***

На миссиях Баки – идеальный механизм, исправный, ко всему готовый. Стив знает, что он всегда может рассчитывать на прикрытие, снайперская пуля не знает промаха. Как будто Баки таким и был задуман с самого начала – механика переплетается с плотью, бионическая рука вмешивается в линию плеча, создает какие-то новые законы, которым подчиняется этот человек.

Стив всегда может рассчитывать на прикрытие, в равной степени со всеми в команде. И это совсем чуть-чуть обидно.

Когда они встречаются, чтобы обсудить миссию, Баки садится как можно дальше от Стива. Или тому так только кажется, потому что он слишком много внимания уделяет деталям.

Рядом с Баки все в нем приобретает какое-то… излишество. Он слишком старается показать, как Баки дорог ему, что бы ни происходило. Слишком торопится, слишком усердствует на тренировках, слишком жизнерадостно общается с окружающими.

Однажды Баки целенаправленно подходит к нему, смотрит – жестко, неприветливо. Губы поджаты, поза – одни натянутые нервы.

– Ты должен прекратить все это.

– Бак, что?..

– Я не он. И не стану им, – его тон смягчается, но лишь едва-едва уловимо. – Я благодарен тебе за все. Но ты должен все это прекратить. Или мы оба окажемся в тупике, Роджерс.

Стив не понимает. Смысл слов доходит до него – легко, он ведь уже начал смиряться. Он не понимает, почему все это произносит голос Баки. Голос, раньше приносивший желанное успокоение, в котором для Стива смешались обрывки длинных разговоров, бруклинские городские легенды, пылкие любовные признания. Только вот его красиво-поставленные интонации давно превратились в хрип сорванных связок.

Стив коротко кивает.

– Хорошо, Бак, – и за этим обращением скрывается то, о чем они оба думают уже давно. Он почти хочет сказать «Зимний».

***

Баки снится ему этой же ночью.

На нем черная футболка с какой-то вульгарной надписью, выполненной авторским шрифтом, в руках – книга. Он весь какой-то непривычно домашний и очень-очень усталый.

– Разве супер-солдаты могут так паршиво выглядеть? – Стив улыбается, потому что знает, Баки из сна он может сказать гораздо больше, чем Баки реальному.

– На себя бы посмотрел, придурок, – он откладывает книгу и снова берет Стива за руку. – Ты даже меня довести умудряешься.

– Это у нас общее. И почему ты можешь быть таким здесь, но не можешь в реальности?

Баки хмурится, морщинка на его лбу становится глубже.

– Стив, ты о чем? Я не понимаю тебя.

– Конечно не понимаешь, – Стив мягко улыбается, чувствуя, как белесая дымка начинает отнимать у него черты Баки. Он ведь так и не прочел надпись на его футболке.

Баки сжимает его руку крепче, металлические пальцы больно впиваются в кожу, наверное, останутся следы. Механический Баки со всеми его точными и выверенными движениями никогда так бы не сделал. А этот – как будто чувствует, что они снова должны расстаться, что не могут быть рядом, тянет Стива за руку, пытаясь не отпустить.

– Баки, ты должен сказать мне кое-что. Это очень важно.

– Что, Стив?

– Почему ты не хочешь вспоминать?

Даже сквозь белесую дымку Стив видит, как заостряются его черты. Он так расстроен и раздосадован, что Стив моментально жалеет о своем вопросе.

– С чего ты взял?

– Я же вижу. Ты не хочешь говорить со мной, находиться рядом. Я все понимаю, Бак, тебе очень тяжело, но и мне нелегко.

– Но я же здесь, Стив. Сижу, говорю… Ты разве не чувствуешь?

– Нет. Как я должен дальше без тебя, Бак? Когда ты так близко, это совсем… трудно.

Несколько секунд Баки просто смотрит на него, открыв рот, как будто пытается что-то ответить, но никак не может решиться.

Потом его черты смягчаются, и он улыбается. Бесконечно-грустно.

– Я понял тебя, Стив. Я здесь, рядом. Все время. Не бойся и не волнуйся ни о чем. Давай я тебе почитаю? Как раньше? – он отпускает руку Стива и снова берет книгу.

Стив просыпается, все еще слыша отголоски таких родных и мягких интонаций.

У Баки из его снов вовсе не сорванный голос. Просто слегка хриплый.

•••

Стив помнит, когда все изменилось – бушевала гроза.

Практически рядовая миссия. Вражеские агенты, новая технология, похищенная то ли у хороших ребят, то ли самими хорошими ребятами. В этом всегда нужно разбираться.

И гроза. Яркая, красивая. Молнии полыхают в небе, рубят здания до самых костей.

Может быть, все дело в том, что Баки боится грозы. Может быть, она будит воспоминания, которые гораздо сильнее, чем те, что связывают их со Стивом.

Именно после этой миссии его отношение к Стиву резко меняется. Превращается в гамму эмоций от безразличия до неподдельной враждебности.

Он больше не собирает воспоминания, не пытается сохранить хрупкие осколки, которые когда-то смог обрести с таким трудом. Это почти всегда было болезненно, всегда трудно. Но неизменно приносило ему облегчение. И он неизменно делился своими воспоминаниями со Стивом. Как будто проверял их подлинность. Как будто думал, что если рассказать кому-то еще – будет надежнее. Это роднило их, сближало.

Сегодня снова бушует гроза. Быть может, теперь она их преследует?

Баки тренируется в зале. Один, потому что вообще не любит общество.

Стив не может позволить себе полностью отрешиться от мыслей о нем, и пытается просто наблюдать со стороны.

Не как за лучшим другом, который не хочет его вспоминать. А как за красивым произведением искусства. Красивым – словно сумасшедший мастер создал его когда-то в порыве пьяного вдохновения.

Баки чувствует его присутствие, замечает практически сразу же. Прекращает тренировку и устремляется к Стиву.

– Ты должен уйти. Сейчас же, – говорит он резко, слова врываются в зал порывами холода и злости, скрипят, как несмазанные механизмы.

– Тебе станет от этого легче, Бак? Просто объясни мне – почему, и я сразу же уйду. Обещаю.

– Тебе станет от этого легче, Роджерс.

– Нет, не станет. Я многое могу понять, и могу дать тебе время… и… мне просто нужна хоть какая-то ниточка, хоть что-то, Баки.

Баки смотрит на него, и в его взгляде мелькает что-то, отдаленно смахивающее на эмоцию. То ли досада, то ли отчаяние, кто его разберет.

– Ты сам приходишь. Приковываешь себя ко мне. Ведь я пытаюсь тебе помочь.

– Чем помочь? Разве тебе самому уже больше не нужна помощь?

– Ты потом не выкарабкаешься из всего этого, Роджерс. Будет намного хуже и намного сложнее. Я уже говорил тебе, что я – не Баки. И не друг тебе на самом деле. И нет у меня никаких воспоминаний о тебе.

Самое странное, что Стив не может уловить в его интонации и малейшего колебания. Он говорит подчеркнуто сухо, спокойно и немного иронично – что делает его реплики совсем отстраненными. До невозможности. Прямо-таки до зубного скрежета.

– Что мне сказать тебе, Роджерс? Как убедить? – он делает шаг к Стиву и оказывается в опасной близости. Нарушает зону комфорта, в которую уже очень давно не вторгался. – Ты как будто смакуешь всю эту мелодраму.

– Скажи честно: тебе совсем плевать? Ничего не чувствуешь? – Сейчас, когда Баки так близко, Стив до боли всматривается в знакомые синие глаза. Надеется разглядеть хоть что-то – искру, проблеск, узнавание.

– Как к другу – ничего. Хочешь проверить все остальное?

Сверкает молния, и Баки хватает Стива за руку – резко, собственнически, раскат грома становится продолжением этого движения, как будто соединяет их, как будто пропускает через них электрический ток.

Стив все еще смотрит в глаза Баки, надеется понять его желания, раствориться в эмоциях и очень боится потерять зрительный контакт, тонюсенькую ниточку, наконец их соединившую.

Баки наклоняется к нему, и Стив чувствует его губы – эти чертовы вечно изливающие яд и сводящие с ума губы – на своих.

Баки целуется сладко и горько одновременно, жадно, как будто знает, как давно Стиву этого хочется. Все сливается для Стива в этом жадном поцелуе – гроза, стремительная неприязнь, которой Баки к нему проникся, разочарование и тихие встречи во сне.