— О ней позаботятся, — пообещал фельдфебель. — И о других тоже. А ты пока переведи дух, солдат. Ты ведь здесь впервые?

— Так точно, в первый раз.

— Неплохо для новичка, — усмехнулся фельдфебель. — Не каждый из нас устроил бы такое. Кому скажу — не поверят!

— Это уже их дело, — пожал плечами я.

Мне и впрямь было нужно отдохнуть. Силы стремительно покидали меня, оставляя наедине не с чудовищной усталостью.

— Здравствуй, папа! — если и была на свете вещь, кроме денег, способная поднять настроение у Василия Васильевича Голицына, сенатора и представителя древнего аристократического рода, так это голос его любимой дочки Лизы, которая после окончания Московского университета зачем-то подалась в учёные, вместо того, что чино-мирно выйти замуж и нарожать себе детей, а Василию Васильевичу — внуков.

— Здравствуй, Лизок! — с нежностью произнёс Голицын.

Жаль, что говорить приходилось не воочию, а через телефонную трубку, иначе бы он с огромным наслаждением заграбастал бы в объятия любимую дочку, по которой успел соскучиться: ей вечно не сиделось на месте, и она кочевала из одной научной экспедиции в другую. Василий Васильевич уже и счёт им потерял.

А дочка-то, пусть и засиделась в невестах, с годами становилась только краше. По идее отбоя от мужиков быть не должно, а вот поди ж ты… до сих пор живёт одна. Хотя про её краткосрочные романы он, конечно, был в курсе, но там так… ничего серьёзного.

— Как дела, доченька?

— Всё нормально, папа! — преувеличенно бодро ответила Лиза, и Голицын сразу напрягся.

Дочка всегда так говорила, когда у неё были какие-то неприятности.

— Лиза!

— Что, папа?

— Это я у тебя должен спросить: что произошло? Только, пожалуйста, не ли мне. Я ведь знаю тебя как облупленную!

Дочка помялась, прежде чем сказать:

— Сейчас уже всё хорошо, папа! Нет, честно-честно! Ты ведь можешь по своим каналам всё проверить и узнать.

— То есть до этого было плохо? — продолжил допытываться отец.

— Ты же знаешь, куда я отправилась. Так что было, папа. Увы…

Василий Васильевич давно себя корил и пенял за то, что позволил кровиночке заняться исследованиями на «Обьекте-13». Знал, что если бы запретил — потерял Лизу раз и навсегда. Она была вся в него, такая же упрямая и настырная. Слова поперёк не скажешь.

— Было нападение, папа. На нас напала тварь… в общем, если я скажу тебе её название на латыни, ты ведь не поймёшь. Тут в обиходе её называют великаном и, можешь мне поверить, она действительно впечатляющих размеров. В общем, мой научный руководитель погиб, меня слегка контузило… Ничего страшного, я уже оправилась, пара деньков в госпитале и уже на ногах! Только ты маме не говори, пожалуйста.

— Хорошо, не скажу, — пообещал Голицын.

С руководителем у Лизы тоже был не то небольшой роман, не то лёгкий флирт. Судя по тону, с которым она сообщила о его гибели, скорее второе. То есть с сожалением и переживанием, но не как о близком и любимом человеке.

— А ещё мне рассказывали, что в какой-то момент всё было настолько плохо, что мы все едва не погибли. Но нас спас некий Ланской. Кажется, он из этих… ну ты понимаешь о ком я?

— Понимаю, — горло у Голицына перехватило, поэтому вместо ответа получился какой-т булькающий звук.

— Я слышала, что он влип в какую-то неприятную историю, там всё как-то очень мутно и непонятно… Мне кажется, его подставили, или он сам зачем-то наговорил на себя. Папочка, думаю, тебе стоит его отблагодарить. В конце концов он ведь спас мне жизнь.

— Хорошо, — сухо кивнув Василий Васильевич. — Я узнаю обо всём поподробней и подумаю.

Дверь кабинета врача захлопнулась за моей спиной.

— Ну как? — участливо спросил фельдфебель с простой русской фамилией Иванов. Не удивлюсь, если его ещё и звали Иванов Ивановичем, уж больно шло ему это имя.

— Врач сказал — ничего серьёзного. Годен к дальнейшему несению службы без ограничений, — отрапортовал я.

— А ты легко отделался, Ланской. Не зря говорят: новичкам везёт, — сказал Иванов. — Раз годен без ограничений, ступай за мной. Будем тебя определять.

Мы подошли к лифту с массивными дверями. Как удалось выяснить с первых минут пребывания, основная — научная — часть «Обьекта-13» находилась под землёй. Не знаю, из каких соображений — быть может так легче сопротивляться агрессивной внешней среде, но могу себе представить каким титаническим и опасным был труд тех, кто его строил, и сколько здесь полегло народа в процессе.

А вот административные здания и казармы расположились на поверхности, что меня порадовало. Клаустрофобией или боязнью подземных пространств я не страдал, но наверху мне казалось как-то веселей и даже уютней.

Почти все строения, оказавшиеся на пути, смахивали на форты или маленькие крепости. Собственно, так оно и было: многие стены были в выщерблинах от пуль, чувствовалось, что тут частенько разворачивались нешуточные сражения.

Несколько раз мимо, лязгая гусеницами, или шурша шинами, проезжала техника. Я привык, что наша пехота обычно располагается на «броне», то есть бойцы сидят на бронемашинах, а не внутри. Здесь это не практиковалось, даже на марше.

Хотя в остальном БМП или БТР были похожи на советские, которые я помнил по фильмам и фотографиям. Возможно, в этом мире их конструирование пошло по тому же пути.

И, как всегда, там, где «бронепоезд не промчится, тяжёлый танк не проползёт», топала на своих двоих пехота, поскольку стальные птицы, увы, не летали.

По дороге Иванов рассказывал, где и что находится на территории. Сразу чувствовалось, что это не учебка, а боевая часть: отношения между унтерами и нижними чинами были намного проще уставных, хотя панибратство, конечно, запрещалось. А к офицерам разрешалось обращаться без титулования, то есть не употребляя всех этих «благородий».

— Здесь находится штаб, — показывал фельдфебель. — Сбоку столовая с «чипком», кстати, «чипок» недорогой. Склады под землёй, их не увидишь. Вон там КТП и парк. Брони у нас до хрена, правда, по понятным причинам, постоянно приходится пополнять — хорошо, что Большая земля на нас не забивает и новую технику шлют исправно. Слева кочегарка — зимы здесь, скажу я тебе, Ланской — ещё те. Дубак конкретный, на моей памяти до минус сорока доходило и так целый месяц держалось. Выходишь на улицу и яйца звенят, — он усмехнулся.

Я с грустью вздохнул. Зима, конечно, хорошо: пушистый снежок и всё такое… Но это пока ты сидишь в тепле или вылезаешь наружу на какое-то время: на лыжах, скажем, прокатиться, или на коньках покатать. А вот тащить службу на морозе… романтика мигом из башки выветривается.

— Эти два здания — казармы, вернее, раньше были казармами, — поправился Иванов. — Лет десять назад их переделали в общаги. Комнаты на двоих, душ, тёплая вода и всё такое. Но я предпочитаю по старинке, в бане. Тем более парилки у нас на любой вкус: хочешь — русская, хочешь — сауна или хамам, хотя хамам, как по мне, чистое баловство и извращение.

Я машинально кивнул, хотя считал, что посидеть и погреться в хамаме после тренировки — самое то.

— Вон там целый посёлок для научных работников и прочего важного персонала, — мотнул головой в сторону почти кукольных домиков фельдфебель. — Хотя большинство днюет и ночует на работе, так что внутри никого не встретишь. И да, ты не смотри, что дома с виду как игрушечные — стены у них: о-го-го, не всякий снаряд возьмёт. Ну и всякие охранные системы на каждом шагу. Короче, лезть не советую. Это я на тот случай, если насчёт баб приспичит, — предупредил Иванов.

Я бросил на дома тоскливый взгляд. Признаюсь, такие мысли появились у меня практически сразу, как только узнал, что на базе есть женщины, причём некоторые, как та, что чуть не погибла сегодня, довольно красивые.

И пусть она была старше меня лет на десять а то и все пятнадцать, выглядела просто сногсшибательно. Как говорил в таких ситуациях Цыган — я б ей вдул! И здесь я был с ним согласен процентов на двести. Когда ещё доведётся увидеть вблизи красотку и, тем более, потрогать!