет, правым. Гад! Это чтоб запутать меня? Поднял оба уголка рта. И всё равно улыбка вышла кривая, дикая, шокирующая, гипнотизирующая. Что за талант шиворот-навыворот?!
— Демон.
Врезался.
— Демон…
Врезался, мамочки, пойман, опять в плену, опять схватили, опять в ловушке, опять…
— Демон.
Тело мокрое, немного скользкое, он как утопленник, поднятый из морской пучины. Потому и одежка в хлам, да?
— Всё, замолчи.
Слушаюсь. Вцепился в него, в его плечи, покрытые непонятной слизью, вцепился до резкой боли в костяшках. Висел преданной тряпочкой и тихонько выдыхал в перерывах между спазмами от рыданий. В груди горело, в глазах, кстати, тоже, тёмным кровавым заревом. Не мог открыть их, да и не хотел, поэтому держался за киллера как осчастливленный псих, ощущал его частями обезумевшего тела, убеждался сто тысяч раз подряд, что да, действительно, это он. Не просто смертельно спокойный, холодный и отстранённый, а устланный снегом внутри и снаружи. Толщи этой холодной белой дряни в нём раньше не было. И я ни за какие алкогольные трипы не сочинил бы это сам, не додумался бы. Значит, он настоящий.
— Уже все знают? — прошептал я пугливо, нарушая его приказ. — Я последний?
— Ты стал догадливым.
— Уходишь работать?
— Нет. Переодеться надо. Домой зайти, с отцом поздороваться.
— Можно с тобой?
— Нет.
— А мы всё ещё пара?
Он отстранил меня, держа на вытянутых руках. Ногами я при этом не доставал до пола.
— У тебя в спальне стоял флакон моего парфюма и еще уйма миленьких безделушек. Вернёшься — проверь, что этот хлам испарился. И мне сообщи.
— Я запретил Иэну трогать твои вещи. Никто не посмеет отнести их на чердак.
Киллер коротко приподнял бровь. Я помню, это признак нетерпения.
— Вернёшься — сообщи.
Уронил меня и ушёл. Ушёл! Твою мать! Да что за…
Злость помогла совладать с новым приступом плача. Я мечтал жениться на киллере — до того, как случилось то, что случилось. Он не возражал. И я имел наглость быть недовольным, что заполучил его, потому что начал терять вдохновение.
Ну что, теперь доволен? Ощущение, что этого отмороженного козла нужно завоевывать опять, с нуля, по новой. Но нужно ли? Точно нужно? А если всё повторится?
Но неужели я позволю какому-то другому молоденькому ссыкуну виснуть на нём, нагло хватать за тренированные плечи и напитываться гнусными кривыми улыбками?
Ну нахер!
Я рванул вприпрыжку, догнав и обогнав Демона, дверцы лифта закрылись буквально перед его носом. Бензобак Астона Мартина пустовал, потому что утром кто-то забыл заправиться, и я спустился на этаж ниже, умыкнув с парковки ELSSAD небольшой мотоцикл. Не сказал бы, что хорошо умею водить двухколесных друзей, но других там просто не было, а мессир папчик меня пару раз на них катал, перевоплощаясь в мистера Арчера.
От осторожной езды в самой правой полосе осталось ощущение скуки и безопасности. Зато опасность излучал особняк. Демону ничего не стоило попасть в него за мгновение ока и хитро прибраться у меня в спальне. По непонятной причине я был уверен, что он этого не сделает и я найду хрустальный сперматозоид духов на своём месте, как и пепельницу, и пудреницу, и старые оружейные запчасти.
Я замер перед стеллажом и разноцветными полочками, взмыленный, переводя дух. По лестницам дома я тоже бежал вприпрыжку, торопясь и ожидая, что киллер опередит меня так или иначе.
Всё было здесь, стояло и лежало, медленно собирая пыль. Даже неинтересно как-то. Я отвинтил крышечку непристойного флакона, поднёс к нервно подрагивающим ноздрям. Noir Arctic пахли полярным сиянием, тающим ледником, ночью и тишиной. Кто бы ни составлял букет аромата, он постарался на славу. Не добавил ни грамма древесины, дыма или фруктово-цветочных отдушек.
Едва я успокоился и завинтил крышку, флакон начал таять у меня в руке. Видимо, вслед за ледником. Какая дурацкая мысль.
Я быстро оглянулся: Демон присутствовал. Расхаживал по комнате бесшумным шагом, чистый и ослепительный в лакированной форме ELSSAD, не узнать в нём то жуткое заплесневевшее привидение. Руки за спину заложил, спрятав под гладкие зеркальные волосищи, которые традиционной волной спускались ниже бёдер.
— На полки смотри, — велел он со скрытой усмешкой.
Полки пустели. Предметы расплывались медленно, не сразу, двоясь и троясь в глазах до неполной прозрачности. Эта мысль ещё глупее предыдущей, но, по-моему, они сопротивлялись, не желая умирать и покидать этот мир. Первой сдалась пепельница, потом разные мелкие бумаги. Дольше всех за «жизнь» боролся парфюм — наверняка потому, что я его схватил. Очень жалко было прощаться с ним. И запаха не осталось.
— Корпоративные химики изобретут формулу Noir Arctic позже, — сказал Демон, когда я изучил овальные и квадратные отпечатки в пыли: места, где хранились безделушки, теперь хранили их форму и размерность. Но это ненадолго — за неделю-другую пыль равномерно покроет всё. — Меня не обделят и голубой пудрой, компактной и рассыпчатой. Уж очень ты любил её на мне.
— Ты объяснишь мне когда-нибудь, что случилось?
— Дерьмо случилось. Слишком много дерьма. Ты забудешь половину, когда я тебя поцелую. Не переживай, этим богохульным ртом я отниму только лишнее и ненужное. Верну всё на прежние места. Дракон времени проглотит свой хвост, а я — замкну круг.
Я ни в зуб ногой, о чём он, но я и не должен разбираться. Слушал его высокомерный голос — какой длинный диалог! — и радовался, и не мог наслушаться. И впустил его холодный раздвоенный язык в своё горло в предобморочном экстазе. Если некий умник в тот момент чувствовал колебания в воздухе, вспышки на солнце, магнитные аномалии или любые другие важные и радикальные изменения, то только не я. Я просто хотел быть раздет и опрокинут куда-нибудь, обозван куколкой, цыплёнком или аппетитным обедом, можно всё сразу. От скромности я точно не помру.
Целуй меня, сатана, пока рот от ненасытности не взорвется или хотя бы не покроется созвездием ссадин и язвочек. Новые губы — моё почтение, воплощенный грех, лучше старых, но твой новый язык горше горького миндаля. Чем ты занимался, пока по могилкам валялся, цианид у себя в печени из персиковых косточек гнал? А, не важно, целуй. Вряд ли кто-то кроме меня способен выдержать тебя так глубоко в глотке и не засунуться никуда в ответ, в том числе любопытным носом. А что-нибудь дельное о твоих авантюрах я узнаю, когда последний занавес падёт, после титров, в кромешной тьме экрана, которую, если повезёт, разорвёт не имя режиссера, а твоё дыхание.
——— Конец четвёртой части ———
Комментарий к 51. Под знаком Марса, или война должна продолжаться
¹ Здесь Ману перечисляет названия ударных инструментов, входящих в состав барабанной установки.
========== Эпилог ==========
Revival & Retaliation¹
— Как Мачеха? — Энджи окликнул близнеца из детской комнаты, но жестом попросил не переступать её порог и сам вышел, неся сверток тонкого летнего одеяла в гербовых узорах. Демон хмыкнул, узнав сигилл Люцифера, трезубец Левиафана и большую «M», окружённую вензелями. Постельное бельё малолетним племянникам выбирал Бегемот, не иначе.
— В настроении. Но приветов и подарков я бы от Неё не ждал. Можно?
Светлый киллер передал тёмному сверток.
— Хорошо, что уснули и любят твой и мой голоса, спят в нашей компании ещё крепче. Они Беатрис чуть с ума не свели светскими разговорами: обсуждали операцию НАТО в Афганистане, топливный кризис и критиковали действия президента. А всё потому, что Иэн в столовой утреннюю газету забыл.
