Литмир - Электронная Библиотека

Всё это вкупе окончательно переполнило чашу терпения думного дьяка. В один из дней, дождавшись, когда царь остался один, он кинулся ему в ноги со словами, больше похожими на стон:

– Царь-батюшка, кормилец-поилец наш, Алексей Михайлович, не вели казнить, дай слово молвить!

Царь, услышав такие речи от всегда спокойного и вдумчивого Захара Ивановича, даже как бы испугался:

– Что ты, что ты, батюшка Захар Иванович?! Али я когда тебя не слушал? Молви, что поведать хотел? Встань с колен-то.

Дьяк проворно встал с колен, помолчал, собираясь с духом, а потом промолвил:

– Не обессудь, Алексей Михайлович, на мои слова, но буду говорить тебе хоть и горькую, но правду, а потом хоть голову вели мне отсечь!

Царь насупился; вся кротость, сохраняемая им всегда в лице, исчезла, он был серьёзен и внимателен. Видимо, понял, что его наперсный слуга хотел сказать что-то важное. Захар Иванович начал говорить – сначала тихо и робко, но по мере высказывания речь его становилась уверенной.

– Говорить я буду, царь-батюшка, о том, о чём вся Москва говорит. Не знаю, могёт быть, и до тебя слухи доходили. Но, чаю, – нет, не доходили. Бурлит Москва-то, да так бурлит, что и до крамолы недалеко, весь народ готов в кулачки пойти друг на друга, а от кулачков и до дубья прямая дорога. Ведаешь ли ты, государь-батюшка, что весь народ московский надвое поделился? Молодняк, которые до сорока лет, молятся по-нововведённому – тремя перстами, а кому за сорок, не хотят того, они продолжают двуперстием креститься. Да так упёрлись, что стенка на стенку готовы пойти. Ить молодёжь стариков из церквы Божией волоком волокёт! Всё это непотребство происходит по наущению и науськиванию никониан и по прямому попустительству Никона – разве это по-христиански? Дело, батюшка Алексей Михайлович, зашло уже очень далеко. Ты обратил внимание, как участились пожары на Москве?

Царь оживился, в глазах его играло любопытство. Он молвил:

– Не хочешь же ты, Захар, сказать, что отец Никон домы московские поджигает?

– Нет, царь-батюшка, этого сказать я не хочу. Но могу сказать другое: христьяне, несогласные с троеперстием, боясь анафемы, собирают своих чадушек в кучку, скарб – в узлы и идут куда глаза глядят. А домы свои поджигают – не оставлять же их никонианам, говорят.

Захар Иванович перевёл дух, утирая большим платом испарину, выступившую обильно на лбу и шее.

– Всё сказал? – спросил царь сурово.

– Нет, не всё, ещё хочу молвить важное, – упрямо сказал дьяк и продолжил: – Ведаешь ли ты, батюшка, что Никон к твоей власти подбирается, наравне с тобой себя мнит, а то и выше. Сам слышал, как он в кругу своих единомыс-ленников толковал, – мол, духовная власть выше светской, ибо она напрямую Богом даётся. Это как понимать? Стало быть, патриарх выше помазанника Божия? Ан нет, он же не патриарх, таперича он «Патриарх, Великий Государь» пишется.

Царь посидел в задумчивости, а потом молвил:

– О каком круге единомысленников ты толкуешь, Захар Иванович?

– А енто они сами себя эдак прозывают, мол, мы – ревнители благочестия, сиречь боголюбцы, если по-простому. Хороводятся они вокруг твоего духовника Стефана Вонифатьева. Эти «ревнители» стремятся к исправлению не только церковной, но и светской жизни. Добиться этого они хотят путём насаждения строгого благочестия. Надо, мол, немедля ужесточить следование церковным уставам и постановлениям. В этот круг входят люди начитанные и искусные в деле проповедования. Перечислять их долго, вот я, батюшка-царь, переписал их, тут люди духовного сану немалого, а есть и бояре знатного роду.

Царь взял бумагу у дьяка, прочёл со вниманием и только хмыкал удивлённо. Это надо же – Ивашка Неронов, настоятель Казанского собора, протопопы Логгин и Аввакум. Вот те на! И Фёдор Ртищев здеся, да ишшо и сестра его Анна.

– Им-то чаво не хватает? – молвил царь озадаченно. – Это им Никон говорил, что священство выше царства?

– Да, истинно так, царь-батюшка.

Царь почесал в затылке, задумавшись на малое время, а потом молвил:

– Это, конечно, важно, что ты, Захар, сказываешь, но что может сделать чернец, хоть и патриаршего сана, супротив власти царской? Ить у меня охрана с хорошим коштом, а рынды и войско стрелецкое ить тоже не шутка. Куда уж тут Никону супротив меня? Кишка тонка будет.

На это Захар Иванович возразил:

– А помнишь ли, царь-батюшка, когда супостаты пришли на Русь и выставили своего богатыря Челубея перед решающей битвой на поединок? Мол, нет у вас против нашего батыра супротивника, говорили. Тогда монах Пересвет вызвался на битву, сам гибель принял, но и батыра ихнего проколол насквозь копьём. Он ведь чернец был, и таких монахов много у Никона по монастырям молятся. А погорельцы московские куда идут? Мы того не ведаем, а ну соберёт кто-нито этих недовольных – а их не мало сейчас по России-матушке слоняется. – Дальше дьяк продолжал уже в запальчивости: – Ладноть, это всё могёт бысть, а могёт, и нет, но когда такое было, чтобы доходы с трёх монастырей – Воскресенского, Крестного и Иверского – мочно было класть в свой собственный карман?

Наверное, добрую четверть часа сидел в задумчивости царь Алексей Михайлович, а потом молвил:

– За службу благодарствую, Захар Иванович. Многое я знал, но на многое ты мне глаза открыл. Обмозговать мне слова твои надобно, прощевай, Захар Иванович, до заутра.

Закат звезды Никона

Прошло несколько времени после челобития Захара Ивановича Думнова царю Алексею Михайловичу. Кажется, никто не присутствовал при том разговоре царя с дьяком, однако по отношению царской челяди к себе Захар Иванович понял: знают, всё знают, черти. Слуги царские, да и не только царские, всегда угадывают желание господина. И в этот раз при очередном посещении царя Никоном его служку побил царский рында. Выйдя из царских покоев, патриарх увидел слугу своего с синяками и в слезах. Никон понял всё без слов и рассвирепел так, что начал слюной брызгать в разные стороны. Он однозначно понял избиение своего слуги как личное оскорбление от царя. Обида его была столь велика, что он в тот же день покинул Москву и удалился в Воскресенский монастырь, который считал своей вотчиной. Мало того, Никон в сердцах написал личные письма патриархам, в которых ябедничал ехидно на царя Алексея, что он «латиномудреник, мучитель и обидник, Иеровоам и Озия» и что Русская церковь в латинские догматы впала. Узнав о поступке Никона, царь Алексей Михайлович дюже осерчал и послал за ним посольство. Никон послов царских прогнал и заявил: «Пусть царь сам ко мне приеде».

Здесь Никон перегнул палку; всем стало ясно, что дни его патриаршества сочтены. И действительно, это случилось в знаменательный год с тремя шестёрками – 1666-й, числа 12 декабря. В грамоте, подписанной всеми архиереями Русской поместной церкви Большого Московского собора, а также иерархами греческих поместных церквей, были указаны преступления, из-за которых Никон извержен из патриаршества и священства судом Поместного собора Русской православной церкви. Так закатилась звезда крестьянского сына – Патриарха Московского и всея Руси, Великого Государя – Никона.

Отстранение Никона от церковных дел уже не могло повернуть раскол вспять: церковная машина раскрутилась, и ничто её уже не могло остановить. Низложенный патриарх Никон пробыл в ссылке пятнадцать лет. Перед своей смертью царь Алексей Михайлович в завещании просил у Никона прощения. Новый царь Феодор Алексеевич принял решение о возвращении Никону его сана и просил патриарха вернуться в основанный им Воскресенский монастырь. Семнадцатого августа 1681 года по пути в Москву патриарх Никон умер. Он был погребён с подобающими почестями в Воскресенском соборе Новоиерусалимского монастыря. В сентябре 1682 года в Москву были доставлены грамоты всех четырёх восточных патриархов, восстанавливавшие Никона в сане Патриарха всея Руси, однако это уже всё запоздало.

Накануне больших перемен

Со временем стало ясно, что оправдались худшие опасения Захара Ивановича. Православная церковь потеряла почти половину своих прихожан. Нет, в самом начале раскола, в первые десять лет, люди никуда не девались, просто-напросто несогласные с новыми установлениями церкви устраивали свои домашние молельни. Нашлись и уставщики-священники из числа наиболее грамотных стариков и попов-расстриг. Таких было немало; они справляли крестины и обручение молодых людей, а также отпевание покойных. Официальная церковь не могла с этим смириться, и прежде всего потому, что доходы церковные тоже снизились наполовину. Купеческие жертвы на помин души прекратились полностью, потому что большая часть купцов оставалась приверженной старой вере.

6
{"b":"739959","o":1}