Пульс моей жизни находился в его подчинении, его растворенные в сиреневую дымку руки частично синхронизировались с моими, онемевшими, и управляли: я/он лихо вставил ключ-карту зажигания и крутанул руль, выезжая с парковки. Длинные модельные ноги контурами плохо совпадали с моими, зато прекрасно доставали до педалей газа и тормоза, и через него я ощутил, как это здорово — когда ты взрослый и всё тебе по размеру. А ещё зад в лакированных форменных штанах идеально пристроился в мою задницу (боже, как же похабно звучит, если не знать и не видеть, что происходило), и член аккуратно наслоился на член, очень непохожий, белый, без намёка на некоторую физиологическую горбинку, но, к моему счастливому обморочному заиканию — такой же эрегированный.
— Не волнуйся, вокально-инструментальному ансамблю обеспокоенных людишек верну тебя завтра, — шепнул киллер в районе моего желудка. — Они заберут твои пожитки. А пока нечего соблазнять копов.
Руки ненадолго рассинхронизировались: мои инвалиды остались на руле, а своими он спрятал моё разгоряченное хозяйство обратно в трусы, но пуговицы на джинсах не застегнул, ни одну из пяти, оставив на обозрении весёленькую зеленую надпись “forever wild”. Запрокинул голову, удовлетворенный результатом, дымчатые губы, пахнущие не спермой, а сигаретами, держались на моих, сливаясь в невесомом поцелуе. Видимо, хоть немного поддразнить дорожную полицию входит в нашу игру.
========== 46. Мятежный дух, или жертва принята ==========
—— Часть 3 — Вероотступничество ——
— Мод, твой парнишка здоров? — Бегемот «переоделся» в роскошное чёрное кимоно и достал из складок нового одеяния лупу. Посмотрел через неё на меня с хитрым прищуром. А что я? Отдыхаю на газоне, параллельно изображая скоропостижно умершего садового гнома, трава колется, свежеподстриженная, но трупам не к лицу чесаться.
— Не льсти себе, Готи, ты после визита к старикам выглядел не лучше. А заново смеяться научился к вечеру. Или следующим утром?..
— Так и знал, что Азазелло тебе обо всём расквакает.
— Нет, лягушкой-сплетницей была Иштар. Вдобавок она шушукалась с фрейлиной, что любовник из тебя неважный, заметила, что я подслушиваю, но поскольку думала, что я ещё маленький, не сочла нужным попросить не выдавать её секреты.
— Так и знал, что эта холёная стерва-нимфоманка вечно недовольна и симулирует! А сколько тебе было, Моди?
— Лет восемь. Маменька кое-как пошла на мировую с Уно и отпустила меня к нему, в Чёрный дворец, который сотрясали три «И» — интриги, инцест и грязные инсинуации.
— Помню-помню то смутное время. Когда Метцтли не стало, мы погрузились в хаос от осознания собственной нежданно-негаданной бренности, — Бегемот выбросил лупу (та превратилась почему-то в радужную колибри и полетела к нашему бассейну) и поглядел в хмурившееся к дождю небо. — Вот уж была новость из новостей. Владыка не имел обыкновения вмешиваться, существуя немножко отдельно от нас и занимаясь по-настоящему важными делами — или попросту клал он на наши дрязги, погружённый в нескончаемую медитацию на страже мира. Да и не ему следовало наводить порядок среди зарвавшихся племянников, племянниц и их отбитых детей. Это дерьмо при дворе с саботажем прямых обязанностей и разгулом страстей продолжалось до загадочного инцидента с твоим правым глазом¹. Страх потерять ещё и тебя, юного, сплотил нас-идиотов. И тот факт, что проблема два раза подряд возникла именно с демоном-искусителем, заставил наконец пораскинуть мозгами и понять, что же мы делаем не так… — стройный повелитель всех обжор комично-трагично развернулся опять ко мне. — А я не мешаю? Что-то слишком загостился. Поговори с сынишкой наедине, Мод. И, прошу, не срывай меня так больше с Кухни, я тут же принимаюсь отдыхать и становлюсь рассеянным. А ещё я слишком рад тебя видеть, Абаддон задолбал подозревать те вещи, что между нами действительно есть, но в форме смешных улик, недостаточных для этих прожжённых извращенцев, пусть утрётся. Лимонные леденцы в уголке пусть пососёт со своими суровыми инквизиторскими допросами, так напугал, что я…
— Ты заспиртованная вишенка на торте моей жизни, — папа начал мягко выталкивать Бегемота из розария. — Настолько молчаливая со всеми, насколько страшно болтливая со мной. Передай братцу-ассасину мою новую комедийную пьесу, это отвлечёт его от бесполезного шпионажа.
Демон чревоугодия взял у демона-искусителя книгу в тёмно-красном переплёте, довольно нескромно расцеловал в фамильные красные-красные губы и стрелой полетел в наглухо затянутое тучами небо. На траву упали первые капли дождя. Не пора ли кому-то тоже пошевелить булками?
Меня давно не удерживают в десятке метров над землёй в удушающем змеином объятии. Меня как Мессию ждут по ту сторону Тихого океана, но я никуда не рванул, с виду просто теряю время на изумрудной лужайке. Не мчусь, не поторапливаюсь, словно земля под ногами не горит. А она вообще-то горит. Но я просто не могу. Потому что…
— Я хочу это забыть. Можно я забуду? Они добры и похожи на заботливых, а вовсе не покинувших нас праотцев, восприятие их внешнего безобразия говорит обо мне, как о белом нацисте, а вовсе не о том, что они взаправду уродливы. Но после беседы всё мало-мальски интересное в жизни и представлявшее ценность кажется бессмысленным. Наше копошение букашечное в больших и маленьких муравейниках. Наши потуги в великое, прыжки выше головы. Вся красота мира не помогает мне спастись от образов механических протезов, бриллиантового лёгкого, от женщины-медузы без костей, с прозрачным лицом, где я сквозь скулы видел гайморовы пазухи, наполненные жёлтым выделением из желёз по соседству. А буквально на сантиметр глубже в её головном желе парил мозг, красно-розовые извилины в серой жировой оболочке. Позволь мне это забыть, отец, пожалуйста.
— Может, небольшая терапия? Для начала, — папа выдохнул густое облако сигарного дыма, оно сложилось сначала в объёмное, анатомически правильное человеческое сердце, а затем — в пробиваемый дождём портрет цыплёнка. — Говоришь, никакая красота не спасёт?
— Я могу нанять или похитить роту отборных американских солдат, оплатить бригаду лучших проституток или провести время до полуночи в постели у… своего бойца, — сам не знаю почему, но я не решился уточнить, кто из них восьмерых соблазнил меня. — Могу убить тысячу невинных или тысячу каких-нибудь разыскиваемых недоносков, а могу уколоться ядовито-зелёной дрянью, которой втихаря продолжает колоться Энджи, опустошить все его запасы. Могу вспомнить, что мы живём на курортном побережье, утопиться в океане, закопаться в песок по уши, официально отлынивая от работы впервые за последние два с половиной года. Я могу улететь в Кордильеры, оседлать плюшевого или живого единорога, выпить на спор двенадцать бутылок бурбона, серной кислоты или неразбавленного медицинского спирта. Могу смастерить игрушечный домик или нарисовать для тебя сюрреалистичную стимпанк-картину: латунный часовой механизм, врезанный в живое дерево или в бедро пчелы, живущей на реснице у Теодора Рузвельта. Я могу… — Я устал перечислять, глупо это, до Рождества не управлюсь. В моей власти было всё, ну или почти всё. Любое желание тут же исполнится. — Могу. Но не буду. Слишком легко — касаемо любого развлечения. И оттого развлекаться скучно. У меня нет врагов, достойных сражения. У меня нет друзей, достойных особого времяпрепровождения. У меня нет хобби — охота за людской кровью и метание ножей не в счёт. Я мог бы пристать к супругу брата, потому что он сексуальный гений и его идеи украшают мир, делают ярче и необычнее. Но я ему не нужен. Зато чувствую, что мне нужен второй он. Которому был бы как воздух нужен я. Второй Ксавьер. Почему? Скажи… я хронически и катастрофически похож на Ангела? Полная идентичность? Безнадёжное копирование?
— Тебе понадобится дорогой подарок. Дети и женщины их любят.
— Он не ребёнок. Сто раз говорил. — Против воли вспомнил снедавшее меня отвращение пополам с любопытством, когда я лишал его девственности.
Совсем недавно даже самое чистое тело казалось куском сырой, медленно тухнущей плоти, без пяти минут на крючке мясника. Грань, отделяющая биологические тела от смерти, слишком тонка. Один хрустящий поворот шеи. Один хороший залп ненависти в грудь. Один пробивающий удар в висок. Каждый может и будет сломан, как китайская фарфоровая кукла, просто поскользнувшись в ванне и неудачно приземлившись. Ну как, как относиться к ним серьёзно, если они хрупкий и тщедушный скот? То визжащий мусор под ногами, то лёгкая вредная закуска на обед.
