– Но что произошло потом? Вы же не хотите сказать, Анна, что прямо у нас, вот здесь, есть технология, позволяющая победить смерть?

– Нет, не победить. Но вернуть жизнь в мертвое тело. Следовательно, сделать мертвого человека опять живым без какого-либо вреда для него – исправить ошибку судьбы, если угодно. Да, такая технология у нас есть.

– Вы понимаете, что это более удивительно и невозможно, чем всё, что мы видели ранее?

– Да, понимаю и, исходя из ситуации, думаю, что я должна посвятить вас в эту тайну, Ким. Но вы должны пообещать мне, что никому из наших коллег не откроете ее. Я ведь могу на вас рассчитывать?

– Конечно, можете, Анна, уверяю вас, я никому не расскажу, – ответил Ким.

– Это нигде не оговаривалось, но все здесь думают и вы, наверное, тоже, что информация о деталях нашей экспедиции была дана каждому из нас одинаковой и что никто не знает ее больше, чем другие?

– Разумеется. Да и если предположить логически, то какова может быть польза от сокрытия тайн внутри коллектива?

– Это не так, – негромко и твердо, обратив взор прекрасных огромных карих глаз на юношу, ответила Анна.

Ким внимательно посмотрел на Аню впервые за всё то время, что они были знакомы. Ранее он всегда старался отводить от ее красоты взгляд в силу своей скромности. Даже в тех случаях, когда она не могла знать, что он смотрит на нее. Но не сейчас. Впервые за всю свою жизнь он ощутил к девушке чувство, не посещавшее его никогда прежде. Это ощущение охватило его сердце еще в тот миг, когда он увидел ее впервые.

– Пожалуйста, продолжайте, – сказал Ким.

– Еще недавно все здесь про всё знали совершенно одинаково. Вы помните, когда мы разошлись по комнатам после первого собрания, у всех у нас на письменных столах лежало несколько листов с последними инструкциями?

– Да.

– Этих инструкций было немного, но они были неодинаковы. На моих листах было примечание в особенности засекреченное. Его содержание я должна хранить в тайне на протяжении всей экспедиции, и после нее, бессрочно, как там было указано. Открыться можно только кому-то из нас, и лишь в том случае, когда возникнет чрезвычайная ситуация, угрожающая жизни этого коллеги или всего коллектива. Чем меньше из нас посвящено в эту тайну, тем лучше, там прямо на это указывалось. Еще говорилось, что Андропов ничего не знает об этом примечании и ему тоже воспрещалось о нём спрашивать или говорить. Думаю, после всего, что произошло, вы должны знать, Ким.

– Вся речь об этой технологии возвращения мертвого человека к жизни, Анна, ведь так, всё из-за этого?

– Да, примечание было посвящено только этому, и это немало. Даже я не случайно была выбрана для того, чтобы мне одной эту тайну доверить. Мои родители – генетики, так же, как и я, и среди главных ученых нашего факультета ходили слухи об этой технологии раньше, задолго до того, как была снаряжена наша экспедиция. Да, Ким, у каждого из нас в куртках, помимо привычных, компактно сложенных там бинтов, антисептика и лекарств, находится инструмент, позволяющий возвращать жизнь назад.

– Как? Анна, что он из себя представляет?

– Шприц концептуальной формы, напоминающий перьевую ручку, в футляре. Слева в куртке, вот здесь открывается емкость с ним, – с этими словами Анна показала на себе, в каком именно месте на куртке нужно провести пальцем, чтобы получить доступ к этому инструменту.

Ким вынул из своей куртки точно такой же футляр, что был у Ани, и, открыв его, осмотрел необычный шприц.

– Как он действует? – спросил он.

– От прикосновения острия его пера к живой ткани. Достаточно самого легкого касания, длящегося сотые доли секунды. Вещество проникает сквозь твердые кожные покровы, не нарушая их целостности. Как именно? Я не знаю, это из-за конструкции шприца, а отчасти из-за самого вещества. Даже если участок кожи очень грязный, всё равно подействует, разницы никакой.

– И что же, точно он… может?

– В случае, если человек мертв не более чем ровно 53 минуты 17 секунд, он с абсолютнейшей вероятностью вернет ему жизнь. Эффект моментален.

– Но постойте, Анна, ведь если у мертвого страшная смертельная рана, которую не вылечить, и его жизнь прекратится… Каковы его шансы? Ну оживим мы его, рану ведь это не затянет, и ему вновь будет угрожать от нее смертельная опасность.

– В том и эффект, Ким, – не будет. В считанные миллисекунды воздействия вещества рост тканей, которых не достает организму, локально активизируется в тысячи раз быстрее, чем он должен быть. Это ранение затянется в мгновение ока, каким бы тяжелым и ужасным оно ни было. Допустим, если представить солдата, лишившегося конечности во время страшного сражения, то его конечность вырастет. Более страшная вещь – даже в случае, если человек будет обезглавлен или если человека уже нет, а еще теплым остается лишь кончик его пальца, – не проблема. Из этого небольшого участка живой ткани мгновенно образуется живое тело, причем первыми будут расти наружные ткани. В случае, если человек еще жив, но при смерти, где-то в недоступном для нас овраге, но в нашем распоряжении находится кусок его кожи, оборвавшийся не более чем 53 минуты 17 секунд назад, тогда то недоступное тело окончательно умрет, а в выросшее из этого куска перейдут сознание, мысли, чувства, память этого человека – все, что принято называть душой. Он будет помнить своих родителей, помнить всех своих друзей, он будет любить тех, кого любил раньше, он будет одарен теми же талантами, что и был при жизни, разве что все врожденные отклонения, приобретенные заболевания и шрамы исчезнут, татуировки тоже, девушке нужно будет вновь проколоть уши. Также исчезнут приобретенные психологические травмы, пережитые ранее и разрушившие даже небольшое количество нервных клеток. Понимаю, звучит все это необыкновенно, но таково воздействие данной технологии.

– Это немыслимо, невозможно.

– Да, но это уже реальность. Я уже не говорю о том, что, если у человека больное сердце или если у него рак, если он заражен радиацией – все эти неизлечимые заболевания уйдут в небытие, как будто их и не было. Раковая опухоль попросту аннигилируется внутри тела, все отделы организма, пораженные ею, излечатся, предрасположенности к раку в теле также не будет, не будет ее и у детей этого человека, если он заведет семью после воздействия технологии. То есть она меняет генетический код, не меняя внешности, привычек, памяти, духа, убирая всё, угрожающее жизни.

– Получается, что вы помогли таким образом маленькому Гарпанче?

– Да, помогла. И даже склонность к пневмонии у малыша навсегда пропадет, как пропадет она и у его детей. Уже не говоря о том, что от болезни Гарпанча вылечился полностью и безусловно. В его организме даже не осталось ее следов. Вы знаете, тогда у меня не было выбора. Несмотря на то, что инструкцией мне было категорически запрещено использовать этот инструмент на ком-то, кроме нас. Я не могла поступить иначе.

– Я понимаю, любой положительный, превосходный в своей доброте человек поступил бы тогда точно так же. Анна, на сколько срабатываний рассчитан каждый инструмент?

– На три. У меня получается так, что уже на два.

Ким вынул из своего футляра шприц и протянул его девушке, едва заметно улыбнувшись:

– Пожалуйста, давайте лучше будет у меня на два, а у вас на три? Прошу вас, поверьте, ничего уже не случится, и впредь нам не придется приводить его в действие.

Аня нерешительно обменялась с Кимом инструментами:

– Хорошо, если вы так желаете. Мне будет неудобно, но я поступила бы точно так же, будь я на вашем месте.

– Анна, у меня к вам есть несколько еще вопросов по этой технологии, пожалуйста, давайте побеседуем о ней еще?

– Давайте, правда, я уже рассказала вам то, что было в инструкциях. Но я попробую рассказать вам то, что уже знала до экспедиции от родителей, те слухи, ходящие в высших научных кругах, среди лучших генетиков мира.

– Ммм… Хорошо, огромное спасибо, – заинтересованно ответил Ким. – А если человек стар, если он умирает от старости, технология при ее использовании вернет ему молодость?