Это болезненная красота, подчеркивающая тончайшие черты лица, заостряющая их. Он горит пламенем свечи – бледный, с яркими синими глазами, в блеске которых уже слишком много лихорадки.

Зимний очень старается.

Слушает музыку – старую, современную, ищет в ней ответы на самые сложные свои вопросы, надеется, что ритм напомнит ему, как поменять траекторию движения, поломать или сделать плавнее. Как выжечь из себя смертоносную резкость, как снова научиться танцевать.

Стив иногда наблюдает за ним – когда он сидит на полу гостиной, разложив вокруг себя книги, и пытается вспомнить, знакомы ли ему какие-нибудь названия. Когда он долго выбирает себе фильм, а затем садится на диван и смотрит, стараясь не отвлекаться.

Когда он заваривает чай и предлагает Стиву – тихо, практически вкрадчиво, с какой-то чуть ли не надеждой.

Над всем, что делает Зимний, царит какая-то обреченность.

Он все чаще приходит и пытается поговорить. О незначительных вещах, о недавних наблюдениях, и боится спросить то, что тревожит его больше всего.

Почему ничего не выходит? Почему он не может жить, как нормальный человек?

Зимний чувствует эту обреченность и не знает, куда от нее деться.

Все чаще не заканчивает начатые дела. Все чаще сидит в одиночестве и бездумно смотрит в пустоту.

Потому что понимает.

Больше всего Стиву хотелось бы помочь. Подойти, обнять, успокоить и пообещать, что все будет хорошо.

Но они оба знают, что не будет.

Мертвец живет с ним под одной крышей.

Он умер когда-то, уже очень-очень давно. Сорвался с проклятого поезда – по вине Стива или по своей собственной, или по вине тех, кто потом пытался его воскресить, кто теперь уже разберет.

Его пересобрали, заставили двигаться, придали грацию, изящество, силу. Влезли в голову, изменили сознание. Но только не оживили.

И теперь он понимает: как бы он ни старался, что бы ни делал – он мертв, и у его истории не будет счастливого конца.

========== Песня ==========

Стив просыпается немного позже обычного и несколько мгновений пытается понять, что же изменилось – что-то очень легкое, зыбкое и практически неуловимое вплелось в канву окружающего его мира.

Квартира залита солнцем, ее наполняют привычные звуки – один за другим – за окном шумит улица, где-то за стенкой натужно скрипит механизм лифта, тихо гудит включенный ноутбук.

Баки на кухне – стряпает что-то к завтраку и… тихо напевает.

Стив поднимается с кровати и идет к двери, босиком, ступает очень-очень аккуратно, обходя предательские скрипучие половицы, практически не дыша. Звук ведет его как путеводная нить – один-единственный, самый важный среди тысячи обыденных и бессмысленных, он держится за него как за паутинку, готовую вот-вот порваться.

Стив приоткрывает дверь на кухню и замирает невесомой тенью, наблюдая за Баки, стоящим у плиты.

Впервые в этом новом веке он слышит, как Баки поет. Не улыбается Стиву через силу, пытаясь продраться сквозь пелену окруживших его кошмаров, не наполняет интонации голоса фальшивым весельем, когда говорит с кем-то из знакомых, не пытается изобразить спокойствие, чтобы хоть чуть порадовать Стива.

Просто тихо и немного фальшиво напевает песню, название которой никто из них никогда не вспомнит – старую песню этого мира, песню своей молодости, которую у него отняли, которую он никогда уже не сможет вернуть.

Баки напевает искренне и только для себя.

Стив закрывает глаза и мысленно просит его не прекращать еще хотя бы пару мгновений. Пару мгновений, за которые он успеет представить себе, что раз Баки поет – значит, он стал хотя бы чуть-чуть счастливее.

========== Про алкоголь ==========

– Так…

– Стив, ничего сложного. Мы не можем напиться не из-за сыворотки, а потому что у нас совершенно неверный подход.

– Так… – красноречиво повторяет Стив и замолкает, отчаявшись выиграть в игру «Угадай, что у Баки на уме».

Тот выдерживает драматическую паузу и так заговорщицки улыбается, что Стив чувствует практически непреодолимое желание ретироваться куда подальше.

– Суть не в количестве. Нужно просто делать это очень-очень быстро! И тогда точно можно будет почувствовать эффект.

– Мы же сейчас все еще говорим о выпивке?

Пожалуй, если бы Баки в этот самый момент не сидел, а шел – он бы скорее всего споткнулся, навсегда развенчав миф о своей безграничной ловкости. Стив мысленно хвалит себя за драгоценные выигранные секунды на размышление. С одной стороны, идея сама по себе дурацкая, с другой – ну, что-то в ней есть.

– Это ты… сам придумал? Или кто-нибудь из гениев насоветовал?

Баки на провокацию не ведется, качает головой и продолжает гнуть свою линию:

– Стив, не занудствуй. Возьмем бутылку… две бутылки виски, вот этот …м… алкогольный сет «На двоих» – и вперед!

Стив с некоторой неловкостью смотрит на стоящую у барной стойки официантку, которой, видимо, в ближайшее время придется стать свидетелем, как двое сумасшедших пытаются на скорость выпить бутылку виски. Душераздирающее зрелище. Наверное, он все-таки немного переусердствовал с попытками выводить Баки «в свет».

***

Где-то в районе шестой стопки мир вокруг приобретает какие-то новые очертания, на седьмой – план Баки уже не кажется таким уж дурацким, на восьмой появляется приятное головокружение, но насладиться им не получается, потому что тут же наступает очередь девятой и десятой.

Стив смотрит на Баки очень внимательно, в очередной раз оценивает его неподражаемую красоту и то, как стремительно тот сидит.

– Знаешь, если тебе станет плохо, я готов подержать твои волосы…

Баки на секунду задумывается, стоит ли расценить это, как проявление заботы или подкол по отношению к нему и выпивает очередную стопку.

***

Действия бутылок виски, а также сета «На двоих» им хватает минуты на три. Вот Стив уже практически чувствует, как находится в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения, а вот уже Баки смотрит на него до обидного трезво.

– Как-то это досадно. Наверное, нужно было брать больше, – тоскливо тянет Баки.

– Наверное, придется просить Тора привезти что-нибудь из его запасов. Обязательно сработает, – улыбается Стив.

========== Кулинария ==========

Сначала с кухни раздался страшный грохот, а затем послышалась приглушенная ругань.

Баки удивленно вскинул бровь (все-таки неуклюжесть и стремление сквернословить не были отличительными чертами Стива), отложил на диван книгу и отправился проверять, с чего ему вдруг взбрело в голову выяснять отношения с посудой и кто победил.

Судя по состоянию кухни, победителем вышла практически пустая бутылка подсолнечного масла, сейчас гордо возвышавшаяся посреди обеденного стола. Поверженный Капитан, облитый с головы до ног приснопамятным маслом, с самым скорбным видом изучал последствия катастрофы и представлял собой настолько пикантное зрелище, что Баки пришлось сделать над собой усилие, чтобы проявить хоть сколько-то участия.

– У тебя все в порядке?

– Нет, – Стив со злостью оглядел залитую маслом кухню. – Слишком сильно дернул колечко под пробкой, чтобы открыть бутылку. И вот результат. А если не прекратишь так ухмыляться, я в тебя мукой кину.

– Только не мука, – Баки быстро осмотрел свой черный свитер и черные же штаны и покачал головой. – Моя единственная слабость.

– Ты мне помогать собираешься?

– Неа.

– Это еще почему?

Баки подошел к Стиву вплотную и впился в его нижнюю губу.

– Тут такая… ммм… картина маслом, – он аккуратно провел рукой по груди Стива и начал торопливо стаскивать с него футболку, посреди которой расплылось огромное жирное пятно. – А ты хочешь, чтобы я ползал по полу с тряпкой и помогал тебе убираться?

– Давай я тебе сейчас помогу освободиться от свитера, а ты мне потом – с уборкой?

– Идет! – Баки почувствовал горячие, покрытые подсолнечным маслом руки Стива на собственном животе, и по телу тут же пробежала теплая волна.