Лукерья и Денис к тому времени получили белье и расположились на верхней и нижних полках. Первая особо не парилась и, засунув наушники в уши, отвернулась к стенке. А вот Громов, лежащий на спине и нервно выдыхающий через ноздри, скрипел зубами каждый раз, когда раздавался очередной хруст, означающий что огурцы с успехом утилизируются.

В какой-то момент Денис не выдержал и пацан, подавившись, начал сначала краснеть, а после так же эффектно синеть. Мамаша в ужасе закружилась над сыночком, кудахтая и подрывая всех на ноги истошным криком. Лукерья сердито пихнула ногой верхнюю койку, на которой, подперев голову рукой, наслаждался результатом некромант. Малец мигом перестал задыхаться, с ужасом выплёвывая непереваренный кусок.

Регину и Генри неприятный инцидент не затронул. Они лишь краем уха слышали шум. У них и самих тут раскинулся шумный концерт с тостами. В спутники им попались четверо мужчин, которые едва вокзал скрылся из виду достали из спортивных сумок бутылки с прозрачной горькой. К ней же закуску: сало, колбасную нарезку, хлеб, солёные огурчики и картошку в мундире – традиционное блюдо любого поезда.

Мужички оказались на удивление мирные. Несмотря на то, что всего через пару часов успели накидаться. Наболтавшись друг с другом и достав четвёртую по счёту бутылку, они вспомнили где находятся и, нашарив мутным взором Регину с Генри, разгадывающих купленный в ларьке сборник кроссвордов, пригласили к себе за стол.

Попытки вежливо отказаться были проигнорированы, так что несколько минут спустя Фокс уплетала вежливо, но требовательно подсунутый ей бутерброд с чёрным хлебом, салом и луком. Её почти не донимали разговорами – лишь старательно пытались накормить, а вот Генри заинтересовались. Особенно когда узнали его корни.

После долгих и неоднократных повторений: “внатуре англичанин, а ну шпрехани чё нить на своём?”, Генри была всунута рюмка водки. Отнекивания не принимались и карались коронным: “ты чё, нас не уважаешь?” С учётом того, что ехать им вместе предстояло сутки, магией пользоваться было нельзя, а вежливого отказа "гарные хлопцы" попросту не слышали пришлось сдаться. У бедного Генри чуть глаза на лоб не полезли от русской “живой воды”, но он сумел сдержаться и не закашлять, чем вызывал массовое удовлетворение и могучий хлопок по спине.

Где-то через час Регина отправила изрядно набравшегося, но достойно державшего лицо Генри спать на нижнюю койку. Несколько рюмок для подрастающего организма, привыкшего к редким порциям благородных напитков вроде вина, оказалось предостаточно. Генри вырубился, едва коснулся головой подушки. А вот Фокс пришлось придумывать, чем заняться.

Мужички не сдавали позиций до девяти вечера, пускай и шатко, но настойчиво продолжая сидеть в вертикальном положении. Удивительно, сколько влезало в их дородные тела. Однако градус сделал своё дело. Сначала сдался один, затем второй, а когда на короткой стоянке третий едва не навернулся с платформы пытаясь покурить, стало понятно, что пора сделать перерыв. Проводница приволокла его тушку на место и уложила в койку. Представление закончилось.

От скуки Регина позаимствовала у сидевшей по диагонали девушки интеллигентного вида книгу. Достоевский – то, что нужно для быстрого сна. Правда уснуть как раз и не получалось. Промучившись пару часов, забравшаяся на верхнюю полку Фокс, перестала мусолить знаменитого классика и, свернувшись калачиком, уставилась в окно.

Монотонный перестук колёс, романтика проплывающих однотипных пейзажей, натыканных вдоль рельс деревенских домиков дореволюционного типа, электрических столбов и припозднившихся грибников, провожающих удаляющийся поезд задумчивым взглядом – вот лучшее снотворное. Она и не заметила, как уснула, не обращая внимания ни на тихие переговоры с соседних мест, ни на храп "гарных хлопцев".

Уснула надёжно, несмотря на ранний час, а проснулась ближе к полуночи, когда поезд сильно тряхнуло. Очередная остановка. Неприметная станция непонятно как выросла посреди глуши. Неужели где-то рядом живут люди? Сколько Регина не всматривалась в лунный полумрак, кроме леса ничего не могла разглядеть. Ни жилых домов, ни нормальной дороги.

Вдалеке перрона промелькнуло два силуэта: мужской и женский. Новые пассажиры. Фокс недоверчиво моргнула, готовая поклясться, что в свете бледного одинокого фонаря станции заметила до еканья в сердце знакомую высокую мужскую фигуру в чёрном.

Быть не может! Целых три года прошло, почему именно сейчас? Да и что он мог забыть в такой глуши? Нет. Ерунда. Меньше минуты потребовалось, чтобы Фокс окончательно убедила себя, что это всего лишь плод её ещё пока сонного воображения. Показалось.

Стоянка длилась не больше пяти минут. Укутавшись в тонкий пододеяльник не из-за холода, а скорее желания сохранять четкие границы своего пространства, не выставляя миру выпяченную пятую точку, Фокс умиротворенно наблюдала, как поспешно курил выскочивший на перрон мужичок. Будто приведение, не имеющее телесного тела. Только и видно тлеющую сигарету. В какой-то момент бычок полетел на асфальт, а тень скрылась в вагоне. Немного подумав, составы тронулись, продолжая путешествие.

Мозг, решивший, что уже отдохнул, отказывался расслабляться. Особенно в содружестве с симфонией хорового храпа, окутавшего вагон. Час ночи, два, три – Фокс ворочалась, но найти удобную позу уже не могла. А весь плацкарт тем временем дрых без задних ног, так что включать фонарик и продолжить чтение Достоевского в надежде, что это снова поможет, она не решалась. Регина так и лежала, разглядывая торчащую с соседней полки чью-то босую пятку.

Ближе к пяти утра голод и мочевой пузырь дал о себе знать. С первым она сделать ничего не могла, все немногочисленные запасы сэндвичей кончились, а вот со вторым ещё можно было справиться. С неохотой пришлось сползать вниз и, шлёпая ногами в примятых кедах, пересекать половину вагона. Узкий проход так и норовил задеть чью-нибудь руку, торчащую из-под простыни или свисающую ногу. Причмокивания, похрипывания, постанывания, сопение – вагон жил полной жизнью.

В тамбуре, под просьбой не курить стояла Лукерья. В руках дымящаяся сигарета. На голове скособоченный пучок. Сейчас неукрашенное чёрной подводкой и бордовыми губами лицо казалось мертвецки бледным.

– Тоже не спится? – потягиваясь, почесала макушку Регина. В ответ ей прилетели безразлично вздёрнутые плечи, означающие нечто вроде: но я же тут стою, конечно, не сплю, что за тупой вопрос? – Ну ладно… Я тогда пойду, – понимая, что беседовать с ней не настроены, она собралась прошмыгнуть в туалет, но была остановлена тихим, словно заданным в надежде не быть услышанным вопросом.

– Каково это: жить в том мире? Не ощущать себя моральной калекой?

Фокс изумлённо обернулась. Лица Лукерьи не было видно, но в голосе отчётливо проступало огорчение. Ого. Как же тяжело было ей все эти годы? Понимать, что ты неотъемлемая часть магического мира, но при этом абсолютно не нужна ему.

– Это… здорово, – Регина не видела смысла врать. – Мне жаль, что тебе не дали такой возможности.

Бледная скула дёрнулась в конвульсии.

– Не пытайся быть милой, – фыркнула Лукерья, делая очередной затяг и выдыхая клуб дыма.

– Не пытаюсь. Просто, наверное, в какой-то мере я могу понять, что ты чувствуешь, – Регина замерла напротив тлеющего уголька. От табачного дыма щипало в глазах. – И я могла оказаться на твоём месте. Мои способности долго не хотели просыпаться. Все поехали в школу в семь лет, а я только в одиннадцать. Я хорошо помню эту обиду. Даже спустя столько лет.

– Бедняжка, – снисходительно закатили глаза. И то верно. Нашла кому жаловаться. Это как безногому инвалиду в переходе плакаться, что новые кроссовки жмут.

– Но ведь всё не так плохо, верно? Ну то есть… – Регина смутилась. – У тебя есть замечательный дар. Немногие могут похвастаться тем, что способны контролировать зверей.

– Я их не контролирую. У нас с ними взаимное уважение.