Я буду улыбаться, стреляя в твою грудь.

Кому нужны шпионы, когда известен путь?

Кому нужны секреты, когда любовь мертва?

Кому нужны патроны, пока живут слова?

Клетку за клеткой опять обвожу

Синею ручкой в тетради.

Можешь остаться, а я ухожу.

Я в этом мире некстати.

Время сорвется со ржавой цепи

И понесется до края.

Можешь остаться, пока не убит.

Я же уйду, умирая.

Пропасть так близко. Позволен лишь крик

Вместо прощального слова.

Пропасть так близко. Оставлен лишь миг…

Знаете, я не готова.

Клетку за клеткой опять обвожу.

Руки дрожат в честь протеста.

Солнце восстанет, и я погляжу,

Нет ли свободного места.

Она повсюду. Я дышу привычно ей.

Внутри меня сломалась атомная станция.

Среди бесцветной череды неважных дней

Меня упрямо убивает радиация.

Моя болезнь теперь страшнее лучевой.

Мое сознание – закисшая субстанция.

Лучи смертельные – мой личный рулевой.

Мою планету поглотила радиация.

Пустая жизнь уходит зря на корм другим.

Меня сжирают с потрохами и овацией.

Я рождена, чтоб сочинить посмертный гимн.

О том, что мы с тобой всего лишь радиация.

Темные волосы падают прямо к ногам.

Раны и язвы едят мое мертвое тело.

Я так хотела сбежать, но, увы, не успела.

Мгла обняла меня, тихо шепнув: «Не отдам».

Пальцы ломаются, крошатся в пыль на ветру.

Кровь тонкой веточкой руки мои оплетает.

Мир под кислотным дождем растворяется, тает.

Я этим утром холодным, наверно, умру.

Громко звенит тишина, больно бьет по вискам.

Соль въелась в кожу, покрытую мелкими швами.

Я так хотела сбежать, но распятая вами,

Слушаю эхо, что тихо твердит: «Не отдам».

Ловите демонов моих в капкан.

Закройте крышкой пламенный вулкан.

Я вам станцую бешеный канкан.

Я не подвластна больше вам уже.

Я буду драться. Буду воевать.

Я буду прямо в лица вам плевать.

Я буду на могилах танцевать.

Я рву веревки на своей душе.

Чего вы ждете? Я же окна бью.

Я режу вас, чернила ваши пью.

И даже хуже – вам же в глотки лью.

Я на душе своей веревки рву.

Никто не помнит всех своих имен.

Никто не видит всех своих сторон.

Никто не знает, кто в кого влюблен.

Я чье-то имя просто назову.

Ломайте руки – я же рву тетрадь.

Заклейте рот – я научилась врать.

Я не желаю с вами умирать.

Я рву веревки на душе своей.

Я вам станцую посреди могил.

Здесь не был дьявол, бог здесь не ходил.

Набросьте крышку на дыру в груди.

Ловите демонов моих скорей.

Кучей на изгаженном столе

Свалены тарелки и стаканы.

Бегают бесстрашно в тихой мгле

С рыжими усами тараканы.

Слышу тихий шорох в тишине

И боюсь заглядывать в карманы.

Носятся без спроса по стене

С рыжими глазами тараканы.

Как бы тени ни шипели в ночь,

Не боятся бдительной охраны,

Не спешат уйти отсюда прочь

С рыжими слезами тараканы.

Все давно испробованы мной

Хитрые ловушки и капканы,

Но выходят из теней волной

С рыжими сердцами тараканы.

С ужасом смотрю я на луну.

Пьют они меня из черной раны.

Я иду за темнотой ко дну,

А на мне танцуют тараканы.

Сны шепчут мне на ухо сказки о боге,

Который воюет с бессонницей в ночь.

Ты просто стоишь и молчишь на пороге,

Не в силах уйти и не в силах помочь.

Я слушаю эти седые преданья,

Кусая подушку за порванный бок.

Лишь изредка шепот ломают рыданья:

Он плачет под стулом – поверженный бог.

А сны шепчут сказки, бегут, спотыкаясь

О перья, и падают прямо в кровать.

Ты просто стоишь на пороге, не каясь,

Не в силах уйти, не желая поспать.

Я оставила ногти, вонзив их в стальную скалу,

Поцарапала руки о камень бездушно холодный.

Я карабкалась вверх, пока ты опускал в яд стрелу,

Такой бледный, больной, хладнокровный и очень голодный.

Я рыдала, срываясь на самое дно с вышины,

Завывая во мгле и кусая кровавые губы.

Ты стоял в едком дыме, бессмертный посланник луны,

В меня целясь стрелой и оскалив с шипением зубы.

Просвистела стрела сквозь упрямое облако мглы.

Боль пронзила мое изможденное смертное тело,

И я снова упала у самого низа скалы.

Мою грудь украшала покрытая ядом омела.

Ты говорил: «Жизнь меньше века.

Время идет. Мы умираем.

Сотни дорог ждут человека.

Только одну мы выбираем».

Ты говорил: «Жизнь – это клетка.

Замкнутый круг. Двери закрыты.

Убережет нас лишь таблетка.

Люди все спят. Правдою сыты».

Ты говорил: «Жизнь – наказанье.

Только за что, нам неизвестно.

Стены прочней с каждым касаньем.

Душно нам здесь. Страшно и тесно».

Ты говорил: «Жизнь нас пугает.

Тени визжат из-под кровати.

Монстр с тобой в ногу шагает.

Вместо тебя пишет в тетради».

Ты говорил: «Жизнь бесполезна.

Это лишь вид медленной смерти.

И, если быть полностью честным,

Ад рожден здесь. Мы – его черти».

Тяжко вздохнув, ты усмехнулся:

«Время идет. Жизнь как простуда.

Долго я жил. Жил и свихнулся.

Понял одно: жизнь – это чудо».

На обоях тени пляшут жуткий танец.

За спиной никак не кончится пальба.

На полу сидит безмолвный оборванец,

Молотком вбивая гвозди в черепа.

Отчего-то мне его ужасно жалко.

Отчего-то я хочу его обнять.

В голове моей ненужных мыслей свалка.

Я уже не знаю, как себя понять.

Тени сходятся в узор из страшных чисел.

Прямо в уши бьется хруст чужих костей.

Оборванец не признается, в чем смысл

Этих ржавых и погнувшихся гвоздей.

Мне никто не скажет, что я здесь забыла,

И никто не спросит, нужен ли совет,

Ведь пальба меня давно уже убила.

На обоях моей тени больше нет.

Мимо зеркал я бегу по холодным осколкам.

Кажется, там впереди догорает рассвет.

Перья по ветру пустив, обращусь черным волком,

Ведь для зеркал человеческих образов нет.

В уши ударится эхо чужого проклятья.

Разом со стен прямо на пол слетят зеркала,

И темнота окунет мое тело в объятья,

Только среди ее рук нет ни капли тепла.

Тонким лучом льется свет из конца коридора

Сквозь мои веки, что прячут слепые глаза.

Мне не хватает для смерти всего разговора,

Но я не знаю, кому это все рассказать.

Мимо зеркал я бегу по холодным осколкам.

Кажется, там впереди догорает закат.

Сложно ли быть до конца одиноким злым волком?

Может, не поздно еще обернуться назад?..

Я падал с облаков, почти что неживой.

Звала цепь от оков на дно вниз головой.

Разбившись о скалу, я понял, что убит,

Как зверь, завыл в углу, молясь на старый скит.

Но вдруг твоя ладонь прожгла мое плечо.

Меня поднял огонь. Мне стало горячо.

Не в силах отвести от пламени свой взгляд,

Я знал: в моей груди расцвел бардовый сад.

Свалившись с облаков, погибнув на скале,