Со склонов доносились ругательства на диалекте.

– Там есть и другие, – сказала Марика высокой силте. – Сделай что-нибудь.

– У меня не осталось сил, щена. Мне так далеко не дотянуться.

Высоко на южной стороне каньона послышался треск, и вокруг что-то зажужжало, будто насекомые. Какие-то штуки упали в снег. Высокая силта негромко выругалась и увлекла Марику наземь.

– Лучше найди в себе хоть сколько-нибудь сил, Хлес, – проскрежетала старуха.

– Тащите старуху на берег! – рявкнула высокая силта Грауэл и Барлог. – Спрячьте ее за чем-нибудь. И все тоже спрячьтесь.

Она закрыла глаза и напряженно сосредоточилась.

Треск не прекращался.

– Что это? – спросила Марика, когда они с охотницами добрались со своей ношей до северного берега.

В сумерках послышался новый звук – рокот, сперва негромкий и медленный, но он быстро нарастал, пока окончательно не заглушил треск.

– Смотрите! – прорычала Грауэл, показывая на самую крутую часть южного склона.

Весь склон пришел в движение – деревья, камни, снег.

– Быстрее! – рявкнула высокая силта. – Уходим как можно дальше, пока не зацепило краем!

Ее тон убедил сильнее, чем слова.

Треск прекратился.

Снег катился вниз. Рев его звучал подобно концу света для щены, никогда не слышавшей чего-либо столь громкого. Она присела за валуном, дрожа и трепеща перед величием природной стихии.

Марика взглянула на силт. Обе, похоже, были потрясены до глубины души. Старуха, не обращая внимания на раны, не сводила недоверчивого взгляда с ближайших мертвых кочевников.

– Как им это удалось, Хлес? – наконец спросила она. – Пока они не атаковали, ничто даже не намекало на то, что они там.

– Они преследовали нас с первой ночи, – не глядя на нее, сказала Грауэл. – Прятались на склонах и тропах, выжидая удобную минуту. Они ждали, когда мы поведем себя беспечно. Что почти и случилось. – Она пнула валявшийся рядом труп. – Это самые сытые кочевники, которых мне доводилось видеть. И лучше всего одетые. Но при этом совершенно неопытные. Они могли бы трижды нас убить.

Она посмотрела на силт, но те молчали. Высокая все так же глядела на склон, откуда сошла лавина. Все еще слышались крики на диалекте, но с каждым разом все дальше.

Барлог, дрожа, стряхивала снег с дохи. Умирая, лавина все же зацепила ее и свалила наземь.

– Кто-нибудь из вас пострадал? – спросила высокая силта у Грауэл.

– Только ссадины и синяки, – ответила Грауэл. – Ничего серьезного. Спасибо.

Слова ее застигли высокую врасплох. Та кивнула:

– Нам придется нести старуху. Я не целительница, но, полагаю, у нее сломаны ребра и нога.

Барлог сама осмотрела раненую:

– Так и есть.

Они с Грауэл срубили мечами шесты, из которых сделали волокушу. Положив на нее старую силту и свои мешки, они тащили ее по очереди, в том числе и высокая силта. Для каких-либо привилегий сейчас было не время. Марика помогла им позже, когда идти стало труднее и волокушу приходилось перетаскивать вокруг препятствий.

Грауэл и Барлог считали, что кочевники за ними больше не наблюдают.

– Как им удалось к вам незаметно подкрасться? – спросила Марика, бредя следом за высокой силтой.

– Не знаю, щена.

Она вглядывалась во тьму усерднее любой охотницы. Марика вдруг поняла, что силте страшно.

Кочевники больше не доставляли хлопот. Впрочем, и без врагов проблем хватало. Из-за погоды, голода и, как результат, нарастающей слабости переход превращался в сплошное мучение. Марика переносила тяготы пути лучше, чем спутницы. Она была молода и вынослива и не тратила слишком много сил на волокушу.

И потому, когда пришло время сделать привал, основная часть трудов по обустройству укрытия легла на ее плечи. Грауэл и Барлог настолько вымотались, что могли лишь поддерживать огонь и помешивать похлебку в полупустом котелке. Рыча, они обвиняли друг друга в том, что им не хватило ума ограбить кочевников. Замечание высокой силты, что у кочевников не было при себе ничего, кроме оружия, нисколько не остудило их спор.

Меты плохо переносили голод. Марика уже чувствовала, как в душе ее шевелится граукен. Она взглянула на спутниц. Если и впрямь дело дойдет до крайности – на кого они набросятся? На нее или на старую силту?

Переход, рассчитанный на два дня, затянулся уже на пять.

– Сколько нам еще идти? – спросила Марика у высокой силты. – Наверняка уже совсем недалеко.

– Еще пятнадцать миль, – ответила силта. – Четверть пути. Самая худшая. Через пять миль нам придется сойти с реки на лесные тропы. Слишком много стремнин, где река не замерзает.

Пятнадцать миль. Если двигаться в том же темпе, в каком они шли после ранения старухи, топать придется три дня.

– Не отчаивайся, щена, – сказала силта. – Я наступила на горло собственной гордости и коснулась разума тех, кто наблюдает за нами в Акарде. Они идут нам навстречу.

– Когда они появятся? – единственный раз за все время разговора подала голос Грауэл.

– Они молоды, здоровы и сыты. Скоро.

«Скоро» случилось через полтора дня. Казалось, случилось все, что только могло пойти не так, включая лавину, которая завалила тропу, вынудив идти в обход. Из каждой пары глаз смотрел граукен, которому требовался лишь легкий толчок, чтобы вырваться на волю. Но в конце концов они встретили силт в восьми милях от крепости и отпраздновали это событие пиршеством, какого Марика за свою юную жизнь еще не знала.

После этого холод и снег могли бы стать лишь небольшой помехой. Меты с набитым брюхом обычно готовы бросить вызов чему угодно. Но они слишком долго голодали и страдали от холода, и силы их угасали.

Марика не видела Акард снаружи: когда они приблизились к каменной крепости, небо затянуло густыми тучами и не взошла ни одна луна. На размеры и форму крепости намекали лишь мельком увиденные огни. Но к тому времени ее ничего не интересовало, кроме желания, чтобы путешествие наконец закончилось. Она уже не верила, что доберется до цели.

Путь от стойбища Дегнанов занял десять ночей, в основном пришедшихся на последние двадцать миль. Несмотря на набитый живот, Марика настолько устала, что пришедшим на помощь силтам пришлось ее тащить, и это притом, что она была в лучшей форме, чем спутницы. Она надеялась, что путешествовать зимой ей больше не придется.

Ее принесли в каменное помещение, и она рухнула без сил, даже не задумываясь о том, насколько кошмарнее чувствовали себя спутницы. А они, между тем, едва не умерли, и последние несколько дней их тоже пришлось нести. Она вообще ни о чем не думала, кроме окутавшего ее мягкого тепла и сна.

Сон, однако, не обошелся без неприятных моментов. Ей снился Кублин – одинокий, напуганный, раненый, брошенный всеми, в окружении странных недружелюбных морд. Сновидение было совершенно бессмысленным. Во сне она скулила и плохо выспалась.

Четыре дня на Марику никто не обращал внимания. Казалось, будто она некая помеха, которую силты предпочитали не замечать. Она ела, спала, а когда наконец пришла в себя настолько, что в ней пробудилось любопытство, начала бродить по нескончаемым каменным залам, чувствуя, как удивление сменяется ошеломлением, благоговейным трепетом, страхом, отвращением и потерянностью. Это было чудовищных размеров логово – естественно, из камня, – окруженное высоким каменным частоколом. Архитектура его выглядела чуждой, и некому было объяснить, почему все здесь именно так, а не иначе. Немногие меты ее возраста, которых она встречала, постоянно куда-то спешили, были заняты или попросту презирали оказавшуюся среди них дикарку.

Крепость стояла на известняковом мысу, нависавшем над слиянием рукавов Хайнлин. От основания уходили вниз на шестьдесят футов каменные утесы, а стены ее высились на шестьдесят футов над фундаментом – отвесные и гладкие, идеально отремонтированные, но выглядевшие невероятно древними. Вдоль верха шла широкая дорожка, защищенная каменной оградой, походившей на нижнюю челюсть, в которой выбили каждый второй зуб. Вся крепость была построена в форме большого квадрата с прикрепленным к нему острием, указывавшим вниз по течению реки. На стенах всегда стояли охотницы. Впрочем, в ответ на вопрос Марики они признались, что на их памяти Акарду ничто не угрожало.