- Я думал, против него не было никаких доказательств, – сказал Харкурт.

- Доказательств! Это всё вздор! Пусть судейские тешатся этими играми! Такая молодая, сильная девушка, как та не могла утонуть в мелкой речушке! Даже такая дурочка как она, сумела бы выбраться. Кто-то удерживал её под водой – хирург, что осматривал тело, так и сказал. А Калеб был последним, кто её видел. Какие ещё нужны доказательства? Конечно, мистер Фиске никогда не мог думать о нём дурно. Он всегда говорил о том, каким кротким и достойно воспитанным мальчиком тот был. Что ж, он может и был достаточно кротким, но в нём жил дьявол, которого мне так и не удалось изгнать. Не проходило ни дня без того, чтобы я не давала ему пощёчины или затрещины или не сажала в угольный подвал, но из него так и не вышло доброго, богобоязненного христианина. Особенно, когда вмешивался мистер Фиске, начинал махать руками, терзаться жалостью и защищать его. Я не знаю, что делать, мистер Харкурт. Мне стоит пойти к властям и рассказать, что я видела Калеба в Лондоне? Он подозреваемый в убийстве и… и в другом ужасном преступлении в нашей деревне. Ведь лондонские судьи захотят, чтобы он был схвачен и понёс наказание?

- Вам не нужно спешить, миссис Фиске. Не забывайте – в первый раз вы увидели его едва ли краем глаза, а второй раз – со спины.

- Да, но я знаю, что это был Калеб!

- Конечно, я верю вам. – В голосе Харкурта звучала прекрасная, отработанная искренность. – Но власти могут не поверить, особенно, если ваш муж скажет, что ничего не знает о пребывании Калеба в Лондоне.

- Да, конечно, он может и солгать ради Калеба… Он уже так делал.

- И это было дурно с его стороны, но ваш муж не так крепко придерживается принципов, как вы. Слабые слишком часто принимают снисхождение за сострадание.

- О, вы правы, мистер Харкурт! Так вы говорите, что мне стоит молчать про Калеба?

- Я думаю, вам не стоит бессмысленно ставить свою репутацию под удар. Я знаю, вы бы с радостью принесли в жертву своё положение и спокойную жизнь, не говоря уже о единственном ребёнке, ради торжества справедливости, но уверен, что не стоит рисковать своим добрым именем и делом вашего мужа ради призрачной надежды. Вы в ответе за многих людей, что трудятся вместе с вами, что смотрят нас вас в поисках примера.

- Я никогда не думала об этом так, сэр. Осмелюсь сказать, вы правы – я никому ничего не скажу про Калеба. Но буду держать глаза открытыми. Если мистер Фиске вздумает сговариваться с Калебом у меня за спиной, я об этом узнаю – и закон тоже узнает! Я не хочу уничтожать свою репутацию, но Калеб – неисправимый грешник. Он презирает всё, чему я пыталась научить его. Его должны поймать и наказать!

Харкурт пробормотал что-то сочувственное. Салли поняла – он пытается положить беседе конец, и решила, что пора выбираться со своего поста и возвращаться к работе. Она приоткрыла дверь кладовой и, убедившись, что на горизонте чисто, выскользнула оттуда и поспешила наверх – в рабочую комнату напротив молельни, где вообще-то должна была подшивать простыни вместе с другими постоялицами.

- Как мило с твоей стороны присоединиться к нам, – бросила Проныра Пег.

Салли отвесила ей насмешливый книксен.

- Смотрю, ты в приподнятом настроении, – заметила Пег, – но мигом перестанешь улыбаться, когда Сам с тебя шкуру спустит, когда узнает, что ты больше получаса отлынивала от работы.

Салли захотелось схватить Пег за её чёрные волосы и оттаскать как следует, но пока что она смирилась. Те два дня, что прошли с их разговора рядом с уборной, она следила за ирландкой, выходила в сад при каждой возможности, надеясь узнать больше о том, как Пег протаскивает вещи в приют. Увы, без толку – Проныра была слишком умна, что оставлять следы.

Салли сдержала гнев. Сейчас не время нарываться на изгнание из приюта.

- Ладно, – проворчала она. – Что хочешь за то, чтобы не накапать на меня?

- Шиллинг. Довольно дешево, я думаю.

- Я пришла сюда, чтобы не быть больше шлюхой, а меня и тут раздевают до нитки^[42].

- Как знаешь, – пожала плечами Пег.

- О, подумаешь! – Салли уселась на стул и взяла иголку с ниткой. – Она настоящий разбойник с большой дороги, – шепнула девушка Флорри, – хотя разбойники повежливее.

Флорри хихикнула.

- Так где ты была всё это время?

- У Восковой рожей в его кабинете – зарабатывала три пенса стоя, кровати-то там нет^[43].

- Не смеши меня! Пег смотрит. А правда, где ты была?

«Да тебе-то что за дело?» – гадала Салли.

- Да просто вздремнула. Рыжая Джейн храпит так, что весь дом трясётся, ночью не уснёшь.

Она склонилась над шитьём, не желая продолжать разговор. Салли нужно было подумать. До сегодняшнего дня она и не задумывалась о том, что у четы Фиске мог быть сын, не говоря уже о сыне, подозреваемом в убийстве. Неужели он и правда утопил деревенскую девушку? А что было за второе преступление, в котором его обвиняли – то, что миссис Фиске и назвать не пожелала? Салли надеялась, что юноша невиновен. Воспитательные методы миссис Фиске сами собой заставляли девушку принять сторону Калеба. Её папаша бывало распускал руки, особенно напившись, но хладнокровные, каждодневные побои, призванные спасти душу, казались ей большим злом. Впрочем, подозрения могут оказаться и справедливыми. И если так – чего он крутится у аптеки Фиске и приюта? Уж не приложил ли он руку к смерти Мэри?

Если кто и знает правду о Калебе, то это мистер Фиске. Сестра-хозяйка сказала, что её муж поправляется – быть может, скоро придёт в приют. Если он окажется здесь, Салли должна будет ухватить его за бороду и поговорить. Аптекарь ведь любил Мэри – он захочет, чтобы правосудие восторжествовало. А ещё он будет ценным союзником, если на него можно положиться. Но это слишком большое «если». Что если Калеб виновен в смерти Мэри? Если верить миссис Фиске, её муж готов на всё, чтобы защитить сына. Тогда как можно быть уверенной, что Фиске сам не убил Мэри? Его привязанность могла быть безрассудной – или просто служить маской, скрывающей тайную похоть, что закончилась насилием. Аптекарь был в приюте в день смерти Мэри, и мог отравить бутыль с лекарством. А на следующее утро он же приходил осматривать тело и мог принести точно такую же бутыль и подменить отравленную безвредной. А ведь о бредил и стонал: «Прости меня, прости». Что если это признание вины?

Салли не знала, как подступиться к этой загадке, не поговорив с Фиске. А пока она поджидает удачной возможности, нужно заняться ещё одним делом – следить, не появится ли поблизости Калеб. Он уже крутился вокруг приюта – разве не может появиться ещё раз? Конечно, заметить его будет нелегко. Молодые люди часто околачиваются здесь, выискивая возможность поглядеть на постоялиц. Как узнать, кто из них Калеб? Кроме того, каждый день занят работой, и времени глазеть в окна остаётся немного. Бывало трудно даже оказаться у окна, выходящего на Старк-стрит, чтобы подать Брокеру сигнал. Хотя ночью она может нести вахту – час или два. Вряд ли ей повезёт что-то увидеть. Но что она теряет?

На следующее утро после разговора Брокера с Биркеттом, Джулиан послал Эвондейлу записку, в которой интересовался выставленной на продажу Далилой. Быть может, Эвондейл будет любезен показать её?

Ответ пришёл быстро – Кестреля приглашали завтра.

В среду молодые люди отправились в конюшни, где стояла Далила. Эта была прекрасная гнедая. Джулиана она восхитила, но купить её Кестрель не мог – у него уже была лошадь, содержание которой обходилось недешево. Тем не менее, он осматривал гунтера как настоящий покупатель и задавал подобающие вопросы.

- Это отличная лошадь, – говорил Эвондейл. – Я знаю, что каждый, кто продаёт гунтера, говорит это, но вы можете убедиться в этом.

- Кажется, вы сомневаетесь, стоит ли расставаться с ней?

- Вовсе нет! Я чертовски твёрдо это решил.

- В самом деле? – Джулиан поднял брови. Выражать сочувствие было нельзя – молодые светские люди не обсуждают такое расхожее и неинтересное злосчастие как долги. – Это настоящее достижение. Каждый может оказаться без гроша в разгар сезона, но требуется исключительное воображение, чтобы найти то, ради чего стоит разориться в это время года.