– Вверх, конечно. Двигаться в сторону нужно только ради поиска удобной позиции для движения вверх. Ну, а вниз? Какой вообще смысл спускаться?

– Не знаю.

– И я про то. Вниз не нужно.

– Попробуй объяснить.

– Разве можно жить вспять?

– Полагаю, нет.

– Шеварднадзе, я не могу объяснить. Слишком тяжело выразить сходу.

– Давид. Меня зовут Давид. Можешь обращаться ко мне по имени. Слушай, а попробуй написать. Наедине с листом проще сконцентрироваться на том, что трудно сформулировать.

– Хорошо, Давид. Думаю, что мог бы подумать и написать.

– Вот и славно. Пиши, будто рассказываешь не о себе, а про другого человека. Эдакий взгляд со стороны.

– Если тебе хочется.

– Это все, чего я прошу. Не торопись. Я навещу тебя завтра.

Доктор вернулся в кабинет и первым делом решил восстановить добрые отношения с командиром. С известностью, обладаемой на Земле, самолюбию Шеварднадзе претило извиняться напрямую, поэтому он избрал более изворотливый метод – угодить.

Сев за стол он набросал отчет о беседе. Послание вышло исполненным чувств смятения вкупе с изумлением от мироощущения Алексея, особенно от почитаемой за иллюзию действительности. Казалось немыслимым, как радикально способно измениться восприятие времени, и насколько зыбка память, кажущейся непреложной в обыденности, что Алексей почел дюжину дней экспедиции за целую жизнь. Причуды сознания больного находили одно-единственное объяснение: воздействие агрессивной инопланетной среды ямы (враждебной оттого, что так звучало хлестче). Другой значимый вывод был намеренно опущен, но полковник обязательно уловит его между строк – отправить груз и не изучить человека, подвергшегося инопланетному воздействию, подвергнет опасности родной мир.

Доктор отправил письмо и пошел налить кофе. Не успела чашечка наполниться, как прозвучал сигнал входящего сообщения. Командир хвалил за работу и оценил намерение не раздувать вчерашнюю склоку. Он писал, что предчувствует желание доктора ознакомиться с результатами «особых» сведений, добытых лейтенантом Пирсом при помощи препаратов. Учитывая помещение допроса Алексея под гриф военной тайны, капитан корабля ограничился сведениями про то, что остальные два скалолаза со значительной долей вероятности безвестно сгинули в яме – первый сорвался, а второму взбрело в голову отправиться вниз во время обратного пути.

В ответе Шеварднадзе испросил командирского содействия для получения врачебного доступа к Алексею на околоземной космической станции. Он указал о своей обязанности помочь пациенту, а через это общему делу.

«Понимаю честолюбивое желание первым опубликовать исследование. В меру сил поспособствую вашим устремлениям», – прислал командир.

– Хорошему человеку следовало бы оскорбился, – подумал доктор.

– Корабли летают с помощью варп-скачков. Каждый требует колоссальной энергии. Пока мы спим в сонных капсулах, штурманский корпус, бедолаги, почти всегда бодрствуют и рассчитывают скачок так, чтобы остановиться неподалеку от звезды и напитать генераторы от фотоэлементов. Так прыжок за прыжком… Когда мы прилетели? – спросил Серов.

– Вроде в марте, – ответил Шеварднадзе.

– Примерно два года в пути. Если бы как в старину пришлось летать на досветовой скорости… Только до ближайшей звезды четыре с половиной световых года, а сюда мы бы вовсе не добрались живыми. Спасибо пришельцам.

– С ума сошел, еще сатане осанну спел! – зашипел Шеварднадзе.

– Согласен, не уместно, особенно сегодня, – стушевался Серов.

Этим утром инженеры готовили запуск на Землю челнока с грузом добытых организмов. Экипаж экспедиционной миссии, кроме дежуривших или больных, выстроился в строевые коробки на импровизированном плацу неподалеку от космического корабля. По случаю знаменательного события установили небольшой приступочек, на котором командир стоял перед подчиненными. На левом фланге, обособленно от военных, разместили медицинский персонал. Шеварднадзе и заведующие отделений находились в первой шеренге. У нарочитой церемонности имелся почтенный повод – после старта собирались открыть памятник скалолазам – коллегам Алексея, сгинувшим в яме.

– На кой черт посылать зонд, если через пару дней на корабле мы полетим следом? – спросил начальник стоматологии Росс.

– Челнок же маленький, – сказал Серов. – Ну, сколько у него там грузоподъемность? Тонна, полторы. Ему нужно меньше энергозатрат для прыжка, который при этом скачок получится длиннее, нежели у крейсера. Мне кажется, челноку понадобится где-то год, не больше.

– Откуда ты нахватался? – спросил Шеварднадзе.

– Интересуюсь на досуге. Почитываю популярную литературу.

– Ага, конечно, интересуется… Все и-за сухого закона в экспедиции. Один в петлю лезет, а Серов вот за космические перелеты взялся, – сказал Росс под общие ухмылки.

– Коллеги, чего вы как биндюжники? Человек интересуется, расширяет кругозор. С другой стороны, Росс, ты всерьез думаешь, что реаниматолог не сыщет спирту? – вступился Шеварднадзе.

Тем временем, командир подал команду «Смирно!», и экипаж на площадке вытянулся по стойке. Заиграл гимн Объединенных наций. К концу исполнения дождь кончился, ему на смену поднялся сильный ветер. Он бессовестно трепал брезент на памятнике, угрожая раньше запланированного открыть торжественную церемонию. Полковник подозвал двух солдат, которые выслушав от него короткие наставления, побежали покорять хлещущую в воздухе материю.

– Добрый день! – начал командир. – Вам наверняка известно, зачем я сегодня собрал экипаж. Мы исполнили долг и успешно выполнили миссию на далекой планете! Человечество выиграло самую жестокую войну в истории! Перед гибелью вероломный враг нанес подлый удар: рассеял вирус, от которого наши женщины больше не способны иметь детей! Но пришельцы просчитались! Врагу не удалось сокрушить ни нас, ни нашу волю! Сегодня мы добавляем очередной кирпичик в спасение человечества! Пусть немного, но мы отсрочили гибель близких! Успех экспедиции тому доказательство!

Командир повернулся к кораблю.

– Пуск аппарата домой на Землю разрешаю!

Через считанные мгновения из недр корабля вылетел на высокой скорости аппарат, размером с железнодорожный вагон.

– Теперь, я призываю почтить память членов нашей миссии, геройски отдавших жизни при добыче образцов.

Солдаты, которые до этой поры изо всех сил держали брезент, принялись его сбрасывать. Порываемая ветром материя вырвалась и потащилась по земле. Тщетно солдаты пытались догнать. Металлическая стела являла собой дух нерушимости, как утес она стоически терпела бурю. На табличке были вырезаны имена двух героев – Анны Штерн и Людвига Гранича, напарников Алексея, чьи тела навеки останутся во мраке этой далекой планеты. Из строя вышли трое – два солдата и Алексей. Его появление вызвало утомленные, но заслуженные овации. Командир спустился с тумбы и пожал ему руку, затем в сердцах обнял. Наблюдая трогательную сцену, доктор подумал – было бы забавно, узнай присутствующие, как полковник пару дней назад пытал этого героя хуже, чем нацисты.

Церемония закончилась комкано. Шквал и вновь хлынувший дождь быстро разогнали людей. В воцарившемся беспорядке доктору было нелегко отыскать Алексея. Вдруг, Шеварднадзе сунули в руки карточку.

– Я выполнил ваше требование, – сказал Алексей, возникший из-за плеча.

Шеварднадзе, взяв его под руку, бегом увел внутрь корабля. Когда они вошли в медицинские покои, сестра подала им полотенца. Обсушив волосы, доктор поскорее выпроводил ее и запер дверь.

– Я лез потому, что делал это всегда. Внизу гибель… – сказал Алексей, видя, как доктор извлек из кармана карточку и начал ее просматривать.

«Он взбирался. Он не помнит начала и не знает ничего кроме стены. В ней заключена сама жизнь, она немыслима иной.

Он знает: если оттолкнуться от стены, неминуемо последует смерть. Разумеется, он не проверял, это знание часть веры. Внизу ожидает страдание, там оказываются слабые, те, кто сдались и не вынесли бремени вечного восхождения. На дне творится непостижимое. Даже внешне обычные предметы там иного толка. Сущее дна стремится заполнить человека изнутри. Дары бездны укрепляют способных их принять.