Один из них мимо меня плывет к соседнему балкону. Я боялась, что его испугаются и будет скандал, махнула ему рукой… Он сразу повернул ко мне и бесшумно встал рядом.
На вид ему было лет 19, но рост уже не 3 метра, как у пролетавшего «столба», а просто очень высокий, приблизительно 190 сантиметров.
Я молчу. Он говорит по-русски, улыбнувшись:
— Вы поняли, кто я?
— Да. Но почему в такой форме?
— Я хотел бы с вами поговорить, можно?
Я пригласила его в комнату. Около балкона стоял стул с табуреткой, с другой стороны — кровать. И странно — мужа на ней вроде бы нет.
Мы сели. Я говорю: — Вы хорошо понимаете русский язык?
— Я настроился на вас. Говорю на том языке, на котором говорит собеседник.
— Но вы пришли не ко мне?
— Нет, к вам. Но люди обычно пугаются. Поэтому я ждал нормальной реакции от вас.
— А почему вы не общаетесь днем? Люди с удовольствием впустили бы вас и вступили бы с вами в контакт.
— Я отвечу на этот вопрос к концу беседы. А с вами я хочу поговорить о том, сказал он далее, — как вы лично представляете себе историю развития вашего общества?
В руках у него появился прибор величиной с транзисторный радиоприемник, но без всяких кнопок и выступов. Потом он иногда нажимал на него, и мы оказывались в другом пространстве… Он меня нисколько не пугал, вел себя очень корректно. Я себя с ним вела даже снисходительно, как с мальчиком.
Тогда он мне объяснил, почему прибыл в таком виде.
— Когда мы были на вашей границе, мы видели там человек 20 солдат и приняли их облик.
Потом уже, к концу беседы, я вдруг заметила, что его облик изменился передо мной был мужчина лет 45, интеллигентный, приятной внешности, в очках, очень располагающий к себе. Я спросила, как это случилось?
— Я изучил вас. И принял облик, который вам приятен…
И мне действительно было приятно с ним беседовать. На конгрессе в Институте биофизики в 1972 году я видела человека с таким лицом.
Мой собеседник нажал на аппарат и сказал, что ему нужно знать представление человека о своей истории. Я сказала, что это очень долго рассказывать, но он возразил:
— Нет, это получится быстро. Нам поможет аппарат.
Я начала с человекообразной обезьяны. И при нажатии кнопки мы вдруг оказались в первобытном обществе… Он объяснил, чтобы я не испугалась, что все окружающее — это мой воображаемый мир, тот, что у меня в мыслях.
Таким образом, всю историю мы прошли за 20 минут. Затем я сказала, что мы в СССР считаем себя лучшим обществом на планете. Он улыбнулся.
— У нас нет частной собственности, — пояснила я и стала рассказывать, что такое капиталистическая система, колониальные войныи т. п. В связи с войнами рассказала ему об Ольстере. И вдруг — мы там. Но там-то было все реально. Я испугалась, и он переключил.
Потом мы были где-то в Азии, в джунглях, и там было взаимное уничтожение нескольких банд, занимающихся наркотиками. Мы видели человеческое избиение в двух шагах от нас. Но как только он заметил мой испуг — сразу же переключил…
Далее я спросила его: «Почему не хотите общаться с нами?» Он ответил, что нашу планету они уже хорошо изучили, что нам не понять их интересов.
— По нашим предположениям, — продолжал он, — ваша планета могла бы включиться в нашу систему межпланетных связей, но для этого уровень вашей нравственности оказался очень низким.
Далее он сказал, что человечество пошло по ложному пути и зашло в тупик. Что у нас очень тяжелое мышление, с большой инертностью. Что это свойство присуще всем людям.
Тогда во мне заговорил земной патриотизм, и я все пыталась ему доказать, что люди не такие уж плохие, что мы сознаем свое несовершенство. Он ответил коротко и прямо:
— Нет, не сознаете. В вас слишком много темного, животного начала. Вы должны сами выбираться из своих экскрементов.
Он сказал, что такого запутанного места они еще на находили во Вселенной. Но он добавил, что наука, если захочет, может многое понять в системе межкосмической связи, но в настоящий момент, ввиду нашей агрессивности, это исключено.
Я перевела разговор на другую тему: верна ли наша теория пульсирующей Вселенной. Он ответил, что нет. Что это, мол, только ваша конструкция ума, построенная по вашему уровню…
Я спросила его, откуда он взялся.
— Знаете ли вы астрономию? — спросил он.
— Как биолог, — ответила я. Он улыбнулся и сказал:
— Позднее вы еще столкнетесь с фактами, что нас будут оценивать и отвергать биологи лишь только потому, что в биологии такой вид не существует. Будут отвергать и другие ученые. Но есть пути познания. Образование не может быть по наукам. Или оно есть, или его нет. Что касается нас, то мы из такого «далека», что невозможно это объяснить имеющимися у вас терминами.
Далее он рассказал, что Земля — очень удобная точка для связи. И мне показалось, что мы для них какое-то несущественное явление на планете. Меня это обидело, и он почувствовал.
— Мы тут недолго, — сказал он. — Мы собираем информацию.
Его поразило деление на страны. Решили пообщаться на эту тему. У нас, как он заметил, очень большая разница между людьми. У них нет таковой. У них только очень большая разница между детьми и взрослыми… Он стремился больше узнать о нас, а о своих говорил лишь в ответ на вопросы. Он коротко отвечал, иногда уклонялся, объясняя: мол, не поймете.
Он не мог понять, что такое земная любовь. Семью он понял. У них нет семей. Есть любовь и дети. Нет государства. Он сказал, что государственный строй, как и родовой, — это дикость.
Он не считает акт воспроизведения нового организма любовью. Это дело. А любовь у них совсем другое. Это обмен информацией и знаниями. Только тот, кто любит, распространяет свет знаний вокруг, чтобы окружающие не находились во тьме зла.
Информация излучается в экстазе, которого не знает человек. Это тайна, которую они оберегают друг в друге.
Он сказал далее, что ему приятно ощущать, что я люблю свою планету, защищаю людей…
— А как вы выглядите друг для друга? — спросила я.
— Мы можем принимать любые формы, какие нам необходимо.
— А дети?
— Они выглядят, как информация, которую они получают…
— А смерть у вас есть?
— Мы завершаем просто один этап и переходим к следующему. Жизнь бесконечна. Смерть — это спекуляция животного ума.
— А ненависть у вас существует?
— Я не могу понять, что это такое. Также не понимаю земную любовь. И здесь я чувствую, что вы говорите не так, как есть. Вас просто научили так понимать. Это тоже спекуляция. Люди находятся в иллюзии… Вы добрый и хороший человек, но тоже еще не совершенный. Сплошные противоречия.
Я спросила его: «Что делают пилоты НЛО здесь и в других местах?» Он ответил, что они занимаются примерно тем же самым. Им известно обо мне, а мне — о них. Мне, в данном случае, повезло.
— Каково наше будущее? — спросила я к концу беседы.
— Планета не погибнет, — уклончиво ответил он. И было непонятно, что он имеет в виду.
Я чувствовала, что у него к людям было такое отношение: неважно, погибнем мы или нет.
— У вас ужасный путь познания, который вы навязываете своим детям, — сказал он на прощанье. — Когда изменится путь познания, тогда и вы нравственно изменитесь.
… Мы вошли в лоджию. Он не подал руки. Он вообще ни разу ко мне не прикоснулся. Опять превратился в «палочку» и приблизился к шару вместе со всеми пришельцами. И шар растворился в воздухе. Исчез…»
По этому случаю Гайнулина принимала корреспондентов. Она ответила на многие вопросы. В частности, сказала, что шар был четким… Диаметр его не превышал трех метров. Она добавила, что пришелец отметил большой страх перед смертью. Что вообще на Земле этот страх удивил его. Для землян — это какая-то движущая сила. На самом деле это процесс, когда сбрасывается изношенный биоскафандр…
На вопрос корреспондента, куда улетели пришельцы, Гайнулина ответила: «Они улетают к себе. Он сказал, что их задача — устанавливать новые связи между цивилизациями во Вселенной. Но с нами связь установить трудно: «во-первых, наука во имя собственного удобства отвергает нас и дискредитирует под любыми предлогами наше существование; во-вторых, и это главное, они избегают встреч с агрессивными существами».
