А что же мокрушник? Так и не ушёл в жопу, оставшись наблюдать и насмехаться в башке, в каждой виноватой и сумбурно извиняющейся мысли.
А теперь — гитара, выступление, концентрация, всем выйти.
Я выгребаю мусор, закрываю перед носом Эмили дверь и утомлённо облокачиваюсь на включенный усилок. Три с половиной часа. Я хочу запомнить одиночество в преддверии толпы, у меня трясутся поджилки и живот крутит в страхе и предвкушении. Большая сцена, первый выход.
Пожалуй, пойду поблюю.
*
Я запомнил последний сон — тот, что привиделся перед самым пробуждением. Три красивые женщины в свободно ниспадающих белых одеждах лили воду из больших кувшинов. Вода текла трёхцветной рекой, синей, красной и золотой, в три параллельных потока, не смешиваясь. Река изгибалась, потоки переплетались, втекая друг в друга, но всё равно не смешиваясь. А потом водопад… и вода с шумом низвергалась в никуда, терялась, просто исчезала в пенных брызгах. Как будто в космосе. Как будто вакуум поглощал или распылял. Чернота, и в ней медленно проступали далекие звёзды.
Солнце грело нижнюю половину постели, шторы отдёрнуты, окно распахнуто. Если горничным запрещено сюда врываться, пока я сплю, то какой дерзкий самоубийца посмел нарушить покой и темноту моей спальни? Я машинально пошарил под подушкой — я всегда кладу под неё пистолет, и по простыни слева — я всегда оставляю там нож. Но под подушкой нашлись длинные птичьи перья, а вместо ножа я наткнулся под одеялом на чей-то локоть. Но я же сплю один! Какого…
На столбняк и осознание ушли драгоценные полторы секунды, за которые незваный гость проснулся и молниеносно зашарил под своей подушкой и по простыни ещё левее нас обоих. Искал нож и пистолет. Не нашёл. Потому что я тоже не нашёл на привычных местах. Очевидно, местный добрый самаритянин не хотел, чтоб мы друг друга поубивали раньше времени, и озаботился заранее спрятать мои смертоносные игрушки.
Твою мать, я совершенно не подумал, что наткнусь на него сразу. Проклял все сложные планы и заумные хитросплетения, которым меня годами натаскивали. Натаскали до такой степени, что я разучился видеть самое простое и самое вероятное объяснение.
— Ну привет, — сказал я демону, киллеру и командиру ELSSAD, едва взял себя в руки и обрёл дар речи. Не клон мой и не копия, что втройне обидно. Какими бы отличиями мы ни обросли вследствие расхождения наших жизненных путей, а он был мной, а я был им. Не я первый, не он второй, оба одновременные, оба настоящие, и это зубной болью сводило челюсти. Втайне я всегда хотел быть единственным и уникальным.
— Вот ведь засада, — отозвался я, который другой я, прекратил искать по постели оружие и скинул одеяло на пол. — И засада в том, что я знаю, зачем ты здесь.
Мы сели друг перед другом. Голые, растрёпанные после сна. Его тело покрывала масса татуировок, моё было белоснежно чистым (если не считать портрета Турма Сламбера на спине). Над левой бровью я нашёл шрам. Родинки на животе, на шее, на голенях, наверняка нашлись бы и в паху, но он благовоспитанно скрестил ноги. А я был всего перечисленного лишён. Я более совершенный? Нет, но я более ортодоксальный, демоничный, практически избавлен от человечьих черт. Зато он — лучше замаскирован.
Я должен тебя убить
Нет, не убивай меня
Или я
Кто из нас настоящий?
Кто из нас реальней?
Я знаю больше тебя
Я рос в других условиях
Мы не похожи
Ты мягче и менее принципиальный
Ты поддашься убеждениям
Ты совершишь ошибку
Ты можешь прожить этот день как захочешь
Вспыхнуть ярко, сгореть жарко
Я не нуждаюсь
Если это твоё последнее желание, то я отпущу тебя ненадолго?
Насладись напоследок
Необязательно одному из нас умирать
Обмани тех, кто подослал тебя
И всё же ты не знаешь
Обманем всех, кто диктует нам условия
Сохраним нас обоих, будем вдвоём
Не целовался с правдой, не видел полной картины
И когда одному из нас пробьёт час умереть
Второй займёт его место
Сегодня я должен занять твоё место
Сегодня ты можешь получить свободу
Такую свободу, которую ещё не трогал и не пробовал
Это ложь
Я пойду на твою работу, а ты уйдёшь тропой своих грёз
Голос твоего страха
К пряничному домику, к самому сладкому и сытному пирогу
Ты слаб
Тьма наестся и опьянеет, ты отделишь себя от неё
Без моего знания будущего оно не наступит
И наконец познаешь себя
Это знание мне пока не по карману
Обе наши жизни — иллюзия
Зачем ты искушаешь?
Может, нет никакого тебя и меня
У меня сегодня другая тропа
Где ты достал пистолет? Эти переговоры должны быть мирными!
Один день я хочу прожить достойно
Но как, как?!
Просто
На один день весь мир принадлежит только мне
В благословение небес зашиты страдания, разнообразные грехи, их искупление и бог знает какая ещё гадость. А благословение ада скромно содержит только одно — анестезию. Ни боли, ни раскаяния. Выстрел промеж глаз, и полдела сделано. Кстати, я впервые лично убедился, насколько мои глаза волнуют и привлекают, и наконец-то могу подтвердить: всё, что обо мне говорят глупые влюблённые воздыхатели — чистая правда. Придётся их за сопливые признания больше не казнить. Но вернусь к делу.
Мало меня застрелить, я грёбаный бессмертный полубог. И нож мне пригодится тоже, расковырять сразу несколько вен и артерий, постараться не облиться впустую, пачкая кровать, а выпить всё до последней капли. Пить, пить и пить.
— Вот ведь засада, — грустно вымолвил другой я, трогая круглое отверстие во лбу. — В моём теле не меньше четырёх с половиной литров, ты лопнешь в процессе.
— Знаю, — я обнял его, прижимая к себе покрепче, чтобы беспорядочно лившаяся кровь поступала в меня также через временно открывшиеся поры.
— Я не умру окончательно, — подал он снова голос, деликатно глядя в потолок.
— Знаю, — повторил я, дотрагиваясь до его бледных гениталий. Было любопытно. И они красивые… при взгляде со стороны. Когда ещё такой случай представится.
— Почему я тебя не ненавижу? — прошипел он недовольно, прежде чем кровь обильно пошла у него носом и ртом. Я приник туда губами, по очереди, чувствуя слабые искорки электричества, его заряжала… моя предсмертная близость. Можно ли любить себя сильнее, чем сейчас? Я обнял его крепче прежнего. Никто не должен стоять одиноко на пороге вечности. Ручейки крови иссякали, он отключился. Но мне пить пришлось ещё очень долго, прежде чем я завернул его в наше одеяло как в саван.
Прости и прощай. Передашь Матушке мои поздравления и этот поцелуйчик. Мы обманули Её, обманули вместе. Она получила то, чего так давно хотела, а я все ещё жив. Не победа, но серьёзная отсрочка. Пока она раскусит, что я Ей на этот раз подложил — я поиграю на стороне добра и спасу то, на что мне традиционно было плевать.
Где расписание? Другой я тоже любил бумажки, а не электронное дерьмо, уже хорошо. Два давно запланированных полигона на атоллах, чтобы опробовать новое оружие, перспективную, но опасную разработку; визит в лабораторию t3 на Гранитных этажах — поглядеть на техническую начинку и оценить опасность детальнее; обеденный секс с Ангелом, если он будет в настроении и не устроит скандал на тему, что меня подменили; потом меня зачем-то хотели в Лэнгли, связной просил встречу с боссами; потом цепочка мелких административных дел в офисе и звонок Аморесу в Госпиталь.
На последней скрученной в жгут бумажной полоске запись не от руки, а отпечатанная на принтере “8-11 pm, Irving Plaza, NY, NY, if”, и окончание обрезано ножницами.
«Если» что? «Если» я успею? Почему фраза оборвана?
Я обратил весь распорядок в пепел, зная, что займусь сегодня совершенно другими делами. Какими? Да любыми. Чем-то, чего я не делал никогда.
Труп зашевелился, выпрастывая из одеяла простреленную голову.
— Можно тебя на пару слов? Если это целиком и полностью твой день, дружище киллер, то что я в нём делаю? Мы должны увидеться завтра, не раньше, чем полночь пробьёт. Ведь это огрызок твоей старой доброй реальности до появления проблем. Или наши светоносные друзья обвели лукавого вокруг пальца, как земного простака?
