Ближе к Новому году (Алик уже месяц учился в другой школе, а Илья Алферов, вернувшись из командировки, по случаю принялся за длинный текст относительно сложности и противоречий воспитания чужого ребенка (что называется, не «с нуля»), обращенный к вопросу усыновления; особая сложность ему виделась в тех непознаваемых и невесть кем и когда оставленных следах, с коими бороться совершенно бессмысленно, разве что можно обернуть их на службу себе), внезапно объявилась Тамара, то есть Алик ее объявил: она позвонила, сказала, что совсем разболелась, что лежит в больнице, что нужны деньги на операцию. Илья Алферов не спал всю ночь и очень боялся заподозрить в чем-то Алика; утром вместе с ним полетел в Ростов, пытался дорогой снова поговорить, но ничего не вышло – на будущее решил все монологи сохранять в заметках, над чем позже Алик долго и грубо смеялся. Тамару к их приезду уже выписали – она сильно похудела, но довольно много и живо говорила, не всегда, правда, понятно, о чем и к чему, но Илья Алферов не решался перебивать. До утра ждал Алика, который почти сразу ушел повидаться с друзьями, но не вернулся даже утром, перезвонил к обеду сказать, что в Ростове и будет, если все правильно сложится, завтра вечером, на что Илья Алферов внезапно и довольно громко разозлился (вечером сильно об этом жалел), но в ответ получил «хватит ныть» и гудки и весь следующий день только гудки и слышал, пытаясь работать в неуютном номере ростовской гостиницы, пытаясь, пытаясь, пытаясь, да так ничего и не вышло – больше всего Илью Алферова раздражало, что любая его речь теперь оборачивалась несуразным, но обязательным моралите. Алик перезвонил к вечеру – Илье Алферову пришлось выкупать Алика из машины ППС, где Алик с друзьями были заперты до приезда взрослых: сделка была быстрой (только, видимо, для приличия Илья Алферов показал паспорт), но чересчур унизительной и вызвала волну сочувствия к Алику – снова пришлось перед ним извиняться, и снова, как показалось Илье Алферову, Алик ничего не понял, то есть в таких случаях, которых было столько, что все и не вспомнить (еще до появления Ильи Алферова), извиняться приходилось обычно Алику, но Илья Алферов обставил происходящее иным образом и сделал это, надо полагать, сознательно, хотя и без какой-нибудь там задней мысли, то есть это он, Илья Алферов, и все они, взрослые, безусловно виноваты, что дела обстоят именно так, что даже призванные закон охранять с легкостью и некоторой радостью его нарушают; Алик в ответ – в первый вроде бы раз – попытался нечто воспаленной речи Ильи Алферова противопоставить: это сам Алик и его друзья нахерачились водки и уебали случайному мужику веселья ради, а после этих самых ментов хуями покрывали – Илья Алферов усердно мотал головой и доказывал обратное, пока Алик и Аликовы друзья ели картошку с бургером и листали Instagram. Тамаре между тем становилось хуже – Илья Алферов пытался переводить деньги (бизнес стал совсем почти безответственным), но они не всегда доходили: Тамара и сама не понимала причин (пользоваться картой она не могла, потому что должна была во всех, кажется, банках и микрозаймах) – Илья Алферов предложил несколько вполне законных махинаций, но Тамара испугалась – в итоге пришлось Алику ездить к ней раз в месяц и самому возить деньги на лечение, только и лечение не сильно помогало, операций сделали уже не меньше шести, уколов, таблеток вообще неисчислимо, но, возвращаясь, Алик неизменно говорил, что матери становится все хуже и хуже, и эти его поездки, как позже понял Илья Алферов (разрешил себе понять), были обязательным условием, которое Алик, скорее всего, выдвинул Тамаре, но ни сейчас, ни позже Илья Алферов не позволял себе злиться на Алика, делать его виноватым, то неизвестно чьи следы, неизвестно чья рука. Тем более, чем дальше, тем лучше все становилось, тем больше возникало внезапных пересечений, внезапных точек соприкосновения: во-первых, как обычно это было, Алик перестал требовать чего-нибудь (чаще денег) и научился просить и даже принимать отказ, во-вторых, охотнее стал включаться в беседу и, более того, нечто говорить в ответ на монологи Ильи Алферова, в-третьих, он наконец-то научился бросать мусор в разные пакеты, и жене Ильи Алферова не приходилось больше их перебирать, в-четвертых, нечто было еще, нечто неуловимое, но потому особенно для Ильи Алферова важное – Алик как-то иначе стал носить себя: немного изменилась походка, движения перестали быть слишком резкими и одновременно ленивыми, голос мягче, школьные отчеты короче, но оптимистичнее: Алик выбрал курс практической философии и ни разу его не пропустил, что вызвало особенную улыбку у жены Ильи Алферова – хотя с ней Алик сошелся даже ближе, чем с Ильей Алферовым, спровоцировав тем самым сильные приступы его ревности, но Илья Алферов высказать этого не захотел – крепче обнимал жену перед сном и говорил, как здорово у нее получается с Аликом и жаль, она решила завязать с преподаванием, спрашивал, что Алик думает дальше, собирается ли в одиннадцатый класс, что говорит про Тамару и ее болезнь, поскольку сам жутко боялся задавать Алику настолько прямые вопросы – жена не отвечала, посмеивалась; тем более однажды Илья Алферов уже пытался (забрал Алика с баскетбола и вез домой): Илья Алферов, с чего, уже не помнит, заговорил вдруг о мастурбации, и это совсем и вдруг Алика смутило (тут вспоминается Коленька, который всегда сам и крайне настойчиво приставал с подобного рода вопросами), Алик пожал плечами и сказал, что ни разу даже не пробовал и не собирается, Илья Алферов, ответственный водитель, даже отпустил руль всплеснуть руками такому наглому и неприкрытому вранью (следующий день Илья Алферов вспоминал удаленный уже из памяти ростовский двор, где мастурбация входила в перечень смертных грехов – тут и углядел главное отличие Алика и от себя, и от Коленьки (у Коленьки вообще никакого двора не было (школа, теннис, плавание, книжки), Tg и Fb разве что (Илья Алферов однажды озаглавил колонку «Facebook – новый двор», и в том же Fb ему прилетело (дворовая лексика), мол, двор, конечно, не Facebook)), и в этом отличии, надо полагать, вся Аликова загадка и разрешалась – не он сам таков, условия таковы – Илья Алферов не медля приступил к подробному изучению вопроса), мол, как же в таком случае он справляется, в ответ Алик громко рассмеялся и сказал, что просто: если вдруг – мочится. А потом Новый год, и даже не сам Новый год – тридцать первое: Оленька с мужем уехали в Неаполь, жена Ильи Алферова страдала от головной боли еще с ночи так, что забыла прокомментировать праздничный выпуск своего кулинарного шоу, а Илья Алферов с Аликом вместе поехали по магазинам; и ничего вроде бы особенного: полчаса в очереди, час в пробке, встретили Ильи Алферова старых приятелей, посидели в ресторане, посмеялись, поболтали, сходили в кино (совсем уж нелепый фильм, который и смотреть неизвестно кому и от которого Илья Алферов долго нос воротил, но ничего – посмотрел, посмеялся, забыл, – в конце концов, не все подлежит обсуждению), пытались даже вытянуть некую безделушку из стеклянного куба в супермаркете, но напрасно потратили тысячу, зато всю дорогу домой Алик вспоминал эти нелепые попытки Ильи Алферова и танцы возле куба и долго над ним смеялся, чему Илья Алферов только рад, как рад, что гостей много звать не стали, так: вшестером посидели, вина выпили – Алик долго от вина отказывался и по своей привычке даже стал требовать водки, наедине, конечно, и в кухне, но быстро успокоился, забросил телефон и слушал непонятные разговоры друзей Ильи Алферова (культурный фон, а не учебники, пишет Илья Алферов в Fb), и под утро – за сигаретой, на которую Алик уговорил почти не курящего Илью Алферова – Алик сказал, наверное, был бы совсем другим, если бы рос тут с самого детства, в ответ Илья Алферов обнял Алика – и простояли так почти целую минуту (знаешь что, Алик, у тебя и без того все отлично сложилось: широта взгляда шире, и две точки зрения всегда лучше и полнее одной), Илья Алферов долго смотрел на Алика, уснувшего в гостиной под бубнеж «Крысятника» (фильм за фильм), и все время стоял в глазах Коленька, который никогда подобного трепета не вызывал – ну спит и спит; а после внезапно и непереносимо захотелось есть и танцевать и, включив наобум песню в телефоне (вдруг заиграло «Русское поле экспериментов»), Илья Алферов, пока звучала песня, доел все, что к тому моменту на столе оставалось (оставалось многое), и думал – в кого это Алик такой плотный? Но, по примеру жены, гнал от себя всякое сомнение.
