– В этом вся она, – кивнула я, – не бери в голову.

– Сестра, – к нам подбежал Эрик и поцеловал мою руку, – я не верю, что ты жива!

– Жива, – кивнула я, – уже примерил корону?

– Не говори глупостей, я даже думал, что после того, как отец оставит трон, передать всю власть парламенту. Какой во мне смысл?

– Это пока, потом вошёл бы во вкус.

– Катрин, – с укором посмотрел на меня брат. – Ваше Высочество, – он поцеловал руку Жо-жо, – ваша мечта сбылась?

– Да, Ваше Высочество, – кивнула она.

Все августейшие особы подходили, выказывая почтение. Наигранно радовались нашему чудесному спасению и восторгались красотой и учтивостью Жозефины. Девушки-танцоры сливались в нежно-розовое безумие, разбавленное чёрными фраками юнош.

Ничего не изменилось за эти пятнадцать лет: те же стены с фресками и полы из мелкой мозаики. Оркестр на балконе и «сливки» общества, расхаживающие с бокалом шампанского.

– Я приказала, чтобы вам подготовили комнаты, – как будто между прочим сказала Леонор, подойдя в очередной раз к нам.

– Спасибо, но нам на троих достаточно одной.

– Это неприемлемо, чтобы взрослая дочь спала в одной постели с матерью.

– Во-первых, мы любим своих детей и не селим их подальше от себя, а во-вторых, я не оставлю дочь без присмотра в этом осином улье.

– Тебя не было пятнадцать с лишним лет, – резко высказалась мама, – а ты вместо того, чтобы проявить уважение, продолжаешь грубить! Ты вообще не поддаёшься воспитанию!

– Мадам Леонор, – усмехнулась я, – мой характер – ваших рук дело.

– Ни разу не приехала, не навестила родителей! Неблагодарная!

– А вы? Ваше Высочество! Тоже не жаловали своим вниманием. Совсем неинтересно было посмотреть на внуков? Или как мы живём? А может, меня муж обижает, а я осталась совсем без защиты вне стен родительского дома…

– Хватит! Не желаю больше продолжать этот бессмысленный разговор, – сказала Леонор и, развернувшись, отошла.

– Хоть в чём-то мы сходимся.

– Мам, – шепнула Жо-жо, – если не хочешь тут оставаться, то мы можем уехать после бала.

– Нет, моя птичка, я обещала показать тебе за́мок.

Отец поглядывал на меня испуганным взглядом.

– Это точно ты сделал, – буркнула я себе под нос.

Я не сомкнула глаз, находясь в родительском доме. Мне постоянно мерещились шаги и шорохи. В мучительном ожидании утра ночь показалась бесконечной.

– Жо-жо, – шептала я, гладя её волосы, – если хочешь посмотреть за́мок, то лучше встать пораньше, пока все спят.

– Да, мам, встаю, – поднималась она, потирая глаза.

– Вы куда? – Луи открыл правый глаз.

– Мы – и ты в то числе – идём смотреть портреты древних императоров.

– Без меня, – пробурчал муж, натягивая на себя одеяло.

– Пап, ты их уже видел? – оживилась дочь.

– Нет, птичка моя.

– Ты же здесь был, – недоумевала Жо-жо.

– В то время мы с твоей мамой были не настолько дружны.

– Почему? – удивилась Жозефина, – разве вы не были влюблены друг в друга, когда поженились?

– Не совсем, – пробурчал муж.

– Как понять?

– Луи!

– Вы что раскричались? – Он поднялся. – Я говорю про то, что с каждым годом люблю твою маму всё сильнее и сильнее.

– Тогда ты обязан пойти, – тянула его за руку Жозефина.

– Понял-понял! Две командирши на меня одного, – бурчал себе под нос Луи. – Хорошо, что у меня есть Доминик, мой сладкий мальчишка.

– Да все уже заметили, что его ты любишь больше, чем меня, – обиженно сказала дочь.

– Поторопитесь, – улыбалась я, – здесь нельзя опаздывать на завтрак.

– Пап, ты бы хоть для приличия сказал, что это не так, – продолжала давить на отца Жо-жо.

– Это не так, – ответил Луи одеваясь.

– Спасибо, – процедила она в ответ. – Мам, а это платье не слишком официальное для обычного завтрака? – Жо-жо разглядывала в зеркале свой тёмно-синий наряд.

– Нет, моя птичка, – я помотала головой, заделывая ей волосы на затылке, – ты наследница трона, и все должны восхищаться тобой, а не кидать скабрёзные замечания за спиной. Но чтоб тебе спокойней было, – улыбнулась я, – я тоже отвыкла от такой одежды, – поправила тёмно-бордовое бархатное платье, которое туго стягивало мою талию, напоминая мне об осанке, и струилось широкой юбкой прямо к полу. От плеч спускалась накидка, вышитая золотом.

– Мам, они потрясающие, – дочь рассматривала старые фрески.

Я провела Луи и Жозефину в самую старую часть замка, где хранились самые древние картины, на которых были изображены правители прошлого. Статные портреты, высотой от пола до потолка. Рассматривать их можно только на расстоянии.

– Осторожно, – я остановила Жо-жо, когда она хотела прикоснуться к ним, – очень нежная штука.

– Мам, этому портрету тысяча лет? – изумлялась дочь.

– Да, – кивнула я.

– Ух ты, по мне даже мурашки пробежали.

– Птичка моя, я понимаю, что ты можешь просидеть весь день тут, но я сегодня много всего хочу вам показать. И до завтрака хотела проверить, всё так же ли круты своды крыши, как прежде…

– Мы на самый верх заберёмся?

– Да. А ещё сегодня планировала спуститься в город, показать библиотеку и познакомить с тётушкой Фазилет.

– С той самой? – Жо-жо открыла рот, – пойдём сейчас?

– Нет, у неё много работы, она будет ругаться. После ужина сходим.

Я еле открыла дверь, ведущую на крышу, видимо, кроме меня, никто не смазывал петли все пятнадцать лет.

– Катрин, ты куда? – испугался Луи, когда я смело зашагала по парапету.

– Вам сюда нельзя, – обернулась я, – стойте у входа.

Остановившись посередине, я скрестила руки на груди и стала всматриваться в даль. Ветер обдувал моё лицо, и подол моей накидки плавно танцевал, повинуясь ему.

Я́бин не изменился: всё те же узкие мощёные улочки, ещё горящие фонари в полумраке утра, уже доносящийся запах свежей выпечки. На центральной площади, рядом с собором, стояла высокая ёлка – символ Рождества и Нового года, новой жизни, которую все ждут и в которую верят.

Люди думают, что заходят в Новый год, как в новую пустую комнату, закрывая за собой дверь в прошлое. Но это не так: наше прошлое всегда следует за нами. Как бы ни хотелось забыть, отпустить, спрятать в самый дальний ящик, оно всё равно неотъемлемая часть нашей жизни и делает нас такими, какие мы есть в настоящем. Закалёнными и сильными или слабыми и сломленными. Или… стойкими и отважными для окружающих, но с большой кровоточащей дырой в душе.

У подножья за́мка стоял заколдованный Я́бин. Волшебный, время было не властно над ним.

– Мам, ты не боишься? – ворвалась в мои мысли дочь.

– Нет, – усмехнулась я, идя обратно к ним, – я часто тут бывала, играла на флейте. Говорят, что мою музыку слышали даже ближайшие дома.

– Ух ты! Хотела бы я тут пожить…

– Нам пора, – сказала я, не зная, что ответить дочке.

– Мы ещё поднимемся сюда?

– Вряд ли, – замотала головой я, – мы уедем завтра вечером, после ужина. Если до этого нас не попросят освободить комнату, – усмехнулась я.

– Тогда посидим ещё минутку? – уговаривала Жо-жо.

– Если хочешь, – вклинился Луи, – мы можем купить квартиру там, – кивнул он в самую даль. Туда, где в тумане за рекой прятались новые дома, что портили вид моего уютного города. – Будешь чаще тут бывать.

– Не хочу, – отрезала я, – слишком больно. Идём? – повторила я.

– Да, мам.

– За завтраком ешьте быстро, но не с жадностью, чтобы не подумали, что вы слишком голодны и стараетесь ни с кем не вступать в диалог.

– Почему? – удивилась Жозефина.

– Боюсь, что мы не дождёмся окончания трапезы.

– Катрин, – улыбалась мама, встречая гостей в столовой, – добро пожаловать!

– С добром пожаловали, – холодно ответила я.

– Вы с Луи сядете рядом с отцом, а Жозефина в конце стола с остальными детьми.

– Нет, Ваше Величество, моя дочь будет сидеть рядом со мной.

– Ты же знаешь порядки, – настаивала она, – дети сидят все вместе, чтобы не мешать взрослым.