Роберт Маккаммон
Зов ночной птицы
Robert R. McCammon
SPEAKS THE NIGHTBIRD
Copyright © 2002 by McCammon Corporation All rights reserved
Публикуется с разрешения автора и его литературных агентов, Donald Maass Literary Agency (США) при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия).
© В. Н. Дорогокупля, перевод, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021
Издательство АЗБУКА®
* * *
Почти сразу после великолепной «Жизни мальчишки» один из лучших наших рассказчиков замолчал на десять лет, так что прилета «ночной птицы» я ожидал с замиранием сердца. Ведь писать романы – не то же самое, что ездить на велосипеде: вполне можно и разучиться. Но зря я переживал: эта книга заставила меня забыть обо всем на свете. «Зов ночной птицы» – из тех уникальных произведений популярной литературы, что, ни на миг не жертвуя занимательностью, содержат массу пищи для ума. И теперь я жду не дождусь, когда и меня позовет ночная птица.
Стивен Кинг
«Зов ночной птицы» – это одновременно детектив, роман воспитания и убедительный портрет повседневной жизни в конце XVII века, со всеми его многочисленными демонами. Колониальная Америка встает со страниц как живая – Маккаммон воссоздает маленький уголок прошлого с удивительной, болезненной ясностью. Бурная мелодрама центрального сюжета покоится на крепком основании. Перед нами увлекательнейшее чтение от рассказчика мирового класса…
Locus
Параллели с «Именем розы» Умберто Эко неизбежны – только динамика отношений между мировым судей Айзеком Вудвортом и его секретарем Мэтью Корбеттом выстроена не так, как между Вильгельмом Баскервильским и Адсоном, а с точностью до наоборот: более сильной личностью оказывается не наставник, а ученик.
The Courier
Глава первая
Постепенно оба путника поняли, что тьма застигнет их на лесной дороге, если вовремя не подыскать какое-нибудь укрытие. Такой денек мог бы прийтись по нраву разве что жабам да лысухам, а у представителей рода людского аж душа цепенела под этим низким серым небом и промозглым дождем. По заверениям и прогнозам погодных календарей, маю полагалось быть если и не беззаботно-веселым, то хотя бы щедрым на свет и тепло месяцем, но этот май уподобился мрачнолицему скряге, из экономии норовящему погасить все свечи даже в церкви.
С толстых ветвей, переплетавшихся в сорока футах над дорогой, струилась дождевая вода. Листья древних дубов и вязов, как и хвоя величавых сосен, казались скорее эбеново-черными, нежели зелеными; массивные стволы обросли длинными бородами мха и бурыми вздутиями древесных грибов размером с кулачище кузнеца. Как-то даже язык не поворачивался назвать дорогой то, что тянулось под ветвистым сводом; это больше походило на широкую грязевую нору со стенами цвета застарелой коросты, по ходу движения возникавшую из тумана, чтобы тотчас исчезнуть в тумане за спиной.
– Но! Н-но! – повторял возница, погоняя пару измотанных кляч, которые плелись в южном направлении, выпуская из ноздрей клубы пара и надсадно поводя костлявыми боками, когда деревянные колеса глубоко увязали в грязи.
Под рукой у возницы был небольшой, но сильно жалящий кнут, которым он, впрочем, не пользовался. Лошади – вместе с фургоном позаимствованные в муниципальных конюшнях Чарльз-Тауна[1] – и без того тянули что было сил. Под насквозь промокшим тентом из коричневой мешковины, за козлами из грубо отесанных сосновых досок, уже всадивших не одну занозу в седалища путников, хранился багаж: два разномастных сундука, дорожный несессер и коробка с париками. Многочисленные царапины и вмятости на всех этих предметах свидетельствовали о перипетиях частых разъездов.
Гром рокотал прямо над их головами. Лошади с чавканьем вытягивали копыта из дорожного месива.
– Н-но, шевелись! – прикрикнул возница без всякого воодушевления и так неловко щелкнул вожжами, что избежал ссадин на собственных руках лишь благодаря холщовым перчаткам.
После этого он долго сидел молча, а капли дождя продолжали стекать с полей его раскисшей треуголки на иссиня-черный касторовый сюртук, уже порядком отяжелевший от впитанной влаги.
– Подменить вас, сэр?
Возница взглянул на товарища по несчастью, готового взять бразды в свои руки. Даже при очень богатом воображении трудно было бы найти между ними хоть что-то общее. Вознице было пятьдесят пять лет, а его спутнику едва исполнилось двадцать. Старший был широк в кости, при багровом лице и массивной челюсти, а его густые седоватые брови подобно брустверам редута нависали над ледянисто-голубыми глазами, дружелюбия в которых было не больше, чем в дулах заряженных пушек, глядящих из амбразур. Что до носа возницы, то деликатный англичанин назвал бы его «не обделенным размерами», а бесцеремонный голландец не преминул бы пройтись насчет ищейки-бладхаунда, предположительно затесавшейся среди предков его обладателя. Подбородок воистину скульптурной формы, казалось, был вытесан из цельного кирпича с добавлением ямочки, в которую запросто поместилась бы мушкетная пуля. Обычно это лицо было чисто выскоблено тщательными проходами бритвы, но сейчас на нем уже проступала щетина цвета соли с перцем.
– Да, – сказал возница. – Сделай одолжение.
Он передал вожжи соседу (каковые обмены случались уже многократно за последние несколько часов) и начал разминать затекшие пальцы.
Аскетичному, вытянутому лицу молодого человека явно был привычнее свет кабинетных ламп, нежели лучи солнца. Он был худ, но не хрупок – под стать упругой и гибкой садовой лозе. Наряд его состоял из тупоносых башмаков, белых чулок, оливкового цвета бриджей и облегающей коричневой куртки из дешевого казимира[2] поверх белой полотняной рубашки. Заплаты на коленях бриджей и на локтях куртки обновлялись как минимум не реже, чем аналогичные заплаты на одеянии его спутника. Шерстяная шапка мышиного цвета покрывала тонкие черные волосы, недавно остриженные почти под корень в процессе борьбы со вшами, заполонившими Чарльз-Таун. Все в этом юноше – нос, подбородок, скулы, локти, колени – казалось составленным из острых углов. Серые глаза с темно-синими крапинками – словно дым над костром в сумерки. Он не стегал лошадей и не погонял их криком, а только правил вожжами. По натуре он был, пожалуй, стоиком, – во всяком случае, он умел ценить это качество, ибо в своей жизни уже прошел через испытания, вполне способные сломить людей менее стоического склада.
Продолжая разминать руки, старший невесело думал, что, если ему удастся пережить эту поездку и дотянуть до пятидесяти шести лет, он уйдет на покой и посвятит остаток своих дней добрым делам во славу Господа. Он не был скроен из грубой материи пионеров фронтира, полагая себя человеком утонченного вкуса, горожанином до мозга костей, малопригодным для странствий по диким дебрям. Его сердце радовали ровная кирпичная кладка и ярко окрашенные заборы, благостная симметрия подстриженных живых изгородей и предсказуемая регулярность обходов фонарщика. Он был цивилизованным джентльменом. Но сейчас дождевая вода текла ему за шиворот и хлюпала в сапогах, сумерки сгущались, а для защиты багажа и своих скальпов они располагали одной только ржавой саблей. В конце слякотного пути их ждало поселение, именуемое Фаунт-Ройал, но и этот факт утешал лишь отчасти. Дело, по которому они туда направлялись, было, увы, не из приятных.
Наконец-то погода проявила хоть немного милосердия к путникам. Дождь начал ослабевать, раскаты грома постепенно отдалялись. Старший пришел к выводу, что их задело только краем грозы, в полную силу бушевавшей над морем, пенистый серый простор которого изредка мелькал в просветах между деревьями. Однако противная морось по-прежнему секла их лица. Клочья тумана обволакивали ветви, придавая лесу фантасмагорический облик. Ветер стих, и одновременно стал явственнее ощущаться густой болотно-зеленый смрад.
