На мелководьях озерца рос камыш, а на травянистых берегах тут и там попадались дикие цветы, устойчивые к холоду, которым постоянно тянуло от воды. Фактически источник был центром Фаунт-Ройала, и к нему сходились все местные улицы – пока что не мощеные, а лишь посыпанные песком и ракушечной крошкой. Этих улиц было всего четыре, и названия им также придумал Бидвелл: улица Правды шла на восток, улица Усердия – на запад, улица Гармонии – на север, улица Мира – на юг. Вдоль этих улиц располагались побеленные дощатые домики, крашенные охрой амбары, огороженные выгоны, сарайчики с односкатными крышами и разнообразные мастерские, что в совокупности и составляло поселение.
На улице Усердия трудился у горна кузнец; на улице Правды стояли друг напротив друга школа и бакалейная лавка; на улице Гармонии соседствовали сразу три церкви – англиканская, лютеранская и пресвитерианская, – которым составляло компанию небольшое, но, увы, довольно плотно заселенное кладбище; улица Мира, пройдя мимо сгрудившихся лачуг рабов и личной конюшни Бидвелла, упиралась в лес, за которым лежали приливные болота, а дальше уже был морской простор. В свою очередь, улица Усердия вела к садам и плантациям, с которых Бидвелл рассчитывал снимать богатые урожаи яблок, груш, хлопка, кукурузы, бобов и табака. На улице Правды находилась еще и тюрьма, где держали «ту самую женщину», а также просторное здание, используемое в качестве дома собраний. Цирюльня разместилась на улице Гармонии, рядом с таверной Питера Ван Ганди, а прочие мелкие заведения были рассеяны по всему поселку в надежде, что мечта Бидвелла осуществится и со временем здесь возникнет полноценный город, самый южный в колониях.
Из почти тысячи акров, приобретенных Бидвеллом, лишь немногим более двух сотен были использованы под застройку, насаждения, посевы или пастбища. Для защиты от индейцев весь поселок, включая сады, был обнесен частоколом из заостренных бревен. Единственным входом со стороны суши были ворота в конце улицы Гармонии, тогда как с моря охранные функции выполняла поднимавшаяся над прибрежными зарослями вышка, на которой днем и ночью дежурил ополченец с мушкетом. Такая же дозорная вышка стояла и подле ворот, позволяя издали замечать всех, кто по дороге приближался к поселку.
За недолгий период существования Фаунт-Ройала индейцы ни разу его не потревожили. Они вообще были невидимы, и Бидвелл уже начал сомневаться в том, что краснокожие обитают ближе, чем в ста милях от поселка, но его сомнения развеял Соломон Стайлз, который однажды наткнулся на странные знаки, нарисованные на стволе сосны. Стайлз, имевший репутацию опытного следопыта и охотника, объяснил Бидвеллу, что индейцы таким образом помечают границу своих лесных угодий, предостерегая от ее нарушения. Бидвелл решил пока ничего не предпринимать, хотя документ с королевской печатью закрепил окрестные земли за ним. Разумнее было избегать конфликтов с краснокожими до той поры, когда представится возможность выкурить их отсюда раз и навсегда.
Теперь же ему было больно видеть плачевное состояние, в какое пришел город его мечты. Слишком много брошенных домов, слишком много заросших бурьяном садов, слишком много обвалившихся изгородей. Безнадзорные свиньи валялись в грязи, бродячие собаки тут и там гавкали на прохожих, а то и норовили укусить. За последний месяц пять добротных строений – на тот момент уже опустевших – сгорели дотла посреди ночи, и запах гари все еще висел в воздухе. Бидвелл знал, кого следует винить в этих пожарах. Пусть она и не лично приложила здесь руку, но то было дело рук – или когтистых лап – адских тварей и бесов, ею призванных. Огонь был их языком, и с его помощью они делали недвусмысленные заявления.
Мечта умирала. Ее убивала «та самая женщина». Хотя ее тело удерживали тюремные запоры и толстые стены, ее дух – ее фантом – легко покидал пределы темницы, чтобы плясать и предаваться утехам с нечестивым любовником, чтобы строить все новые козни во зло и на погибель мечте Бидвелла. Изгнание этой гадины в дикий лес не дало бы эффекта; она не раз открыто заявляла, что останется здесь в любом случае и что никакие земные силы не заставят ее покинуть свое обиталище. Не будь Бидвелл законопослушным гражданином, он бы давно уже вздернул ее на виселице, и дело с концом. Но он считал, что преступница должна предстать перед судом – и да поможет Господь тому судье, который будет разбирать это дело.
«Нет, не так, – мрачно подумал Бидвелл. – И да поможет Господь Фаунт-Ройалу».
– Эдвард, – обратился он к своему управляющему, – каково сейчас наше население?
– Вы хотите знать точно? Или по приблизительной оценке?
– Хотя бы приблизительно.
– Около сотни, – сказал Уинстон. – Но это число наверняка уменьшится еще до конца этой недели. Доркас Честер при смерти.
– Да, я знаю. Эта болотная лихорадка скоро заполнит кладбище под завязку.
– Раз уж речь зашла о кладбище… Элис Барроу тоже слегла.
– Элис Барроу? – Бидвелл отвернулся от окна, чтобы взглянуть на собеседника. – Она захворала?
– Этим утром я заглянул по делам к Джону Суэйну, – сказал Уинстон, – и узнал от Кэсс Суэйн, что Элис Барроу жаловалась разным людям на дурные сны о Черном человеке. Эти кошмары настолько ее запугали, что теперь она совсем не встает с постели.
Бидвелл раздраженно фыркнул:
– И при этом разносит свои кошмары по всей округе, как размазывают прогорклое масло по лепешке, да?
– Похоже на то, сэр. Миссис Суэйн сказала мне, что эти сны имеют прямое отношение к кладбищу. Она и сама была так испугана, что не смогла сообщить подробности.
– Господи Иисусе! – произнес Бидвелл, и его обвислые щеки начала заливать краска. – Но ведь Мейсон Барроу вполне разумный человек! Неужели он не может приструнить свою болтливую жену? – Он в два шага приблизился к столу и сердито хлопнул ладонью по его поверхности. – Из-за таких вот глупостей и погибает мой город, Эдвард! Наш город, я хотел сказать. Видит Бог, через полгода он превратится в руины, если эти длинные языки не уймутся!
– Я не хотел вас огорчать, сэр, – сказал Уинстон. – Я лишь пересказал то, что счел нужным довести до вашего сведения.
– Взгляни туда! – Бидвелл махнул рукой в сторону окна, за которым дождевые тучи снова затягивали солнечный просвет. – Пустые дома и голые поля! В прошлом мае здесь было более трехсот жителей! Более трехсот! А сейчас ты говоришь, что нас осталась всего сотня, так?
– Около ста человек, – уточнил Уинстон.
– Пусть так. И скольких еще подтолкнут к бегству россказни Элис Барроу? Черт, я не могу просто сидеть сложа руки в ожидании, когда прибудет судья из Чарльз-Тауна! Но что я могу предпринять, Эдвард?
Лицо Уинстона было мокрым от пота из-за сырости в комнате. Он поправил очки, сдвинув их вверх по переносице.
– Сейчас вы ничего не можете сделать, сэр. Остается только ждать. Нужно соблюсти законные процедуры.
– А какие законы соблюдает этот Черный человек? – Бидвелл уперся руками в стол, наклонился и приблизил к Уинстону столь же потное, побагровевшее лицо. – Какие нормы и правила сдерживают его шлюху? Будь я проклят, если и дальше стану бездельно наблюдать за тем, как все мои вложения в эту землю сводит на нет какой-то потусторонний ублюдок, влезающий со своим дерьмом в людские сны! Да я бы ни за что не преуспел в морской коммерции, если бы отсиживал свой зад в тихом закутке и только трясся, как плаксивая девица! – Последние фразы были произнесены сквозь стиснутые зубы. – Если есть желание, можешь пойти туда со мной. Так или иначе, я намерен положить конец болтовне Элис Барроу!
Он направился к двери, не дожидаясь управляющего, который мигом захлопнул свой гроссбух, вскочил со скамейки и поспешил за Бидвеллом, как преданный мопс за бойцовым бульдогом.
Они спустились на первый этаж посредством сооружения, до сих пор удивлявшего многих жителей Фаунт-Ройала: двухмаршевой лестницы. Правда, ей недоставало перил, поскольку руководивший работами плотник скончался от кровавого поноса еще до завершения строительства. Стены особняка были украшены картинами и гобеленами с английскими пасторальными пейзажами, на которых при ближайшем рассмотрении можно было заметить предательские пятнышки плесени. Белые потолки местами потемнели от сырости, а в затененных нишах лежал россыпью крысиный помет. Громкий топот на лестнице привлек внимание экономки Бидвелла, которая всегда следила за передвижениями своего хозяина. Эмма Неттлз – плечистая, крепко сбитая особа лет тридцати пяти – обладала столь длинным и острым носом при столь массивной нижней челюсти, что одним своим видом могла бы до смерти напугать самого свирепого краснокожего воина. Она встретила мужчин у подножия лестницы в своем обычном одеянии: просторном черном платье, драпирующем ее пышные формы, и накрахмаленном белом чепце, который удерживал в строгом порядке ее безжалостно расчесанные и намасленные темные волосы.
