– Послушай, – Леонид Михайлович начал раздражаться, – чтобы ты появился тут, на заводе, охранником, потребовались миллиарды лет синтеза: звезды рождались и умирали, формируя нужный химический состав, необходимый для функционирования твоего организма. Потребовались миллионы лет эволюции. Цивилизации рождались и погибали, чтобы тут, в двадцать первом веке, мы сидели и разговаривали. И ты хочешь сказать, что до тебя – существа, на которое были истрачены такие ресурсы, – никому нет дела?

Сергей задумчиво догрыз хвост, вытер рукавом жирные губы, не спеша достал сигарету из пачки и закурил.

– Михалыч, ты меня знаешь: я человек простой. Я так глубоко, как ты, не плаваю, но вот скажи мне: почему та сила, что, говоришь, миллиарды лет потратила на меня, не может еще чуть-чуть поднапрячься и прибавить мне зарплату хотя бы до полтинника?

– А воля тебе на что дана? А мозги? Не уверен, извини, что на них хватило ресурса. Да что я тебе объясняю, тьфу!

Сергей почесал голову и глубоко затянулся.

– Ты это, не обижайся на меня, если что, я ж что думаю, говорю, без всяких там.

– Да что на тебя обижаться? – отмахнулся Леонид Михайлович.

– Просто вот у тебя есть и мозги, и воля, а ты вместе со мной охранником работаешь за копейки.

– Я хоть радиотелескоп собрал. Работает бандура!

– Так звезды-то все равно молчат. – И Сергей, зажав сигарету в зубах, заливисто расхохотался, держась за бока и трясясь всем телом.

Леонид Михайлович пристально посмотрел на напарника и вдруг, точно подхватив от него заразу, тоже громко засмеялся, так что из глаз полились слезы. Просмеявшись, мужчина стал серьезен и грустен.

– Михалыч, ты это, не расстраивайся, – не унимался Сергей, – вот прилетели бы они – что ты им скажешь?

– Я бы скорее что-нибудь спросил.

– Ага, только не боишься ли ты, что это будет похоже, как будто шимпанзе из зоопарка задает вопросы этому… как его… Эпштейну?

– Во-первых, не Эпштейну, а Эйнштейну. Во-вторых, мы – я имею в виду человечество, а вовсе не тебя, дуралея, – вышли в то поле мышления, когда диалог с внеземной цивилизацией возможен.

– О, опять таракан! – Сергей указал коллеге на бегущего по стене таракана.

Леонид Михайлович выругался и, скинув тапок, размазал насекомое по стене.

Сергей усмехнулся.

– Михалыч, вот ты можешь объяснить таракану, чтобы он уходил отсюда? Ну, или там жил в определенных местах. Если повесить огромную вывеску над дверью «Тараканам вход запрещен», они перестанут здесь появляться?

– Мы не тараканы.

– А они, – Сергей указал пальцем вверх, – не люди. Вы с ним ладите во время этого самого хлопка тапком. Ты убил паразита и навел порядок, а у него произошло наиважнейшее событие в биографии.

– Смешно, но знаешь, не заткнуться ли тебе? – Леонид Михайлович мрачно уставился в монитор.

– Ну вот, со мной поговорить не можешь, чуть что – сразу в кусты, а все туда же, – Сергей ткнул в монитор и зевнул.

– Разговаривать с тобой – только время тратить. Пойми, человек ты ог-ра-ни-ченный!

– А вдруг я притворяюсь?

– Кем?

– Собой.

– Это чтоб охранником работать и зарплату маленькую получать?

– Чтоб быть незаметным, не привлекать любопытных.

– Мда, – отмахнулся Леонид Михайлович, но через некоторое время спросил: – Ну хорошо, если ты притворяешься тупым охранником, то кто ты настоящий?

– А что, если пришелец?

– Ну-ну, пришелец из Бибирево!

– Так это маскировка. Может, меня прислали наблюдать, собирать информацию?

– В этом НИИ только и собирать.

– Так не о науке, Михалыч. С наукой у нас все ОК, между галактиками летаем, если можно так сказать.

– И в чем твой интерес?

– В обитателях этой планеты. Специализируюсь на том, что вы называете душами. Их, конечно, нет в том виде, как это представляется большинству местных жителей. Трудно переводить очевидные для нас смыслы на примитивный язык поумневших приматов. Для более развитого ученого из другой галактики сознание муравья и человека отличается нюансами, но для узкого специалиста по антропологии разница очевидна.

– Ты это чего, Серег, шутить со мной решил, слова умные выучил?

– Не совсем. Не я решил, просто все мы, что люди, что пришельцы – пешки бесконечно огромной шахматной партии. – Сергей усмехнулся. – Кажется, у меня получается освоить язык метафор – одно из суррогатных лингвистических явлений, возникшее на фоне понимания примитивного разума собственной ограниченности.

Леонид Михайлович поднял бровь.

– Вот как? Давай поиграем, значит. Значит, вы, получается, преодолеваете расстояние в… не знаю… миллионы парсеков, чтобы работать охранниками и наблюдать? За мной и за псом Федькой? И ведь каждую смену одно и то же, даже грабители сюда не заходят.

– Мы давно уже изучили ваши поведенческие реакции в стрессовых и пограничных состояниях. Нам все понятно о вождях, героях или пророках вашего племени, но ваше повседневное существование в разные эпохи является загадкой даже для более высокого разума. Для нас несвойственна одна ваша способность – особый вид грусти, который с первого взгляда кажется атавизмом, ошибкой. Некоторые продвинутые теоретики утверждают, что нам необходимо приобрести это качество, чтобы продолжить эволюционировать.

– Это кто тебя научил так разговаривать?! – взволнованно спросил Леонид Михайлович.

– Вначале мы провели эксперимент, – продолжал Сергей, не замечая вопроса напарника, – стали общаться с вами напрямую. Думаешь, мифы про богов – выдумки древних людей, не способных объяснить явления природы? Это предыдущая модель мира, созданная, чтобы вытянуть из вас секрет. Итак, мы попытались спросить напрямую, но не получили ответа, потому как вы сами его не знаете, как слон не знает, откуда у него хобот. – Сергей взял свиной хвост и задумчиво повертел в руках. – Тогда мы сделали высший разум близким, но непознаваемым: он стал лишь шепотом в ваших головах, но и тогда мы не получили ответа – так называемые великие идеи вы используете для склок и поиска выгоды, они прекрасно маскируют животные, низменные чувства. – Сергей зловеще расхохотался. – И тогда мы создали еще один вариант – гигантскую, беспощадную, бессмысленную вселенную, постоянно расширяющуюся и остывающую; и во всей этой кутерьме вы меньше пылинки, и самое главное – совершенно одиноки. Казалось бы, теперь вы должны генерировать цунами грусти, но сопутствующий такому пониманию вещей технологический прогресс вы используете для развлечений. Лично я думаю: побочный эффект, который мы пытаемся разгадать веками, выражаясь вашим языком, не стоит выеденного яйца. Достало, знаешь ли, торчать тут тысячи лет.

Леонид Михайлович вскочил и попятился:

– Ты кто такой?

– Расслабься, Михалыч. Ну пришелец я, и что?

– Откуда? – прохрипел Леонид Михайлович.

– Да какая разница откуда? Неужели для опровержения парадокса Ферми тебе нужно смотреть в эти примитивные мониторы? Посмотри на меня!

– Чего ты хочешь? – Пенсионер еще сделал шаг назад.

– Я хочу понять, что ты чувствуешь? – надвигался Сергей.

Леонид Михайлович почувствовал, как внутри головы набух новый, секретный орган, о котором не пишут в учебниках биологии и не обнаруживают на МРТ. Человеческое вымя! Присущее мужчинам и женщинам, детям и старикам, оно выделяет особый вид эфира, являющегося кормом для так называемого высшего разума в не анонсированной людям пищевой цепочке. Вымя нельзя обнаружить известными приборами, вдруг понял сторож, потому что его нет в осязаемом наукой материальном пространстве; оно не вписано в ДНК и невидимо для зорких наблюдателей процесса эволюции. Этот орган находится в мире идей и отражается в узнаваемой реальности лишь как мысль – параноидальная, которой нет места в теориях, беседах и книгах – она мимолетной искрой может пронестись лишь на грани ночного кошмара и раствориться в душной темнице здравого смысла. И в этой эфемерной области некоторые обладатели сочного человеческого разума могут почувствовать свои изысканные гастрономические свойства. Вселенская грусть, возводимая человеком куда-то в область прекрасного чувства, является для кого-то изысканным соусом к мясу под шампанское. – «Ваше блюдо, сэр». – «Хотите сказать, все ингредиенты соответствуют?» – «Так точно-с. Улей приматов в Млечном Пути. Терминальная стадия развития. Высшее качество». – «Парадокс Ферми в наличии?» – «Обижаете-с». – «Ну и вонь, и как это есть?» – «Смотрите. Запускаете хоботки во-о-от сюда. Всасывайте. Отлично!»