У нас в России всего можно ожидать! Или еще хуже: в одном месте утверждать, что поступает туда-то, а в последнем называть первое. Позднее я убедился, что временами так и было. Кроме того, мне неоднократно пришлось слышать, как честные и высоко порядочные офицеры сетовали, говоря, что такой способ вербовки только развращает нерешительных, укрывает шкурников и способствует всяким авантюрам.

По моему мнению, прежде всего, следовало иметь одну организацию, или армию и вместо принципа "добровольчество" надо было выставить принцип "обязательство", столь понятный и близкий не только военнослужащим, но и каждому гражданину, любящему свою Родину.

При этих условиях в каждом пункте существовало бы одно бюро явки или записи, каковое не занималось бы ярмарочным зазыванием военнообязанных, а каждый сам лично, под страхом действительной ответственности, в известный срок, должен был туда явиться для получения назначения в зависимости от чина, специальности и годности к службе. В общем-то, даже большевики скоро к этому придут.

Надо было силой заставить Донской край дать людей для борьбы с большевиками и считать, что защищать родину обязан всякий, а если кто и уклоняется, того должно принуждать к этому, не стесняясь средствами. Но свою голову начальству не пришьешь! Оно же у нас всегда самое умное! Голова для чего человеку дадена? Фуражку носить?

Отсутствие приказа о принудительной мобилизации имело своим следствием уклонение от службы огромного количества трусливых офицеров, особенно неказачьих, проживавших в Новочеркасске и Ростове и опасавшихся добровольно поступить в отряды по только тем мотивам, что при наличии приказа об их мобилизации, они в случае, если победа останется за большевиками, легко смогли бы оправдать свое участие в противобольшевистском движении, сославшись на это распоряжение.

Были случаи и с казаками, когда станицы готовы были мобилизоваться и только ждали приказа из Новочеркасска, но такового не было, и мобилизация не осуществлялась.

У генерала Каледина одно время была подобная мысль, и он намеревался даже посылать карательные экспедиции для вразумления станиц, воспринявших большевизм и для проведения принудительной мобилизации, но, к сожалению, своего замысла он так и не осуществил, не поддержанный своим "демократическим" правительством.

Около 2 часов дня из Ростова пришел поезд, шедший на Новочеркасск. Мы взяли билеты III класса, но сели во второй, используя старые офицерские привилегии. На всякий случай, я приготовил свое офицерское свидетельство, бывшее при мне и предусмотрительно зашитое в рукав бекеши. Эта предосторожность оказалась кстати. Подошедший контролер-офицер в сопровождении конвоя, в вежливой форме потребовал от нас удостоверений, что мы офицеры. Показав свое, я попросил его на слово поверить мне, что мои спутники тоже офицеры, и если они так одеты, то лишь потому, что мы только что вырвались из лап большевиков. Офицер отнесся к нам с большим участием и вполне удовлетворился моим заявлением.

Не могу не вспомнить здесь одну смешную деталь: грязный тулуп Сережи издавал такое страшное зловоние, что вся публика, особенно дамы, демонстративно негодовали, не зная как избавиться от его присутствия. Мы же вначале, не понимали, почему публика нас сторонится и избегает, словно прокаженных. Один за другим, наши соседи вставали и удалялись в другой конец вагона, где оставались стоять, временами бросая в нашу сторону недружелюбные взгляды и возмущенно обмениваясь словами между собою по нашему адресу. Наконец, мы сами догадались, в чем дело, и Сережа вышел на площадку, где и оставался все время до прихода поезда в Новочеркасск.

Было 3 часа дня 23 января, когда мы достигли Новочеркасска. Сгорая от нетерпения скорее войти в курс событий, а также помыться, переодеться и принять мало-мальски приличный вид, мы, протиснувшись через пеструю толпу, заполнявшую столь хорошо мне знакомый Новочеркасский вокзал, наняли извозчика и поехали на Барочную улицу в партизанское общежитие. Так как, еще в поезде нас предупредили, что в городе острый жилищный кризис, все переполнено, в гостиницах мест давно нет и единственно, где мы можем найти для себя кровать — общежитие.

Начинало по-зимнему рано смеркаться, когда мы приехали в партизанское общежитие и через коменданта, бравого Войскового старшину, получили разрешение остаться в нем. Нам отвели кровати и зачислили на довольствие.

Тут же я столкнулся с весьма странным положением. Надо заметить, что при вступлении сюда, нам не было поставлено условия необходимости зачисления в какой-либо отряд, а позднее мы узнали, что часть из находившихся здесь офицеров, уже давно живут тут на полном гособеспечении, никем не тревожимые и совсем не помышляя о поступлении в воинские части. Гнилая ситуация.

Но, подавляющее большинство людей, наполнявших общежитие, составляла безусая и юная молодежь: кадеты, гимназисты, юнкера и студенты. Некоторые были уроженцы Донской области, другие бежали сюда со всех концов России, после долгих скитаний по лесам и глухим проселкам, воодушевляемые одним чувством — горячей любовью к Родине.

Совместная жизнь, примерно одинаковый возраст, одинаковый и юношеский порыв и в равной степени воинственный задор, сроднили их всех, составив одну крепкую и дружную семью.

Интересно то, что молодежь в политической обстановке разбиралась слабо (а сюда на Дон сбежала от большевиков вся палитра партий от монархистов до красных "меньшевиков"), события расценивала наивно, чисто по-детски, но наряду с этим, была готова каждую минуту отдать за Родину самое главное — жизнь и с таким неподдельным увлечением и удалью, чему мог только позавидовать всякий мужчина в более зрелом возрасте.

Комната-спальня, похожая скорей на коридор с довольно неопрятными стенами, была сплошь заставлена бесконечно длинными рядами коек. Здесь в хаотическом беспорядке валялись подушки, шинели, одеяла, сапоги, подсумки, ящики с патронами, винтовки, книги и бутылки. Среди партизан царило оживление. Разбившись на малые группы, каждый из них чем-то занимался.

Одни разбирали и чистили винтовки, другие возились около привезенного нами пулемета с любопытством рассматривая его и, вероятно, видя подобное впервые, третьи — прилаживали подсумки и наполняли их патронами, или примеряли длинные и неуклюже сидевшие на них шинели, четвертым — опытный офицер объяснял употребление прицела, некоторые, сбившись в кучу, затаив дыхание с горящими глазами, с завистью слушали, не пропуская ни единого слова, рассказы о боях уже "бывалого" партизана, наибольшая часть ремонтировала, как могла, свое обмундирование, пришивая пуговицы или неумело стараясь сделать заплаты, на довольно уже поношенном одеянии и, наконец, только немногие, лежа на кроватях, углубились в чтение, ничем не интересуясь и не обращая внимания на окружающую обстановку.

Ежеминутно раздавались меткие замечания, вызывавшие взрыв смеха, слышались шутки, перебивая друг друга весело звучали молодые голоса, своей беззаботностью невольно заражая и все окружающее. Эту неопытную молодежь серьезные дяди заморочили яркими лозунгами, предназначая им роль овец, которых стадами отправляют на заклание.

Заняв наши кровати и получив по смене белья, мы направились в городскую баню, дабы радикально отделаться от наших неприятных спутников, в огромном количестве приставших к нам в дороге. По пути мы зашли в парикмахерскую, где, оставив наши отросшие бороды попечению бритвы, приняли свой обычный вид. Раз — и нету.

Вернулись в общежитие поздно, когда уже многие спали и едва успели захватить остатки ужина.

Предвкушая удовольствие впервые за месяц спокойно растянуться на кровати, мы наскоро поели и, забыв недавние тревоги, и огорчения, через несколько минут уже спали крепким и безмятежным сном. К моему стыду, проснулся я очень поздно. Кругом опять стоял галдеж, словно все спешили наверстать время, потерянное за время сна.