Приподнимаю её и переношу в часть комнаты, где на полу разложены меховые коврики и накиданы подушки. Ставлю на ноги, размыкая поцелуй. Провожу пальцами по её лицу, стирая слезы с щек. Любуюсь, словно впервые вижу по-настоящему.
-Я хочу тебя. Боже, безумно хочу. – Упираюсь лбом в её лоб, положив ладони на хрупкие плечи.
В ответ она молча заводит руки за спину, расстегивая молнию на платье. Спускает бретельки, пока красная ткань не падает к её ногам.
-Имей в виду, ни за что я не пытаюсь тебе этим заплатить, только попробуй хоть слово сказать или остановиться, и я сигану отсюда. – Щеки красные, важная такая. Улыбаюсь в ответ, снова припадаю к её губам.
Её прекрасное тело окрашивается цветами фейерверков за окном, а грохот салюта не мог заглушить страстные стоны, которые мне хотелось записать на диктофон и слушать вместо музыки каждый день. Пылкая, податливая, нетерпеливая. Рассмотрел и покрыл поцелуями каждый сантиметр её кожи. Первый раз происходит сумбурно, торопливо, жадно, словно попытка не упустить друг друга снова. А вот второй расслабленно растягиваем.
-Вот этот подарочек от Деда Мороза. – Выдыхает Софья, вытирая мокрый лоб.
28.
Лежим рядом, оба мокрые и обессиленные. Закуриваю сигарету, выпуская дым в потолок.
-Лучший Новый Год в моей жизни. – Раскрываю объятья, позволяя ей лечь мне на грудь.
-Честно говоря, я уже потеряла надежду, что у тебя появятся ко мне чувства. – Выводит круги пальцем на моей коже.
-Ты нравилась мне с первого дня, Соф. С ума сводила. – Целую её в макушку, крепче обнимая рукой.
-А почему так долго ждал? – Приподнимается, заглядывая мне в глаза.
-Ждал, пока буду уверен, что не испорчу всё. – Непонимающе хлопает глазами. – От одиночества хотел ощутить физическую близость с кем-то, ей бы всё и ограничилось. А теперь я знаю, что мне нужна именно ты. Не умею красиво говорить, надеюсь, ты поняла. – Задумчиво смотрит в потолок, потом снова опускается в мои объятья.
-Я тоже хочу быть с тобой. – Смущенно бормочет, вызывая тёплую волну в моей душе.
Выходим из здания счастливые, держимся за руки, всю дорогу до дома упоительно целуемся на заднем сиденье такси, кажется, что могли бы не отрываться друг от друга всю жизнь.
Дома принимаем нормально душ. По очереди, чтобы снова не сорваться. Мне так хочется что-то для неё сделать, роюсь на сайтах, пока девушка купается, заказываю большой букет цветов. Больше, чем подарил тупой мажор. Нежных и красивых, как она. Выхожу на балкон в одной футболке и шортах, закуриваю. По улице снуют радостные люди, поют песни, поздравляют друг друга, дети радостно скатываются с горок.
-с Новым Годом, Домовёнок. – Шепчу, выдыхая пар.
Накрывает тоска.
Неуместно, знаю. Мне бы светиться от радости, но я так привык скучать по ней. Кажется, что я не заслуживаю снова быть с кем-то, когда её больше нет. Затягиваюсь, понурив плечи. Хреново быть меланхоликом.
Даже не услышал как Софья вошла. Положила голову мне на плечо сзади, руками обвила талию, сцепив руки в замок на животе. Прижалась, и я почувствовал какая холодная у меня майка.
-Тут холодно, Соф, простынешь. – Накрываю её руки ладонью, легко поглаживая, стараюсь скрыть настроение.
-Не простыну, зараза к заразе не липнет. – Еле ощутимо целует меня в шею. Стоим молча, боимся пошевелиться. – Саш, как она умерла? – Очень осторожно спрашивает девушка.
-Уже узнала? – Не удивлен, рано или поздно выяснила бы.
-В тот день, когда ноутбук в ремонт относилась, соседки твои сказали. Всё причитали какая хорошая девочка была, какой ты бедненький. Авария, суицид, что с ней случилось? – Плотнее прижимается ко мне, давая понять, что не отступит, пока не узнает.
-Рак.
29.
Сижу в машине, выходит из подъезда в сапогах на босу ногу, запахивая на груди пальто, прыгает в салон.
-Я ненадолго, хотел поговорить. – Начинаю, выкручивая печку для неё.
-Саш, у меня рак. – Перебивает, доставая из-за пазухи какие-то бумажки, сует мне в руки.
Ничего не понимаю. Какой рак? О чем она? Пытается тему сменить? Включаю лампочку в машина, смотрю чертовы бумажки, но ничего не понимаю.
-В смысле? – Переспрашиваю, как болван.
-В прямом, Саш. Опухоль мозга. – Смотрит перед собой, крепче укутываясь в пальто.
-Этого не может быть. – Глупо улыбаюсь, считая всё это глупой шуткой.
А вот она не улыбается. Поднимает на меня мокрые глаза, губы трясутся, знаю это её лицо перед плачем.
-Этого не может быть! – Повышаю на неё голос, швыряя идиотские записки. – Тебе всего двадцать лет, какой нахрен рак?! Ты издеваешься?! – Зпкрывает лицо руками, ударяется в слезы. – Блдь! – Бью со всей силы по рулю, выхожу, громко хлопнув дверью. Погода такая же была. Снег, ночь, сугробы. Так же пар изо рта валил. – Блдь! – Ругаюсь, пиная сугроб, поднимая облако мелкого сухого снега, колесо машины. – Сука! – ругаюсь в пустоту, вытирая лицо руками. – Слышу её рыдания в машине, беру себя в руки. Глушу мотор, вынимаю ключи, обхожу машину, открываю дверь и осторожно за локоть вывожу. – Пойдем домой. – Щелкаю сигнализацию, подхватываю свою девочку на руки и несу домой.
Сна с того дня в нашем доме практически не было. Бесконечная череда анализов, томографий, горсти таблеток, больницы, приступы головной боли, эмоциональные качели. Запер все свои чувства на замок, не давал реагировать на её злость, слезы, выводил из апатии и отчаяния. Подарками заваливал, старался постоянно быть рядом. Волосы держал, когда её рвало из-за химии, потом собирал клочки этих же волос с пола, дивна и кровати. Три года борьбы. То улучшения, которым мы невероятно радовались, позволяя себе капельку надежды, а потом опять в пропасть вниз. Родители порывались её к себе забрать, но мы оба наотрез отказались, разрешив приезжать к нам и оставаться столько, сколько душе угодно, но мы должны быть вместе. Готовил ей всё на свете, лишь бы хоть немного поела. Худела, таяла на глазах. Глаза потухли, смотрела на меня как забитая собака, а я всё надеялся и надеялся.
-Мне сегодня правда лучше. – улыбается, подставляя лицо солнцу, пока я раскачиваю её на детских качелях. – Может, облучение правда помогает?
-Это здорово, малыш. Не хочешь домой? Жарко. – У меня уже кожа кипит, август бьёт все рекорды тепла.
-Пойдем. – Кивает в ответ.
Помогаю ей слезть с качелей, медленно добираемся домой, помогаю ей принять ванну, даже покушала с аппетитом. Обнимаю её ночью, чувствуя каждую косточку её почти прозрачного тельца. Сон у меня очень беспокойный, просыпаюсь от холода, вроде укрыт. Хочу осторожно подняться, не беспокоя её, но после первого же движения понимаю, что это конец. Меня трясет, когда вытаскиваю руку из под неё. Стараюсь не смотреть. Звоню в скорую и полицию, уже знаю порядок действий. Потом набираю её отца, не решаюсь услышать реакцию мамы.
Весь мир стал кукольным, ненастоящим. Просто отсиживался на кухне, открывая всем двери и молчал. Сердце сжалось до размеров крохотной точки, только легкие отказывались принимать воздух, выбивая из больного горла слезы. Только на третий день решился зайти рано утром, поцеловал в лоб, попрощался. На похороны пришла куча народа: бывшие одноклассники, однокурсники, мои пацаны, вся её родня. Домовёнок была много кому важна, её любили. Лучше бы я сдох, никто бы и не всплакнул. А что теперь? Не знаю. Жить на автомате, пока на окочурюсь.
30.
-И ты все три года был с ней? – Затаив дыхание спрашивает девушка.
