– Придержи язык! – цыкнул на него Бидвелл, после чего достал из кармана камзола кружевной платок и смахнул им бисеринки пота со своих щек и лба. – Как бы то ни было, Барроу, мне нужно с ней поговорить. Могу я войти, мадам?

– Нет! – ответила она, натягивая влажную простыню до самых глаз, расширенных от ужаса. – Убирайтесь!

– Благодарю вас.

Бидвелл подошел к постели и остановился, глядя на нее сверху вниз и обеими руками держа свою шляпу. Уинстон последовал за ним, а Мейсон Барроу остался в гостиной, чтобы успокоить плачущую дочку.

– Мадам, – начал Бидвелл, – вам следует воздержаться от распространения слухов об этих ваших снах. Мне известно, что вы рассказали об этом Кэсс Суэйн. И я вынужден вас попросить…

– Я рассказала Кэсс, потому что мы с ней дружим! – отозвалась женщина из-под простыни. – И прочим друзьям я это рассказала тоже! Почему бы и нет? Им надо знать то, что знаю я, если они ценят свои жизни!

– И что же делает ваши знания столь ценными, мадам?

Она откинула простыню с лица и вызывающе уставилась на Бидвелла. В глазах ее были слезы и страх, но острый подбородок нацелился на него, как таран.

– Все люди в этом городишке непременно умрут!

– Боюсь, что цена этим сведениям – не более шиллинга. Все люди, живущие во всех городах, со временем непременно умрут.

– Но не от его руки! Не в муках адского пламени! О да, он мне все рассказал! Он показал мне это! Он провел меня по кладбищу и показал имена на могилах! – На ее шее вздулись вены; темные волосы жидкими прядями липли ко лбу. Она продолжила свистящим шепотом: – Он показал мне могилу с именем Кэсс Суэйн! И могилу Джона! Он показал мне могилы моих детей! – Ее голос дрогнул, по щекам заструились слезы. – Моих собственных мертвых детей, лежащих в земле! Ох, милостивый Боже!

Она издала жуткий, душераздирающий стон, после чего зажмурилась и вновь закрыла лицо простыней.

Из-за горящих свечей, смолистого соснового дыма и просачивающейся снаружи сырости комната превратилась в настоящую парильню. Бидвеллу каждый вдох давался с немалым трудом. Он услышал отдаленный гром: вновь надвигалась буря. Нужно было что-то сказать в ответ на бредни Элис Барроу, но, как назло, ничего не приходило в голову. Без сомнения, город оказался во власти некоего великого Зла, которое продолжало разрастаться как пасмурным днем, так и темнейшей ночью с быстротой ядовитых грибов. Это Зло проникало в сновидения жителей Фаунт-Ройала и доводило их до безумия. Бидвелл признал правоту Уинстона: так оно обычно и начинается.

– Крепитесь, – сказал он наконец, но прозвучало это неубедительно.

Она открыла глаза, опухшие и сильно покрасневшие.

– Крепиться?! – повторила она недоверчиво. – Против него? После того, как он показал мне наше кладбище, полное могил?! Да там и шагу нельзя было ступить, чтоб не запнуться о могильный холмик! Это был пустой город. Все либо сбежали… либо умерли. Так он мне сказал. Стоя рядом со мной, так что я чувствовала ухом его дыхание. – Она качнула головой, глядя куда-то сквозь Бидвелла. – Тот, кто здесь останется, сгинет в адском пламени. Так он сказал мне прямо в ухо. Будет вечно гореть в аду. Пустой город. Мертвая тишина. Он сказал: «Тс-с-с, Элис». Он сказал: «Тс-с-с, слушай мой голос. Взгляни на это, – так он сказал, – и ты узнаешь, кто я».

Она моргнула, взгляд стал чуть более сфокусированным, но она все еще казалась потерянной и отрешенной.

– Я это увидела, – сказала она, – и теперь я знаю.

– Понятно, – произнес Бидвелл, стараясь сохранять спокойный и взвешенный тон, насколько это было возможно для человека, терпение которого было уже на исходе. – Однако нам всем нужно быть более ответственными и не сеять панику среди наших людей по малейшему поводу.

– Я вовсе не хочу сеять панику! – огрызнулась она. – Я хочу сообщить им правду, которая мне открылась! Это место проклято! Вы это знаете, я это знаю, и каждый местный в здравом уме это знает!

Она задержала взгляд на одной из свечей. Девочка в соседней комнате по-прежнему всхлипывала, и Элис Барроу произнесла с легким нажимом:

– Тише, Мелисса. Ну же, тише.

Бидвелл вновь не мог подобрать слова. Он заметил, что его пальцы крепко, до боли, впились в поля треуголки. Гром отдавался эхом, постепенно приближаясь; пот стекал по шее Бидвелла за шиворот. Эта комната-парильня как будто сжималась вокруг него, затрудняя дыхание. Надо было выбираться отсюда. Резко развернувшись и при этом едва не сбив с ног Уинстона, он сделал два шага к двери.

– Я видела его лицо, – сказала женщина, и Бидвелл замер на месте, как будто врезался в кирпичную стену. – Я его видела. Он показал мне себя.

Бидвелл посмотрел на нее, ожидая продолжения. Она уже сидела, простыня сползла набок; глаза ее теперь горели, исполненные жестокой муки.

– У него было ваше лицо, – произнесла она с какой-то дикой, полубезумной ухмылкой. – Навроде маски. Он нацепил на себя ваше лицо, когда показывал могилы моих детей.

Ее руки взметнулись и плотно зажали рот, словно она боялась, что оттуда вырвется истошный вопль, способный вывернуть наизнанку ее душу.

– Успокойтесь, мадам, – сказал Бидвелл, хотя и у него при этом дрогнул голос. – Вам нужно вернуться в реальность, отбросить все эти потусторонние видения.

– Мы все будем гореть в аду, если он не получит своего! – заявила она. – Он хочет, чтобы ее выпустили, вот чего он хочет! Чтобы ее выпустили и чтобы мы все убрались отсюда!

– С меня довольно! – Бидвелл снова развернулся и на сей раз покинул комнату.

– Хочет, чтобы ее выпустили! – прокричала она ему в спину. – Он не даст никому из нас покоя, пока не заполучит ее обратно!

Бидвелл без задержки пересек гостиную и вышел из дома; Уинстон шел за ним по пятам.

– Сэр! Сэр! – окликнул Барроу, выйдя наружу вслед за ними.

Бидвелл остановился, стараясь сохранить внешнюю невозмутимость.

– Простите ее, сэр, – сказал Бидвелл. – У нее и в мыслях не было вас обидеть.

– Нет никаких обид. Ваша супруга опасно больна.

– Так и есть, сэр. Но… раз пошли такие дела, вы поймете мое решение: нам придется уехать отсюда.

К этому времени темные чрева туч разродились моросящим дождем, и Бидвелл вновь водрузил треуголку поверх парика.

– Поступайте, как считаете нужным, Барроу. Я над вами не властен.

– Да, сэр. – Он облизнул нижнюю губу, собираясь с духом, прежде чем высказать то, что было у него на уме. – Это был хороший город, сэр. Был когда-то… – Он передернул плечами. – Но теперь все изменилось. Очень жаль, но мы не можем здесь оставаться.

– Ну так проваливай! – Внешнее спокойствие Бидвелла дало трещину, из которой, как черная желчь, просочились гнев и разочарование. – Здесь тебя никто на цепи не держит! Беги прочь, как трусливый пес, вместе со всеми прочими! А я бежать не собираюсь! Клянусь Богом, я прочно укоренился на этом месте, и никакие призраки меня отсюда…

Внезапно раздался колокольный звон. Низкий и гулкий. Один удар, второй, третий…

Это был колокол на вышке в конце улицы Гармонии. Он продолжил звонить, сообщая, что дозорный заметил кого-то приближающегося к Фаунт-Ройалу по дороге.

– …Отсюда не выкорчуют! – закончил Бидвелл со свирепой решимостью. Он посмотрел в направлении ворот, всегда запертых на случай нападения индейцев, и в его сердце расцвела новая надежда.

– Эдвард, это не иначе как судья из Чарльз-Тауна! Наконец-то! Это должен быть он! Идем!

И он, не сказав больше ни слова Мейсону Барроу, направился к перекрестку четырех улиц.

– Быстрее! – подгонял он Уинстона, ускоряя шаг.

Между тем дождь взялся за дело всерьез, но даже страшнейший потоп со времен Ноя не удержал бы его от намерения лично поприветствовать судью в этот счастливый день. Колокольному звону начал вторить лай собак, и весь путь на север по улице Гармонии Бидвелл и Уинстон – первый с ликующей улыбкой, а второй с широко разинутым, хватающим воздух ртом – проделали в сопровождении эскорта вертлявых и брехливых шавок, словно бродячие клоуны на ярмарке.