Я ничего от тебя не слышал день или два. Я надеялся, ты утратила интерес. Мне не стоило так думать. Когда я получил твою записку – это было вчера, и она была без подписи, но я понял, от кого она – и страшно встревожился. Но подумал, что могу пойти на встречу и заплатить тебе за письмо. Но я не мог сделать это, не сказав Калебу, так что поспешил к нему в Саутуарк.
Он был совсем не рад меня видеть – мы условились никогда не встречаться там – но он будто не сильно встревожился. Только сейчас я понял, почему. Виновен был только я – не было никакого следа, что вёл бы к нему. Пока мы разговаривали, в дверь постучали и просунули записку. Она была точно такой же, как получил я, но адресована ему. Калеб был потрясён, когда понял, что ты знаешь, кто он. Он бросился вдогонку, но ты уже пропала.
Салли кивнула. Всё звучало довольно здраво. Она вспомнила, как Энни сказала, что в конторе с Роудоном ещё один человек. Она была не удивлена, что Фиске опередил её – он спешил встретиться с сыном, а ей соваться к Роудону в логово совсем не хотелось.
Фиске облизнул пересохшие губы. Он был так измучен, что ему пришлось опереться о перила, что отделяли скамью подсудимых от остальной залы.
- Калеб сказал, что мы вместе пойдём в «Петушка». Он подождёт в переулке, а я пойду к тебе и уговорю подняться наверх. Потом оставлю тебя там, спущусь вниз и отопру дверь, что ведёт в переулок, чтобы Каоеб мог войти. Мы вместе поднимемся к тебе и выкупим письмо. Конечно, он не сказал, что собирается… что собирается убить тебя. Я думаю, он хотел свалить вину на меня. Ведь все видели, как ты поднимаешься наверх со мной. Он так всегда всё и подстраивает. Никто не видел и не слышал его – весь риск был для меня, – он говорил без злости, с одной печалью. – Ты должна поверить, я не знал, что он собирается сделать. Он сказал, что хочет только выкупить письмо.
Салли верила ему, но не могла не думать, что скажи ему Роудон правду, ничего бы не изменилось. Есть ли что-то, на что Фиске не готов ради своего сына?
Сэр Ричард приказал отправить Фиске в Ньюгейт до следующего заседания суда в Олд-Бейли. Фиске даже улыбнулся. Сэр Ричард встал на дыбы.
- Вам весело, когда все величие закона обрушивается на таких преступников как вы?
- Нет, сэр. Но, видите ли, я аптекарь. Я знаю, как развиваются болезни. Та лихорадка, с которой я слёг несколько недель назад, не прошла – просто затаилась в моём теле, и пожирает меня изнутри. Я не верю, что доживу до суда. Земного суда.
Сэр Ричард сообщил о процессе лорду Брэкстону, что прибыл в Лондон в страшной ярости. Всё это просто ошибка, это ужасное дело никак не может быть связано с его дочерью – заявил он. Она сейчас в безопасности во Франции со своим капитаном, этим нищим героем, к которому она сбежала. Скрывая панику за вспышками гнева, Брэкстон потребовал фактов, свидетелей, улик. Но доказательства были неопровержимы. Он сам признал, что почерк в письме «Мэри» принадлежит его дочери. Питер Вэнс съездил в Булонь к капитану Хартуэллу и узнал, что тот ожидал леди Люсинду, но она так и не прибыла, и он решил, что девушка передумала. Он не вернулся в Англию, чтобы искать её, зная, что кредиторы бросят его в тюрьму, стоит ему ступить на английскую землю.
Лорд Брэкстон больше не мог отворачиваться от правды, и его гнев и скорбь были ужасны. Джулиан, которого вызвали на встречу с ним, понял, что корнем его чувств служит вина. Если бы он не противился браку дочери так упорно, если бы он начал искать леди Люсинду как только она сбежала вместо того, чтобы запереться в своём замке на севере… Но лорд Брэкстон был не из тех, кто готов долго винить себя, когда есть те, кто виновен не меньше. Он обрушился на похитителей как ангел мщения, нанял ищеек, чтобы выследить их, покрыл весь Лондон объявлениями о награде за показания против них и убедил правительство миловать бывших подельников, что пожелали сдать своих сообщников. В таких не было недостатка.
Чтобы спастись от сетей правосудия, приспешники Роудона готовностью рассказали всё о том, как работала их шайка. Они похищали будущих проституток – вольных или невольных – и продавали в бордели или богатым клиентам. «Смит и Компания» обслуживала клиентов с требовательными или необычными вкусами. Через запутанные цепочки подставных лиц они владели домами, вроде того, что на Виндмилл-стрит, из которого Джулиан спас Эмили. Роудон вёл записи, нанимал громил, чтобы разбираться с проблемными клиентами и подкупал слишком любопытных сторожей.
Один из подельников Роудона раскрыл смысл гроссбухов «Смита и Компании». Разные товары обозначали виды женщин и детей, что похитители соблазняли или ловили. «Чайницы» означали женщин, «чайные чашки» – маленьких девочек, «чайники» – мальчиков. Все записи, касавшиеся кофе, относились к жертвам из Франции, которую «Смит и Компания» считали не менее важными охотничьими угодьями. Роудон фиксировал описание и местонахождение каждой женщины или ребёнка на тот случай, если позже компания найдет покупателя с подходящими вкусами. «Фарфоровые» означали светлокожих жертв, «японской работы» – смуглых, слово «позолоченный» указывало на светлый цвет волос, «раскрашенный» – на рыжих. Характеристика «красивый» как противоположность «простому» сообщала о пристойном происхождении. Буквы в отдельных графах означали бордели, купившие каждый «предмет». Цифры обозначали цену. Карандашные скобки указывали на то, что проститутка забеременела или ещё по каким-то причинам временно не может быть предоставлена, а чернильные говорили о большом возрасте, уродстве или других неисправимых изъянах. Вычеркнутые строки говорили, что проститутка больше не продаётся – скорее всего, потому что уже мертва.
Похитители с такой готовностью предавали друг друга, что вызывать Эмили и просить её рассказать о том, что она вытерпела от мадам Леклерк, не пришлось. Сама мадам нашлась в Дувре, откуда собиралась отплыть во Францию, с недурным запасом банкнот, украденных у «Смита и Компании». Как выяснилось, эти деньги отложил Роудон, готовя свой собственный побег на континент после того как избавится от Салли.
Когда разошлись новости о преступлениях Роудона, весь Лондон охватили всевозможные «Общества возвращения». Чудовищный спрос на проституток, и зверства, совершённые, чтобы удовлетворить его, были у всех на устах. Джулиан, к своему ужасу, обнаружил, что его превозносят как борца на нравственность. Его роль в раскрытии беллегардского убийства была малоизвестна, но это дело не позволило уклониться от славы. Он уже был известен как денди, что сделало его охоту за убийцами и сводниками ещё более примечательной. Газеты наперебой просили его ответить на несколько вопросов, друзья слали весёлые или неверящие письма из своих загородных убежищ, а Общество искоренения порока хотело профинансировать его лекцию. Один настырный священник спросил, как Кестрель посоветует бороться с грехом чрезмерного употребления алкоголя. Джулиан посоветовал содовую и холодную влажную тряпку, намотанную на голову, и принялся строить планы по бегству из Лондона, как только суд над Роудоном будет окончен.
Глава 30. Расставания
В воцарившейся атмосфере Общество возвращения преподобного мистера Харкурта могло бы процветать, если бы не было запятнано скандалом со смертью леди Люсинды. Лорд Брэкстон угрожал судить Харкурта за причинение смерти по неосторожности, говоря, что его бессердечие и небрежение способствовали гибели леди Люсинды. В конце концов он удовлетворился тем, что вынудил тех покровителей Харкурта, что ещё не оставили его, сделать это. Репутация преподобного была уничтожена. Через две недели после ареста Фиске и Роудона двери приюта закрылись навсегда.
Салли пошла в последний раз взглянуть на место и узнать, что стало с её знакомыми – Флорри и Пронырой Пег. Она увидела, что парадная дверь открыта, а пара дюжих мужчин выносит мебель и коробки и сгружают их на большую телегу. Девушка прошмыгнула внутрь вслед за ними. Внутри было пусто и мрачно. Никакие сестры-хозяйки не требовали выполнять обязанности. Салли нашла двух постоялиц в передней гостиной – святилище, куда пускали только покровителей Харкурта – и спросила, где искать Флорри. Ей указали на кухню.
